Высокомерный текст про Париж (с)
при попытке удивлённо и внимательно рассмотреть лувр, нотр-дам и чудесные маленькие улочки, как это нужно делать в очень чужом, очень экзотическом и известном городе, появляется только лёгкая тошнота с табличкой "этот файл уже существует, заменить его?". в меня всегда красота впитывалась за одно мгновение, она происходит со мной, а потом должно происходить что-то ещё.
Я нежно люблю средневековье, но я не пойду ещё раз смотреть на гобелены с Дамой и единорогом, и на витражи и прекрасные фигуры с покатыми плечами. Теперь нужно писать о них роман или слушать при них музыку или показывать их кому-то и говорить о Франциске Ассизском.
Я уже видела роденовский памятник Бальзаку, но теперь он стоит на перекрёстке вавен рядом с одним из самых известных ресторанов Парижа - "ротонда" - и там, на солнце (благодаря этому солнцу он стал так популярен в начале прошлого века, будучи ещё кабачком, только что сделанным из обувной лавки) меня повело от вина и я ушла спать в люксембургский сад в цветы, а потом вернулась, потому что менеджер ротонды ротонды пообещал мне сюрприз ровно в 16.15, и два часа он катал меня на чудовищно огромном мотоцикле, и я была счастлива, а он время от времени вымученно спрашивал, не хочу ли я остановиться и выпить с ним кофе и я отвечала, что вы, не стоит себя утруждать.
В квартале марэ я тоже была, и теперь пришла послушать японскую пианистку в собор святого креста, заснула на дебюсси и было очень стыдно. потом я очень заблудилась и случайно пришла на любимую квадратную красную площадь вогезов, где жил виктор гюго и делал мебель "как ему нравится", и поэтому ей невозможно было пользоваться. там на газоне нужно было читать про тьму и библию, а на книжку про картины сесть. потом я ужасно опаздывала домой, сидя за бокалом ежевичного кира с тетрадочкой и, подумав, что похожа на восторженного графомана, тут же стала вести себя как восторженный графоман, и официант как всегда налил мне больше обычного, но был слишком занят, чтобы поговорить. а официант в ротонде вызнал все несуществующие подробности моей личной жизни и сказал, что не нужно читать книжку и принёс газету. так как до этого я разговаривала с мужчиной за соседним столиком, то менеджер предупредил меня, что с мужчинами в париже вообще лучше не разговаривать, и с официантом этим тоже, а потом повёз кататься на мотоцикле.
Отлично сидеть за дубовым столом напротив дома, на которой развешаны районными властями все бездомные следы местного античного, средневекового, ренессансного и барочного искусства плюс пара граффити. почерневшие кудри и груди и ещё светлые нежные руки, тонкие профили в гроздьях листьев и плодов рассыпаются и расплываются в темноте и мартини. Стены заросли виноградом, и окна надо прорубать, а также отрубать огромный побег, который всё время пытается заплести калитку, чтобы она не открывалась. ступеньки заросли розами, а в центре сада розы почти по локоть женщине, воздевшей руки очень давно, я читаю роман "зримая тьма", а бармен очень хочет, чтобы я поела.
Поплакав в бесплатном музее бранкузи (в бесплатном музее я чувствую себя в большей безопасности) и посмотрев на картину дюфи метров 5 высотой и 20 длинной, которая при этом как яркая акварель и называется "фея электричество", решила вырезать свой профиль без волос и, надписав "I serve my head upon a plate итд", подарить на день рождения известно кому, но мне не понравились мой нос и губы - он сделал их такими же, как на всех портретах, только загнул нос вверх, но этого все-таки недостаточно, чтобы быть мной. хорошо, что идея не осуществиласьиногда я оставалась дома и ела салат. один раз мы купили на рынке (район сен-дени - африканский, и рынок африканский, мимо лотков движется толпа, а продавцы перегибаются через горы зелени, льда и мяса и кричат "шевелитесь, шевелитесь!") огромный чёрный овощ, один из тех, про который продавцы говорят, что он готовится как картофель, я целый день втыкала в него нож и отрезала маленькие кусочки шкурки, а потом опять втыкала нож и наваливалась на него, болтая ногами в воздухе, потом попробовала и подумала что наверное это яд и решила поварить - все ядовитые продукты варят - потом в тажин была положена гора специй и сыра, но всё равно потом мы всё выкинули.
Я ходила на монпарнасское кладбище два раза - первый раз я вошла в ворота и стало как всегда очевидно, что на кладбще тоже должно что-то происходить. можно было там поесть, но всё-таки хорошо бы там происходило что-то кладбищенское, поэтому я пошла и купила горшок желтых роз для Сутина, которого, как я уже где-то говорила, я бы любила, если бы жила в париже начала XX века и при этом не любила бы Утрилло. после того, как стало ясно, что надо покупать розы, казалось, что они должны быть красные, это же Сутин, туши и кровавые лестницы. но к счастью у меня была лишняя минута, пока продавец прервался, перестал рассказывать о свойствах цветов и отошёл к телефону, чтобы понять, что это Сутин рисовал туши, а не я, я просто люблю его, и если он рисует красным перекорёженное, стонущее, гнущееся, это не значит, что от людей ему нужен красный, а скорее уж наоборот, а жёлтый - теплый и светлый. пожалуй, я первый раз в жизни испытала боль на чьей-то могиле и именно из-за того, кто в ней лежит, и это то, что не светит подавляющему большинству туристов на парижских кладбищах.
Второй раз я была там у могилы девушки Тани Рашевской, которая любила врача-румына и покончила жизнь самоубийством, у неё очень живая настоящая отчаянная эпитафия, а памятник - "поцелуй" Бранкузи.
В воскресенье шёл дождь, и с бесконечных стеклянных арок "чрева парижа" стекала по плетям винограда вода и надо было от неё уворачиваться. я пошла посмотреть на своего любимого "слушателя" - перед собором лежит огромная голова с ладонью и очень добрым выражением лица и слушает землю - и осталась в соборе, в дальней, западной части, под колонной со светильником, на стульях, не обращенных ни к какой шапели, за огромной красного дерева скамьёй для священнослужителей, которая непонятно как тут взялась так далеко от алтаря да ещё такая барочная. орган оказался почти надо мной, а он там огромен и громок, тоже красного дерева. оказывается, единение с музыкой может быть достигнуто просто при некоторой степени громкости. Дрожал собор и особенно я в нем. это было действительно кстати, потому что я всё ещё читала "зримую тьму".
Сегодня я прошлась там же, в зарослях бывшего рынка в чудесном постабсентном состоянии. абсент берёт за солнечное сплетение и просто несёт вперёд, люди и листья по обе стороны движутся очень равномерно и мягко, все предметы находятся от меня на одинаковом расстоянии и имеют одинаковое значение, очень красивый цвет и солидность. интересно, любил ли сезанн абсент.
Своему бывшему учителю истории я купила на блошином рынке в какой-то деревне бритву солдата 1914 с выцарапаным на рукоятке именем и в футляре, с куском кожи для правки. обожаемым преподавательницам французского - марципаны из самого старого аббатства франции, бенедиктинского, но хоралы там мы слушали почему-то грегорианские. орден выполняет в основном обеты молчания, но в монастырском магазине монах, пришедший проведать продавщицу, складывая мне бутылки в пакетик, болтал очень много и сказал, что большинство послушников здесь из-за монастырской нуги. Все остальные, если хотите, есть бутылка медового нормандского сидра.
Я нежно люблю средневековье, но я не пойду ещё раз смотреть на гобелены с Дамой и единорогом, и на витражи и прекрасные фигуры с покатыми плечами. Теперь нужно писать о них роман или слушать при них музыку или показывать их кому-то и говорить о Франциске Ассизском.
Я уже видела роденовский памятник Бальзаку, но теперь он стоит на перекрёстке вавен рядом с одним из самых известных ресторанов Парижа - "ротонда" - и там, на солнце (благодаря этому солнцу он стал так популярен в начале прошлого века, будучи ещё кабачком, только что сделанным из обувной лавки) меня повело от вина и я ушла спать в люксембургский сад в цветы, а потом вернулась, потому что менеджер ротонды ротонды пообещал мне сюрприз ровно в 16.15, и два часа он катал меня на чудовищно огромном мотоцикле, и я была счастлива, а он время от времени вымученно спрашивал, не хочу ли я остановиться и выпить с ним кофе и я отвечала, что вы, не стоит себя утруждать.
В квартале марэ я тоже была, и теперь пришла послушать японскую пианистку в собор святого креста, заснула на дебюсси и было очень стыдно. потом я очень заблудилась и случайно пришла на любимую квадратную красную площадь вогезов, где жил виктор гюго и делал мебель "как ему нравится", и поэтому ей невозможно было пользоваться. там на газоне нужно было читать про тьму и библию, а на книжку про картины сесть. потом я ужасно опаздывала домой, сидя за бокалом ежевичного кира с тетрадочкой и, подумав, что похожа на восторженного графомана, тут же стала вести себя как восторженный графоман, и официант как всегда налил мне больше обычного, но был слишком занят, чтобы поговорить. а официант в ротонде вызнал все несуществующие подробности моей личной жизни и сказал, что не нужно читать книжку и принёс газету. так как до этого я разговаривала с мужчиной за соседним столиком, то менеджер предупредил меня, что с мужчинами в париже вообще лучше не разговаривать, и с официантом этим тоже, а потом повёз кататься на мотоцикле.
Отлично сидеть за дубовым столом напротив дома, на которой развешаны районными властями все бездомные следы местного античного, средневекового, ренессансного и барочного искусства плюс пара граффити. почерневшие кудри и груди и ещё светлые нежные руки, тонкие профили в гроздьях листьев и плодов рассыпаются и расплываются в темноте и мартини. Стены заросли виноградом, и окна надо прорубать, а также отрубать огромный побег, который всё время пытается заплести калитку, чтобы она не открывалась. ступеньки заросли розами, а в центре сада розы почти по локоть женщине, воздевшей руки очень давно, я читаю роман "зримая тьма", а бармен очень хочет, чтобы я поела.
Поплакав в бесплатном музее бранкузи (в бесплатном музее я чувствую себя в большей безопасности) и посмотрев на картину дюфи метров 5 высотой и 20 длинной, которая при этом как яркая акварель и называется "фея электричество", решила вырезать свой профиль без волос и, надписав "I serve my head upon a plate итд", подарить на день рождения известно кому, но мне не понравились мой нос и губы - он сделал их такими же, как на всех портретах, только загнул нос вверх, но этого все-таки недостаточно, чтобы быть мной. хорошо, что идея не осуществиласьиногда я оставалась дома и ела салат. один раз мы купили на рынке (район сен-дени - африканский, и рынок африканский, мимо лотков движется толпа, а продавцы перегибаются через горы зелени, льда и мяса и кричат "шевелитесь, шевелитесь!") огромный чёрный овощ, один из тех, про который продавцы говорят, что он готовится как картофель, я целый день втыкала в него нож и отрезала маленькие кусочки шкурки, а потом опять втыкала нож и наваливалась на него, болтая ногами в воздухе, потом попробовала и подумала что наверное это яд и решила поварить - все ядовитые продукты варят - потом в тажин была положена гора специй и сыра, но всё равно потом мы всё выкинули.
Я ходила на монпарнасское кладбище два раза - первый раз я вошла в ворота и стало как всегда очевидно, что на кладбще тоже должно что-то происходить. можно было там поесть, но всё-таки хорошо бы там происходило что-то кладбищенское, поэтому я пошла и купила горшок желтых роз для Сутина, которого, как я уже где-то говорила, я бы любила, если бы жила в париже начала XX века и при этом не любила бы Утрилло. после того, как стало ясно, что надо покупать розы, казалось, что они должны быть красные, это же Сутин, туши и кровавые лестницы. но к счастью у меня была лишняя минута, пока продавец прервался, перестал рассказывать о свойствах цветов и отошёл к телефону, чтобы понять, что это Сутин рисовал туши, а не я, я просто люблю его, и если он рисует красным перекорёженное, стонущее, гнущееся, это не значит, что от людей ему нужен красный, а скорее уж наоборот, а жёлтый - теплый и светлый. пожалуй, я первый раз в жизни испытала боль на чьей-то могиле и именно из-за того, кто в ней лежит, и это то, что не светит подавляющему большинству туристов на парижских кладбищах.
Второй раз я была там у могилы девушки Тани Рашевской, которая любила врача-румына и покончила жизнь самоубийством, у неё очень живая настоящая отчаянная эпитафия, а памятник - "поцелуй" Бранкузи.
В воскресенье шёл дождь, и с бесконечных стеклянных арок "чрева парижа" стекала по плетям винограда вода и надо было от неё уворачиваться. я пошла посмотреть на своего любимого "слушателя" - перед собором лежит огромная голова с ладонью и очень добрым выражением лица и слушает землю - и осталась в соборе, в дальней, западной части, под колонной со светильником, на стульях, не обращенных ни к какой шапели, за огромной красного дерева скамьёй для священнослужителей, которая непонятно как тут взялась так далеко от алтаря да ещё такая барочная. орган оказался почти надо мной, а он там огромен и громок, тоже красного дерева. оказывается, единение с музыкой может быть достигнуто просто при некоторой степени громкости. Дрожал собор и особенно я в нем. это было действительно кстати, потому что я всё ещё читала "зримую тьму".
Сегодня я прошлась там же, в зарослях бывшего рынка в чудесном постабсентном состоянии. абсент берёт за солнечное сплетение и просто несёт вперёд, люди и листья по обе стороны движутся очень равномерно и мягко, все предметы находятся от меня на одинаковом расстоянии и имеют одинаковое значение, очень красивый цвет и солидность. интересно, любил ли сезанн абсент.
Своему бывшему учителю истории я купила на блошином рынке в какой-то деревне бритву солдата 1914 с выцарапаным на рукоятке именем и в футляре, с куском кожи для правки. обожаемым преподавательницам французского - марципаны из самого старого аббатства франции, бенедиктинского, но хоралы там мы слушали почему-то грегорианские. орден выполняет в основном обеты молчания, но в монастырском магазине монах, пришедший проведать продавщицу, складывая мне бутылки в пакетик, болтал очень много и сказал, что большинство послушников здесь из-за монастырской нуги. Все остальные, если хотите, есть бутылка медового нормандского сидра.