Пожар Большого театра 11 марта 1853 года
На Великий пост 11 марта 1853 года Первопрестольная была взбудоражена слухом о пожаре Императорского Большого театра. Народ толпами хлынул в центр города на Театральную площадь. Там погибало в пучине огня бесконечно дорогое москвичам творение зодчего Бове.
Москва была как на ладони
Видна с пожарной каланчи.
Пожар!
Стремглав летели кони,
Как пламя, сами горячи.
На Великий пост 11 марта 1853 года Первопрестольная была взбудоражена слухом о пожаре Императорского Большого театра. Народ толпами хлынул в центр города на Театральную площадь. Там погибало в пучине огня бесконечно дорогое москвичам творение зодчего Бове.
А все началось ранним утром, когда припорошенные легким снегом улицы были еще безлюдны, но в Большом уже занялась обычная театральная жизнь: столяры устанавливали на сцене декорации к вечернему представлению; истопники, покончив с топкой печей, ставили свечи в больших люстрах; пожилой смотритель театра Талызин завершил утренний обход зрительного зала, сцены и других помещений, а затем отправился в водолечебное заведение. В театр он вернулся около девяти часов и, направляясь в кассу, услышал громкий крик: "Пожар! Пожар! Театр горит!" Талызин опрометью бросился на сцену, но этот путь был закрыт: пылала вся правая сторона, воспламенились кулисы, занавес, декорации. Огонь никто не тушил. Все рабочие сцены, помощник машиниста Тимофеев, дежурный унтер-офицер Андреев в панике разбежались. Талызин помчался спасать дела конторы и театральную кассу - никто не позаботился вызвать пожарных. Ближайшая команда размещалась в Тверской полицейской части на расстоянии нескольких минут ходьбы от Большого театра. На ее высотной каланче день и ночь, в жару и холод постоянно находился пожарный, зорко оглядывающий окрестные дома и улицы. В десятом часу утра постовой на каланче усмотрел появление дыма на крыше театра и поднял тревогу. Через несколько минут из распахнутых ворот пожарного депо со звоном и грохотом вылетел конный пожарный обоз, развернулся у дома генерал-губернатора и помчался в сторону Охотного ряда. На каланче взвился красный флаг - сигнал сбора всех частей на большой пожар.
Выезд огнеборцев по тревоге был впечатляющим и красивым, хотя и небезопасным для горожан зрелищем. Сверкая ослепительной медью, неудержимой лавиной неслись к месту пожара конные обозы, сметая все на своем пути. Улицы и площади наполнялись тревожным гулом, стуком сверкающих подков, звоном бубенчиков, храпом взмыленных лошадей, воплями фурманов, криками и стенаниями прохожих. Впереди пожарного обоза лихо скакал всадник (скачок), пронзительным звуком трубы вселяя во встречных тревогу и расчищая дорогу для сверкающего медью конного обоза. За ним летели запряженные парой великолепных рысаков легкие сани усатого брандмейстера с фурманом на высоких козлах. Следом за брандмейстером четверка разъяренных лошадей галопом несла, будто по воздуху, тяжелую линейку с командой рослых топорников. А дальше, закусив удила, роняя белые хлопья пены, могучие кони в сверкающих сбруях мчали целую вереницу зимних повозок с заливными тяжелыми трубами, баграми, лестницами, бочками с водой. На стремительно скользящих повозках невозмутимо, как огненные боги, стояли, вытянувшись во фрунт, пожарные солдаты в медных касках, одетые в темные затянутые полукафтаны, опоясанные глянцевитыми черными поясами и портупеями. На топорах и касках с гребнями победно играло солнце, над головами стелилось по ветру тяжелое вышитое знамя. Горе тому, кто промедлил убраться с пути пожарных: под копытами бешено скачущих коней его ждало увечье или смерть. Когда пожарные подкатили к театру, их блестящий вид сразу потускнел - они оказались совершенно бессильными перед пылающим колоссом, столь несовершенны и примитивны оказались их "огнегасительные инструменты".
Первое сообщение о происшествии появилось в печати на страницах 32-го номера "Московских Ведомостей" 14 марта 1853 года: "По прибытии пожарных горели внутренности театра, массы огня и дыма вылетали в окна и на крышу оного, и, несмотря на все усилия действий пожарных команд, собравшихся на место пожара, прекратить огонь и даже ослабить его силу не было никакой возможности; вся внутренность здания театра, кроме боковых зал, и бельэтажа и комнат в нижнем этаже, в каких помещались контора, касса и буфет, полностью сгорела".
Очевидец - известный писатель и неподражаемый мастер устных рассказов из народного быта И.О. Горбунов вспоминал: "11 марта сгорел Большой Московский театр. Пожар начался утром. Шел маленький снежок. Я был на этом пожаре. Смелого и великодушного кровельщика Марина, взобравшегося по водосточной трубе под самую крышу для спасения театрального плотника, - не видел. Зрелище пожара было внушительно. Странно было смотреть, как около этого объятого пламенем гиганта вертелись пожарные со своими "спринцовками". Брандмайор, брандмейстеры, пожарные неистово кричали осиплыми, звериными голосами: "Мещанская, качай!"
Пожарные трубы Мещанской части начинают пускать из своего рукава струю воды, толщиной в указательный палец. Две-три минуты покачают - воды нет.
- Воды! - кричит брандмейстер. - Сидоренко! В гроб заколочу!
Сидоренко, черный как уголь, вылупив глаза, поворачивает бочку.
- Сретенская! Берегись!
- Публика, осадите назад!
Никто не трогается с места, да и некуда было тронуться: все стоят у стен Малого театра. Частный пристав это так скомандовал, для собственного развлечения. Стоял, стоял, да и думает: "Дай крикну!" - и крикнул... Все лучше...
Двухцилиндровые поршневые насосы имели заметное влияние на тактику пожаротушения. С помощью насоса этого типа вода могла быть выброшена на расстояние до 10 метров. Производительность 100-200 литров в минуту. Несмотря на свое техническое несовершенство, заливные трубы вплоть до конца XIX века стояли на вооружении российских пожарных команд в качестве основного "огнегасительного инструмента".
- Назад, назад! Осадите назад! - вежливо-презрительным тоном покрикивает, принимая на себя роль полицейского, изящно одетый адъютант графа Закревского. Все стоят молча. Адъютант начинает сердиться.
- Я прикажу сейчас всех водой заливать! - горячится адъютант.
- Вода-то теперича сто целковых ведро! Киятру лучше прикажите заливать, - слышится из толпы. Хохот.
Подвиг Марина
Василий Гаврилович Марин, крестьянин Ярославской губернии, находился в Москве проездом из Санкт-Петербурга, где занимался кровельными работами. Он стал очевидцем того, как три плотника театра, спасаясь от огня, выскочили на крышу. Двое из них бросились вниз и "убились об мостовую до смерти", а третий - плотник Дмитрий Петров - остался на крыше, где ему угрожала неминуемая гибель. У пожарных команд не было средств, чтобы оказать ему помощь. Марин, выйдя из толпы, вызвался спасти погибающего. По лестнице, тотчас поданной ему пожарными, Марин поднялся до капителей колонн главного входа, далее перелез на водосточную трубу и с нее на шесте подал погибающему веревку. Петров, закрепив на крыше конец веревки, спустился по ней на водосток, а затем по лестнице вниз, на землю.
- Два фантала поблизости, из них не начерпаешься. На Москву-реку за водой-то гоняют. Скоро ли такой огонь ублаготворишь! Смотри, смотри! Ух!
Емкость: 60 ведер (700 литров). Вода из пожарных бочек заливалась в специальные наливные ящики (короба) заливных труб, которые не имели приспособлений для всасывания воды из естественных водоисточников.
Крыша рухнула, подняв кверху мириады искр и облако густого дыма.
А гигант все горит и горит, выставляя из окон огромные пламенные языки, как бы поддразнивая московскую пожарную команду с ее "спринцовками". К восьми часам вечера и начальство, и пожарные, и лошади выбились из сил и стояли".
Ограниченные технические средства борьбы с огнем заставляли сочетать действия по тушению с одновременной разборкой соседних зданий и строений, чтобы ограничить распространение пожара. Чаще всего после оглушительных команд и залихватской ругани бравых брандмейстеров - "Качай, ломай, не рассуждай!" - на месте происшествия оставались пепел и дымящиеся развалины домов. Подобную работу обычно исполняли топорники, выезжавшие на открытых линеечных ходах.
Еще один очевидец пожара свидетельствует: "Сильный огонь продолжался около двух суток, а весь пожар кончился не менее как недели через полторы.
После пожара внутренность и зрительный зал представляли печальную и вместе с тем величественную картину полного разрушения. Это был обгоревший скелет, но скелет великана, внушающий невольное уважение. Эти останки громко говорили о минувшей славе, былом величии Большого театра".
В России в XIX веке, по далеко не полным данным, сгорело более 30 театров и цирков.
Горбунов в своем рассказе называет "спринцовками" заливные пожарные трубы (насосы ручного действия), которые составляли основу вооружения Московской пожарной охраны, состоявшей из 17 пожарных частей, при общей численности 1560 человек личного состава. Ориентировочно можно считать, что на пожаре было сосредоточено не менее 50 пожарных труб, но достаточного количества воды в районе театра не оказалось, ее приходилось возить с Москвы-реки, обледенелые берега которой оказались труднопреодолимы для конно-бочечных ходов, чтобы наполнить бочки из прорубей.
Такие аппараты широко применялись в прошлом веке для организации газодымозащиты.
Позднее, в 1892 году, в Москве по проекту и под наблюдением инженера Н.Г. Зимина был сооружен водопровод протяженностью 108 верст, на котором были установлены пожарные краны, что сразу же повысило эффективность тушения пожаров.
Сложности пожаротушения были связаны не только с трудностью доставки воды, но и с неблагоустроенностью дорог. Ровная деревянная торцовая дорога имелась только на небольшом участке Тверской улицы, у дома генерал-губернатора. Остальные улицы были замощены неровным булыжником, а окраинные улицы и переулки Москвы весной и осенью утопали в грязи. Зимний снег с улиц не убирался, образовывались глубокие впадины и ухабы, по которым тяжелые санные повозки пожарных продвигались, как лодки по морским волнам.
В летнюю пору стремительный бег конных пожарных ходов на железных шинах по булыжной мостовой производил невообразимый стук и грохот, в окнах дрожали стекла, шкафы с посудой ходили ходуном, а обыватели бросались к окнам или выбегали на улицу, чтобы увидеть мчавшихся пожарных. Красоту и мощь пожарного обоза составляли лошади. Каждая пожарная часть гордилась своими конями, за которыми старательно ухаживали. Эстетического совершенства и внешнего великолепия конный пожарный обоз Московской пожарной команды достиг в 60-х годах девятнадцатого века.
Московским полицеймейстером в то время был Н.И. Огарев, старый кавалерист и страстный любитель пожарного дела. Он организовал поставку в пожарные части города очень хороших лошадей. Ими нельзя было не залюбоваться - настолько были они красивы, резвы и упитанны. Огарев два раза в год посещал воронежские и тамбовские конные ярмарки и заводы, выбирал лучших лошадей, привозил их в Москву, где лично распределял их по пожарным частям и постоянно следил за их уходом. Именно ему Московская пожарная охрана обязана подбором лошадей по мастям: каждая часть имела лошадей строго определенного окраса, и москвичи издали узнавали, какая пожарная часть по тревоге мчится на пожар.
Но вернемся в 1853 год. Вскоре после пожара Большого театра по приказанию генерал-губернатора Москвы графа Закревского было произведено самое строгое расследование его "первопричины". Большинство опрошенных свидетелей показали, что возгорание возникло в чулане, устроенном с правой стороны сцены, под лестницей, ведущей в женские уборные. В чулане хранились разные инструменты и вещи театральных плотников и столяров. В этом же чулане помощник машиниста сцены Дмитрий Тимофеев хранил свою теплую одежду. Утром, в день пожара, готовясь к вечернему концерту, он открыл дверь чулана, чтобы положить тулуп, и, увидев в нем огонь, закричал: "Пожар! Пожар!", затем бросился на сцену. На его крик сбежались несколько рабочих, но потушить огонь они не сумели.
Такие машины создавали давление воды в 8-10 раз большее, чем ручные насосы, что позволяло водяной струе бить на расстояние до 36 метров. Они были способны осуществлять забор воды непосредственно из водоемов, делая ненужным подвоз воды к месту пожара. Производительность у наиболее совершенных моделей достигала 2000 литров в минуту. Паровые машины имели ряд специфических особенностей, затруднявших их практическое использование: их надо было вывозить на специальных тяжелых конных повозках, мало подходивших для тогдашнего бездорожья, на разогрев парового насоса требовалось значительное время, и его готовность для подачи воды в рукава наступала не ранее, чем через 15-20 минут, т.е. когда в котле создавалось необходимое давление пара, поэтому иногда паровой насос начинали разогревать еще в пути следования на пожар, к тому же внедрение паровых насосов в России сдерживала их чрезвычайно высокая цена.
Показания Талызина и других работников свидетельствуют о том, что в театре имелась достаточно надежная для того времени система противопожарной защиты. Она включала: металлический занавес, отделяющий сцену от зрительного зала, противопожарный водопровод и дежурство пожарных. Но эти меры пожарной безопасности, к сожалению, функционировали только во время спектаклей, а пожар начался утром, когда в театре находилось сравнительно мало людей.
Приведем любопытные детали: питание внутренних пожарных кранов осуществлялось от металлического резервуара, установленного на колосниках сцены. Во время пожара резервуар лопнул, вода залила пылающую сцену, что вызвало сильное дымообразование. Густые облака черного дыма окутали не только горящий театр, но и окрестные дома "до того, что там стали зажигать свечи. Около пожара трудно было определить цвет и шерсть лошадей". И далее: "Пожарные, начавшие действовать, вначале слишком погорячились и в разбитые окна начали бросать на улицу музыкальные инструменты, рояли, мебель, которые могли бы сохраниться".
Несмотря на то, что первая пожарная лестница появилась в Москве еще в 1823 году (она была изготовлена специально для московской пожарной команды в мастерских петербургского пожарного депо), операции по спасению людей с верхних этажей и с крыш горящих зданий из-за громоздкости , низкой маневренности и недостаточной высоты лестниц очень часто заканчивались трагически.
Но вернемся к выяснению причины возникновения пожара. Управляющий Московскими Импера торскими театрами, известный композитор автор оперы "Аскольдова могила" А.Н. Верстовский в частном письме писал: "Печи топились в пять часов утра, и к восьми часам все трубы были осмотрены и закрыты. По закрытии труб печники ушли завтракать, почему и, наверное, полагать должно, что не печи причиной первого огня стали, тем более что, осматривая оные на месте пожара, и сколько возможно было видеть печи, трубы, борова не треснули".
Обращаясь к сохранившимся документам следственного дела, видим, что, несмотря на самое строгое расследование, установить первопричину не удалось. Пожар был расценен как стихийное бедствие, "в коем виновных не оказалось, и дело по указанию графа Закревского предано забвению".
Убыток, причиненный казне пожаром, был исчислен в сумме 8 миллионов рублей. Вместе с прекрасным зданием театра сгорел драгоценный гардероб, в том числе и богатейшая коллекция дорогих французских костюмов. О погибших во время пожара семи мастеровых мало кто вспоминал.
В течение более трех лет жители Москвы были лишены возможности наслаждаться искусством труппы Большого театра. Только 20 августа 1856 года, возрожденный архитектором А.К. Кавосом, театр распахнул гостеприимно двери, открыв перед зрителями свое ослепительное великолепие. И поныне величественно возвышается на Театральной площади Государственный академический Большой театр оперы и балета.
Петр САВЕЛЬЕВ
Москва была как на ладони
Видна с пожарной каланчи.
Пожар!
Стремглав летели кони,
Как пламя, сами горячи.
На Великий пост 11 марта 1853 года Первопрестольная была взбудоражена слухом о пожаре Императорского Большого театра. Народ толпами хлынул в центр города на Театральную площадь. Там погибало в пучине огня бесконечно дорогое москвичам творение зодчего Бове.
А все началось ранним утром, когда припорошенные легким снегом улицы были еще безлюдны, но в Большом уже занялась обычная театральная жизнь: столяры устанавливали на сцене декорации к вечернему представлению; истопники, покончив с топкой печей, ставили свечи в больших люстрах; пожилой смотритель театра Талызин завершил утренний обход зрительного зала, сцены и других помещений, а затем отправился в водолечебное заведение. В театр он вернулся около девяти часов и, направляясь в кассу, услышал громкий крик: "Пожар! Пожар! Театр горит!" Талызин опрометью бросился на сцену, но этот путь был закрыт: пылала вся правая сторона, воспламенились кулисы, занавес, декорации. Огонь никто не тушил. Все рабочие сцены, помощник машиниста Тимофеев, дежурный унтер-офицер Андреев в панике разбежались. Талызин помчался спасать дела конторы и театральную кассу - никто не позаботился вызвать пожарных. Ближайшая команда размещалась в Тверской полицейской части на расстоянии нескольких минут ходьбы от Большого театра. На ее высотной каланче день и ночь, в жару и холод постоянно находился пожарный, зорко оглядывающий окрестные дома и улицы. В десятом часу утра постовой на каланче усмотрел появление дыма на крыше театра и поднял тревогу. Через несколько минут из распахнутых ворот пожарного депо со звоном и грохотом вылетел конный пожарный обоз, развернулся у дома генерал-губернатора и помчался в сторону Охотного ряда. На каланче взвился красный флаг - сигнал сбора всех частей на большой пожар.
Выезд огнеборцев по тревоге был впечатляющим и красивым, хотя и небезопасным для горожан зрелищем. Сверкая ослепительной медью, неудержимой лавиной неслись к месту пожара конные обозы, сметая все на своем пути. Улицы и площади наполнялись тревожным гулом, стуком сверкающих подков, звоном бубенчиков, храпом взмыленных лошадей, воплями фурманов, криками и стенаниями прохожих. Впереди пожарного обоза лихо скакал всадник (скачок), пронзительным звуком трубы вселяя во встречных тревогу и расчищая дорогу для сверкающего медью конного обоза. За ним летели запряженные парой великолепных рысаков легкие сани усатого брандмейстера с фурманом на высоких козлах. Следом за брандмейстером четверка разъяренных лошадей галопом несла, будто по воздуху, тяжелую линейку с командой рослых топорников. А дальше, закусив удила, роняя белые хлопья пены, могучие кони в сверкающих сбруях мчали целую вереницу зимних повозок с заливными тяжелыми трубами, баграми, лестницами, бочками с водой. На стремительно скользящих повозках невозмутимо, как огненные боги, стояли, вытянувшись во фрунт, пожарные солдаты в медных касках, одетые в темные затянутые полукафтаны, опоясанные глянцевитыми черными поясами и портупеями. На топорах и касках с гребнями победно играло солнце, над головами стелилось по ветру тяжелое вышитое знамя. Горе тому, кто промедлил убраться с пути пожарных: под копытами бешено скачущих коней его ждало увечье или смерть. Когда пожарные подкатили к театру, их блестящий вид сразу потускнел - они оказались совершенно бессильными перед пылающим колоссом, столь несовершенны и примитивны оказались их "огнегасительные инструменты".
Первое сообщение о происшествии появилось в печати на страницах 32-го номера "Московских Ведомостей" 14 марта 1853 года: "По прибытии пожарных горели внутренности театра, массы огня и дыма вылетали в окна и на крышу оного, и, несмотря на все усилия действий пожарных команд, собравшихся на место пожара, прекратить огонь и даже ослабить его силу не было никакой возможности; вся внутренность здания театра, кроме боковых зал, и бельэтажа и комнат в нижнем этаже, в каких помещались контора, касса и буфет, полностью сгорела".
Очевидец - известный писатель и неподражаемый мастер устных рассказов из народного быта И.О. Горбунов вспоминал: "11 марта сгорел Большой Московский театр. Пожар начался утром. Шел маленький снежок. Я был на этом пожаре. Смелого и великодушного кровельщика Марина, взобравшегося по водосточной трубе под самую крышу для спасения театрального плотника, - не видел. Зрелище пожара было внушительно. Странно было смотреть, как около этого объятого пламенем гиганта вертелись пожарные со своими "спринцовками". Брандмайор, брандмейстеры, пожарные неистово кричали осиплыми, звериными голосами: "Мещанская, качай!"
Пожарные трубы Мещанской части начинают пускать из своего рукава струю воды, толщиной в указательный палец. Две-три минуты покачают - воды нет.
- Воды! - кричит брандмейстер. - Сидоренко! В гроб заколочу!
Сидоренко, черный как уголь, вылупив глаза, поворачивает бочку.
- Сретенская! Берегись!
- Публика, осадите назад!
Никто не трогается с места, да и некуда было тронуться: все стоят у стен Малого театра. Частный пристав это так скомандовал, для собственного развлечения. Стоял, стоял, да и думает: "Дай крикну!" - и крикнул... Все лучше...
Двухцилиндровые поршневые насосы имели заметное влияние на тактику пожаротушения. С помощью насоса этого типа вода могла быть выброшена на расстояние до 10 метров. Производительность 100-200 литров в минуту. Несмотря на свое техническое несовершенство, заливные трубы вплоть до конца XIX века стояли на вооружении российских пожарных команд в качестве основного "огнегасительного инструмента".
- Назад, назад! Осадите назад! - вежливо-презрительным тоном покрикивает, принимая на себя роль полицейского, изящно одетый адъютант графа Закревского. Все стоят молча. Адъютант начинает сердиться.
- Я прикажу сейчас всех водой заливать! - горячится адъютант.
- Вода-то теперича сто целковых ведро! Киятру лучше прикажите заливать, - слышится из толпы. Хохот.
Подвиг Марина
Василий Гаврилович Марин, крестьянин Ярославской губернии, находился в Москве проездом из Санкт-Петербурга, где занимался кровельными работами. Он стал очевидцем того, как три плотника театра, спасаясь от огня, выскочили на крышу. Двое из них бросились вниз и "убились об мостовую до смерти", а третий - плотник Дмитрий Петров - остался на крыше, где ему угрожала неминуемая гибель. У пожарных команд не было средств, чтобы оказать ему помощь. Марин, выйдя из толпы, вызвался спасти погибающего. По лестнице, тотчас поданной ему пожарными, Марин поднялся до капителей колонн главного входа, далее перелез на водосточную трубу и с нее на шесте подал погибающему веревку. Петров, закрепив на крыше конец веревки, спустился по ней на водосток, а затем по лестнице вниз, на землю.
- Два фантала поблизости, из них не начерпаешься. На Москву-реку за водой-то гоняют. Скоро ли такой огонь ублаготворишь! Смотри, смотри! Ух!
Емкость: 60 ведер (700 литров). Вода из пожарных бочек заливалась в специальные наливные ящики (короба) заливных труб, которые не имели приспособлений для всасывания воды из естественных водоисточников.
Крыша рухнула, подняв кверху мириады искр и облако густого дыма.
А гигант все горит и горит, выставляя из окон огромные пламенные языки, как бы поддразнивая московскую пожарную команду с ее "спринцовками". К восьми часам вечера и начальство, и пожарные, и лошади выбились из сил и стояли".
Ограниченные технические средства борьбы с огнем заставляли сочетать действия по тушению с одновременной разборкой соседних зданий и строений, чтобы ограничить распространение пожара. Чаще всего после оглушительных команд и залихватской ругани бравых брандмейстеров - "Качай, ломай, не рассуждай!" - на месте происшествия оставались пепел и дымящиеся развалины домов. Подобную работу обычно исполняли топорники, выезжавшие на открытых линеечных ходах.
Еще один очевидец пожара свидетельствует: "Сильный огонь продолжался около двух суток, а весь пожар кончился не менее как недели через полторы.
После пожара внутренность и зрительный зал представляли печальную и вместе с тем величественную картину полного разрушения. Это был обгоревший скелет, но скелет великана, внушающий невольное уважение. Эти останки громко говорили о минувшей славе, былом величии Большого театра".
В России в XIX веке, по далеко не полным данным, сгорело более 30 театров и цирков.
Горбунов в своем рассказе называет "спринцовками" заливные пожарные трубы (насосы ручного действия), которые составляли основу вооружения Московской пожарной охраны, состоявшей из 17 пожарных частей, при общей численности 1560 человек личного состава. Ориентировочно можно считать, что на пожаре было сосредоточено не менее 50 пожарных труб, но достаточного количества воды в районе театра не оказалось, ее приходилось возить с Москвы-реки, обледенелые берега которой оказались труднопреодолимы для конно-бочечных ходов, чтобы наполнить бочки из прорубей.
Такие аппараты широко применялись в прошлом веке для организации газодымозащиты.
Позднее, в 1892 году, в Москве по проекту и под наблюдением инженера Н.Г. Зимина был сооружен водопровод протяженностью 108 верст, на котором были установлены пожарные краны, что сразу же повысило эффективность тушения пожаров.
Сложности пожаротушения были связаны не только с трудностью доставки воды, но и с неблагоустроенностью дорог. Ровная деревянная торцовая дорога имелась только на небольшом участке Тверской улицы, у дома генерал-губернатора. Остальные улицы были замощены неровным булыжником, а окраинные улицы и переулки Москвы весной и осенью утопали в грязи. Зимний снег с улиц не убирался, образовывались глубокие впадины и ухабы, по которым тяжелые санные повозки пожарных продвигались, как лодки по морским волнам.
В летнюю пору стремительный бег конных пожарных ходов на железных шинах по булыжной мостовой производил невообразимый стук и грохот, в окнах дрожали стекла, шкафы с посудой ходили ходуном, а обыватели бросались к окнам или выбегали на улицу, чтобы увидеть мчавшихся пожарных. Красоту и мощь пожарного обоза составляли лошади. Каждая пожарная часть гордилась своими конями, за которыми старательно ухаживали. Эстетического совершенства и внешнего великолепия конный пожарный обоз Московской пожарной команды достиг в 60-х годах девятнадцатого века.
Московским полицеймейстером в то время был Н.И. Огарев, старый кавалерист и страстный любитель пожарного дела. Он организовал поставку в пожарные части города очень хороших лошадей. Ими нельзя было не залюбоваться - настолько были они красивы, резвы и упитанны. Огарев два раза в год посещал воронежские и тамбовские конные ярмарки и заводы, выбирал лучших лошадей, привозил их в Москву, где лично распределял их по пожарным частям и постоянно следил за их уходом. Именно ему Московская пожарная охрана обязана подбором лошадей по мастям: каждая часть имела лошадей строго определенного окраса, и москвичи издали узнавали, какая пожарная часть по тревоге мчится на пожар.
Но вернемся в 1853 год. Вскоре после пожара Большого театра по приказанию генерал-губернатора Москвы графа Закревского было произведено самое строгое расследование его "первопричины". Большинство опрошенных свидетелей показали, что возгорание возникло в чулане, устроенном с правой стороны сцены, под лестницей, ведущей в женские уборные. В чулане хранились разные инструменты и вещи театральных плотников и столяров. В этом же чулане помощник машиниста сцены Дмитрий Тимофеев хранил свою теплую одежду. Утром, в день пожара, готовясь к вечернему концерту, он открыл дверь чулана, чтобы положить тулуп, и, увидев в нем огонь, закричал: "Пожар! Пожар!", затем бросился на сцену. На его крик сбежались несколько рабочих, но потушить огонь они не сумели.
Такие машины создавали давление воды в 8-10 раз большее, чем ручные насосы, что позволяло водяной струе бить на расстояние до 36 метров. Они были способны осуществлять забор воды непосредственно из водоемов, делая ненужным подвоз воды к месту пожара. Производительность у наиболее совершенных моделей достигала 2000 литров в минуту. Паровые машины имели ряд специфических особенностей, затруднявших их практическое использование: их надо было вывозить на специальных тяжелых конных повозках, мало подходивших для тогдашнего бездорожья, на разогрев парового насоса требовалось значительное время, и его готовность для подачи воды в рукава наступала не ранее, чем через 15-20 минут, т.е. когда в котле создавалось необходимое давление пара, поэтому иногда паровой насос начинали разогревать еще в пути следования на пожар, к тому же внедрение паровых насосов в России сдерживала их чрезвычайно высокая цена.
Показания Талызина и других работников свидетельствуют о том, что в театре имелась достаточно надежная для того времени система противопожарной защиты. Она включала: металлический занавес, отделяющий сцену от зрительного зала, противопожарный водопровод и дежурство пожарных. Но эти меры пожарной безопасности, к сожалению, функционировали только во время спектаклей, а пожар начался утром, когда в театре находилось сравнительно мало людей.
Приведем любопытные детали: питание внутренних пожарных кранов осуществлялось от металлического резервуара, установленного на колосниках сцены. Во время пожара резервуар лопнул, вода залила пылающую сцену, что вызвало сильное дымообразование. Густые облака черного дыма окутали не только горящий театр, но и окрестные дома "до того, что там стали зажигать свечи. Около пожара трудно было определить цвет и шерсть лошадей". И далее: "Пожарные, начавшие действовать, вначале слишком погорячились и в разбитые окна начали бросать на улицу музыкальные инструменты, рояли, мебель, которые могли бы сохраниться".
Несмотря на то, что первая пожарная лестница появилась в Москве еще в 1823 году (она была изготовлена специально для московской пожарной команды в мастерских петербургского пожарного депо), операции по спасению людей с верхних этажей и с крыш горящих зданий из-за громоздкости , низкой маневренности и недостаточной высоты лестниц очень часто заканчивались трагически.
Но вернемся к выяснению причины возникновения пожара. Управляющий Московскими Импера торскими театрами, известный композитор автор оперы "Аскольдова могила" А.Н. Верстовский в частном письме писал: "Печи топились в пять часов утра, и к восьми часам все трубы были осмотрены и закрыты. По закрытии труб печники ушли завтракать, почему и, наверное, полагать должно, что не печи причиной первого огня стали, тем более что, осматривая оные на месте пожара, и сколько возможно было видеть печи, трубы, борова не треснули".
Обращаясь к сохранившимся документам следственного дела, видим, что, несмотря на самое строгое расследование, установить первопричину не удалось. Пожар был расценен как стихийное бедствие, "в коем виновных не оказалось, и дело по указанию графа Закревского предано забвению".
Убыток, причиненный казне пожаром, был исчислен в сумме 8 миллионов рублей. Вместе с прекрасным зданием театра сгорел драгоценный гардероб, в том числе и богатейшая коллекция дорогих французских костюмов. О погибших во время пожара семи мастеровых мало кто вспоминал.
В течение более трех лет жители Москвы были лишены возможности наслаждаться искусством труппы Большого театра. Только 20 августа 1856 года, возрожденный архитектором А.К. Кавосом, театр распахнул гостеприимно двери, открыв перед зрителями свое ослепительное великолепие. И поныне величественно возвышается на Театральной площади Государственный академический Большой театр оперы и балета.
Петр САВЕЛЬЕВ