по заявкам
За серпом и молотом
Весенне- осеннею, летнею, зимней порою прогуливался я с приятелем по Сэйер стрит, недалеко от университета Лиги Плюща. Времени года я теперь не припомню, поскольку было это лет двадцать пять назад (четверть века, если выражаться напыщенно. От пошлости передернуло). Я лишь недавно вернулся из длительной тридцати трех-летней командировки в социалистический лагерь и поступил на работу инженером на городские очистные сооружения, чтобы быть поближе к воде и реальной жизни. Надо сказать, что идея о трудоустройстве на очистных пришла мне в голову еще в Риме, где я проживал по воле Государственного Департамента, отказавшего мне и двадцати семи тысячам переселенцев во въездной визе в страну заходящей демократии. Я работал тогда в инженерной конторе, которая проектировала очистные сооружения для Ирана. И вот, в тишине трехкомнатной квартиры на улице Академиа Альбертина , где размещался офис, размышляя о своем туманном будущем я пришел к выводу, что все преходяще, кроме фекалий. Их количество только лишь увеличивается и ничто не может остановить этот процесс. Напрашивался простой вывод о наличии рабочих мест в области борьбы с наступающими на человечество каловыми массами. Впрочем, я отвлекся.
Приятель мой, шедший рядом пребывал в несколько подавленном состоянии, поскольку уже начал терять шевелюру на врачебном поприще в медицинской школе университета Лиги Плюща. Он снимал одинокую студию в северном районе города, где все свободное время проводил за вязанием хирургических узлов. Учеба и вечная занятость вязанием узлов угнетала его и оказывала влияние на его поэтическое творчество. Результатом стало стихотворение " За стеной опять е..т соседку", которое очевидно, он адресовал сам себе, имея в виду свое положение в госпитале, где проходил практику.
Наличие неограниченного числа молодых студенток университета на улице Сэйер в какой-то мере скрашивало картину, но съеденный в восточной забегаловке фалафель вызывал изжогу, возвращая все на свои места.
Я решил развеять его настроение и сказал, что неделю назад посетил советский пароход, пришвартовавшийся в нашем миниатюрном порту, где контейнерный кран Купер - Смит влачил свои скучные дни. В то время бывшие советские теплоходы прибивало часто к нашим пирсам для до-заправки или для разгрузки. Предметом торговли служили немногие востребованные здесь советские товары. Возможностей опознать бывший советский теплоход было несколько: необычайно ржавый корпус, три дыры на каждой стороне трубы от серпа и молота и бело-сине- красные полосы там, где должен был быть был серп и молот. Подъезжая к работе, я всегда заранее знал, что в порту стоит советский теплоход. Небольшие группы моряков в традиционно мрачного цвета одежде следовали по направлению к центру города и неминуемо оказывались на территории наших сооружений. Меня приглашали переводить с английского на русский и наоборот, а когда взаимное любопытство бывало удовлетворено, я обычно подвозил моряков в магазин, где они покупали все, что могла им предложить китайская легкая промышленность. Особо запомнившихся мне закупок такого рода было две: сто двадцать пар дутых синтетических ботинок и двадцать пять полушубков из козла.
Это было время обмена впечатлениями между временно подружившимися врагами - в наши магазины завезли стройбатовские ватники и лагерную одежду.
Мой приятель сильно возбудился от моих рассказов и попросил в следующий раз, когда советское судно придет в наш порт, взять его с собой.
Через неделю случай такой представился. Судно было ржавым, как обычно, а вход в порт - свободным ( дело было до Одиннадцатого Сентября). Мы приехали и нас провели в одну из кают, в которую набилось человек десять. Начались обычные расспросы про эмиграцию, условия жизни, благосостояние, и прочее. Приятель мой в то время собирал советские юбилейные рубли и они у многих моряков оказались. Ко взаимному удовольствию они вскоре перешли к моему приятелю. Мы прошлись экскурсией по пароходу и уже собирались уходить, когда я вдруг спросил у одного из матросов, не осталось ли у них чего-нибудь советского. Он ответил, что после распада СССР они все советское выбросили за борт." Ну, прямо-таки все?" , - засомневался я. " Да нет, остались два серпа и молота с трубы, два тома Ленина из пятидесятитомного собрания сочинений и портрет Ленина из каюткомпании",- сказал он - " можем подарить". "Веди!",- закричали мы с приятелем - " забираем все". Серпы и молоты оказались огромными грубо сработанными латунными уродами, выкрашенными в стандартный советский желтый. Мы с приятелем переглянулись, но отказываться было неловко. Кое-как согнув уродов пополам, мы поползли вниз по трапам приседая под тяжестью мрачного наследия. В какой-то момент один из иллюминаторов раскрылся и из него высунулась всклокоченная женщина в синем в белых цветах халате и завопила - " Все капитану расскажу, как вы государственное имущество разбазариваете!". Это была жена капитана, но нам было не до нее. Обливаясь потом мы дотащили наши подарки до машины, с трудом запихали их внутрь и отчалили.
Прошло двадцать с лишним лет и вот итог:
Мой серп и молот стоит в гараже, мерцая латунью ( краска вся отвалилась), портрет Ленина томится в чулане, а труды его незабвенные - на полочке в подвале. Приятель мой собирается в Африку: учить местное население вязать хирургические узлы.
Sent from my iPad
Весенне- осеннею, летнею, зимней порою прогуливался я с приятелем по Сэйер стрит, недалеко от университета Лиги Плюща. Времени года я теперь не припомню, поскольку было это лет двадцать пять назад (четверть века, если выражаться напыщенно. От пошлости передернуло). Я лишь недавно вернулся из длительной тридцати трех-летней командировки в социалистический лагерь и поступил на работу инженером на городские очистные сооружения, чтобы быть поближе к воде и реальной жизни. Надо сказать, что идея о трудоустройстве на очистных пришла мне в голову еще в Риме, где я проживал по воле Государственного Департамента, отказавшего мне и двадцати семи тысячам переселенцев во въездной визе в страну заходящей демократии. Я работал тогда в инженерной конторе, которая проектировала очистные сооружения для Ирана. И вот, в тишине трехкомнатной квартиры на улице Академиа Альбертина , где размещался офис, размышляя о своем туманном будущем я пришел к выводу, что все преходяще, кроме фекалий. Их количество только лишь увеличивается и ничто не может остановить этот процесс. Напрашивался простой вывод о наличии рабочих мест в области борьбы с наступающими на человечество каловыми массами. Впрочем, я отвлекся.
Приятель мой, шедший рядом пребывал в несколько подавленном состоянии, поскольку уже начал терять шевелюру на врачебном поприще в медицинской школе университета Лиги Плюща. Он снимал одинокую студию в северном районе города, где все свободное время проводил за вязанием хирургических узлов. Учеба и вечная занятость вязанием узлов угнетала его и оказывала влияние на его поэтическое творчество. Результатом стало стихотворение " За стеной опять е..т соседку", которое очевидно, он адресовал сам себе, имея в виду свое положение в госпитале, где проходил практику.
Наличие неограниченного числа молодых студенток университета на улице Сэйер в какой-то мере скрашивало картину, но съеденный в восточной забегаловке фалафель вызывал изжогу, возвращая все на свои места.
Я решил развеять его настроение и сказал, что неделю назад посетил советский пароход, пришвартовавшийся в нашем миниатюрном порту, где контейнерный кран Купер - Смит влачил свои скучные дни. В то время бывшие советские теплоходы прибивало часто к нашим пирсам для до-заправки или для разгрузки. Предметом торговли служили немногие востребованные здесь советские товары. Возможностей опознать бывший советский теплоход было несколько: необычайно ржавый корпус, три дыры на каждой стороне трубы от серпа и молота и бело-сине- красные полосы там, где должен был быть был серп и молот. Подъезжая к работе, я всегда заранее знал, что в порту стоит советский теплоход. Небольшие группы моряков в традиционно мрачного цвета одежде следовали по направлению к центру города и неминуемо оказывались на территории наших сооружений. Меня приглашали переводить с английского на русский и наоборот, а когда взаимное любопытство бывало удовлетворено, я обычно подвозил моряков в магазин, где они покупали все, что могла им предложить китайская легкая промышленность. Особо запомнившихся мне закупок такого рода было две: сто двадцать пар дутых синтетических ботинок и двадцать пять полушубков из козла.
Это было время обмена впечатлениями между временно подружившимися врагами - в наши магазины завезли стройбатовские ватники и лагерную одежду.
Мой приятель сильно возбудился от моих рассказов и попросил в следующий раз, когда советское судно придет в наш порт, взять его с собой.
Через неделю случай такой представился. Судно было ржавым, как обычно, а вход в порт - свободным ( дело было до Одиннадцатого Сентября). Мы приехали и нас провели в одну из кают, в которую набилось человек десять. Начались обычные расспросы про эмиграцию, условия жизни, благосостояние, и прочее. Приятель мой в то время собирал советские юбилейные рубли и они у многих моряков оказались. Ко взаимному удовольствию они вскоре перешли к моему приятелю. Мы прошлись экскурсией по пароходу и уже собирались уходить, когда я вдруг спросил у одного из матросов, не осталось ли у них чего-нибудь советского. Он ответил, что после распада СССР они все советское выбросили за борт." Ну, прямо-таки все?" , - засомневался я. " Да нет, остались два серпа и молота с трубы, два тома Ленина из пятидесятитомного собрания сочинений и портрет Ленина из каюткомпании",- сказал он - " можем подарить". "Веди!",- закричали мы с приятелем - " забираем все". Серпы и молоты оказались огромными грубо сработанными латунными уродами, выкрашенными в стандартный советский желтый. Мы с приятелем переглянулись, но отказываться было неловко. Кое-как согнув уродов пополам, мы поползли вниз по трапам приседая под тяжестью мрачного наследия. В какой-то момент один из иллюминаторов раскрылся и из него высунулась всклокоченная женщина в синем в белых цветах халате и завопила - " Все капитану расскажу, как вы государственное имущество разбазариваете!". Это была жена капитана, но нам было не до нее. Обливаясь потом мы дотащили наши подарки до машины, с трудом запихали их внутрь и отчалили.
Прошло двадцать с лишним лет и вот итог:
Мой серп и молот стоит в гараже, мерцая латунью ( краска вся отвалилась), портрет Ленина томится в чулане, а труды его незабвенные - на полочке в подвале. Приятель мой собирается в Африку: учить местное население вязать хирургические узлы.
Sent from my iPad