Вечная память
Шли и шли по Тверской и пели "Москва - звонят колокола", а когда останавливались, казалось, что по залаженному продолжают петь машины, здания, дуновения ветра.
Прохожие попускали шествие считали венки, крестились.
Любопытные входили в процессию, спрашивали:
- Кого хоронят?
Им отвечали:
- Кепку.
- Вот оно что,- говорили в ответ,- А восемнадцать лет всего. Могла бы еще носиться.
- Фасон не тот. Утратила доверие.
- Тогда понятно. Царствие небесное. Похороны богатые.
В толпе продолжали перешептываться, впрочем, негромко, вполголоса, и обрывки разговоров, кружа как осенние листья, медленно летели по Тверской.
Ожидаемо запел Кобзон, вживую и без ансамбля, и пел он долго.
Замелькали последние минуты, считаные, бесповоротные. Гроб закрыли, заколотили, стали опускать. Отбарабанил град комьев, которыми торопливо в несколько лопат забросали могилу. На ней вырос холмик. На него взошел сорокапятилетний мальчик.
Показалось, что мальчик хочет сказать слово на могиле. Он поднял голову и окинул с возвышения унылый осенний пейзаж отсутствующим взором. Его лицо исказилось. Его шея вытянулась. Если бы таким движением поднял голову волчонок, было бы ясно, что он сейчас завоет. Закрыв лицо руками, мальчик зарыдал. И летевшее навстречу ему облако хлестало по рукам и лицу мокрыми плетьми холодного ливня.
К могиле молча прошел человек в черном. Это был старший дядька плакавшего мальчика. Не говоря ни слова, он подошел к мальчику, взял его за руку и увел с кладбища...
Прохожие попускали шествие считали венки, крестились.
Любопытные входили в процессию, спрашивали:
- Кого хоронят?
Им отвечали:
- Кепку.
- Вот оно что,- говорили в ответ,- А восемнадцать лет всего. Могла бы еще носиться.
- Фасон не тот. Утратила доверие.
- Тогда понятно. Царствие небесное. Похороны богатые.
В толпе продолжали перешептываться, впрочем, негромко, вполголоса, и обрывки разговоров, кружа как осенние листья, медленно летели по Тверской.
Ожидаемо запел Кобзон, вживую и без ансамбля, и пел он долго.
Замелькали последние минуты, считаные, бесповоротные. Гроб закрыли, заколотили, стали опускать. Отбарабанил град комьев, которыми торопливо в несколько лопат забросали могилу. На ней вырос холмик. На него взошел сорокапятилетний мальчик.
Показалось, что мальчик хочет сказать слово на могиле. Он поднял голову и окинул с возвышения унылый осенний пейзаж отсутствующим взором. Его лицо исказилось. Его шея вытянулась. Если бы таким движением поднял голову волчонок, было бы ясно, что он сейчас завоет. Закрыв лицо руками, мальчик зарыдал. И летевшее навстречу ему облако хлестало по рукам и лицу мокрыми плетьми холодного ливня.
К могиле молча прошел человек в черном. Это был старший дядька плакавшего мальчика. Не говоря ни слова, он подошел к мальчику, взял его за руку и увел с кладбища...