"Дар" - мой короткий рассказ
Я написал это в первый день нового года. Одним из источников вдохновения было творчество Ханну Райаниеми. Захотелось написать историю от лица персонажа с огромным могуществом.
Я иду по проспекту, вслушиваясь в мелодию городских огней, под которую поют песни проезжающие машины, и снег тихо скрипит под моими кедами. Мимо меня пролетают снежинки, и каждую из них я успеваю рассмотреть во всех подробностях её уникального великолепия. На какое-то время я уделяю им всё своё внимание, и окружающая реальность перестаёт существовать для меня - вся, кроме этих ледяных птиц и их краткого полёта. Плавным и лёгким даже для меня движением я ловлю одну из них, перед тем охладив кожу руки до нуля градусов, и с секунду зачарованно любуюсь ей - этого времени достаточно, чтобы снежинка во всех подробностях впечаталась в мою память, - а затем вновь выпускаю её в полёт.
Меня окружают тысячи запахов: снега, камня и асфальта, метана и озона, резины, железа и выхлопных газов. Запахи свежего хлеба, кофе и чая по какой-то причине до сих пор выделяются для меня среди всех остальных, хотя уже многие земные годы прошли с тех пор, как пища перестала быть для меня необходимой. По ним я нахожу маленькую кофейню под неброской вывеской - сойдёт. Краем глаза я замечаю своё отражение в витрине: серая юбка в пол и тёмно-зелёная шерстяная кофта, чёрные волосы в хвост, правильная осанка и правильные черты лица, а на заднем плане - оранжевые вспышки фонарей, тёмные параллелепипеды домов, жёлтые огоньки окон и тонкая игла озарённого белым и голубым небоскрёба.
Я сижу у окна и пью эрл грей с двумя маленькими кубиками сахара редкими мелкими глотками. Я могу постоянно поддерживать его температуру на нужном мне уровне, и мне не нужно беспокоиться о том, что он остынет. Рядом с чашкой лежит только что испечённая маленькая слойка с маком и корицей - нет никакого смысла есть много, когда можешь получить куда более тонкие и концентрированные ощущения от меньшей порции. Я вслушиваюсь в разговоры - мне не составляет труда не только различить каждое слово, но и выделить нити отдельных бесед. Мне радостно и печально одновременно: теплота здесь смешана с агрессией, дружба и любовь - с одиночеством, усталость и боль - с минутным счастьем и гармонией. На миг я даже забываю ощущать вкус чая и слойки: чужие радости и проблемы уводят меня в свой по-особенному притягательный мир, впрочем, я быстро возвращаюсь к бесполезной для меня пище.
В конце-концов, я на отдыхе, правда?
Тем не менее, желание вслушиваться в чужие жизни оказывается сильнее. Покончив со слойкой, я обращаюсь к своему электрорецепторному чувству, и считываю слабые биотоки в коре головного мозга соседей. На долю мгновения лавина мыслей и эмоций оглушает меня, но я привычно концентрируюсь и отстраняюсь от неё, разлагая на отдельные потоки. Страх и надежда. Удовольствие и страдание. Отчаяние и храбрость. Слабые и сильные, мрачные и светлые, злые и добрые - все они прекрасны, и боль каждого из них я чувствую, как свою.
Я глотаю последний кусочек слойки, и глоток эрл грея смывает последние молекулы её вещества с моих вкусовых рецепторов. Нет. Мне мало этого. То, что я намереваюсь сделать, возможно осуществить и сидя за столиком в кофейне, но мне нужен символический жест. Сколько бы времени ни прошло с тех пор, как я была человеком, а часть меня всё равно нуждается в зримом воплощении своих действий. Я могу заглушить её зов, но зачем? Всё же, отдых есть отдых.
Мой взгляд падает на бело-голубую иглу небоскрёба. Самое то. Усилием воли я обращаюсь к тому уровню реальности, на котором записано моё положение в абсолютной системе координат, и переписываю его, мгновенно оказываясь на крыше небоскрёба с чашкой недопитого и неизменно горячего чая в руках. Мои ноги по щиколотку уходят в снег - здесь его никто не убирает. Не обращая на это внимания, я расширяю сферу электрорецепции. Я чувствую тысячу, затем десять тысяч разумов... Всё - каким бы ни было совершенным моё тело, возможности его чувств ограничены. Меня это не останавливает - я вмешиваюсь в вещество крыши, на которой стою: волновые функции электронов звучат для меня, как очень быстрая и тонкая игра свирели, но я превращаю её в симфонический оркестр. Вмешавшись в вещество на субатомном уровне, я не меняю его внешне - скрытый под снегом шероховатый и холодный железобетон остаётся на вид и на ощупь железобетоном, - но превращаю его в послушную моим желаниям программируемую материю, способную быть проводником моих чувств и действий. Островок программируемого вещества под моими ногами быстро распространяет себя до краёв крыши и дальше вниз, до самого фундамента небоскрёба, и, через поверхность земли, начинает расширяться к окраинам города. С каждой ассимилированной элементарной частицей мои чувства расширяются - я ощущаю сотни тысяч, а вскоре и миллионы разумов, вижу и чувствую многообразный городской пейзаж с миллиардов точек обзора одновременно. Я сдвигаю своё восприятие, и начинаю ощущать доступный мне фрагмент мира сотнями чувств в сотнях диапазонов, большая часть которых ещё многие столетия не будет открыта земными физиками. Я не знаю, как описать эти ощущения человеческим языком - я могу сказать, что это похоже на органную симфонию, на бушующую дубраву, на звёздное небо и на десятибалльный шторм с грозой - и всё равно ни одно из этих определений не будет отражать и сотой доли моих реальных ощущений.
Мне больно. Каждый человек, которого я вижу и чувствую, прекрасен - совершенное творение триллионов итераций естественного отбора, непередаваемо сложное - и при этом живое, изменяющееся, дышащее, осознающее себя и способное воспринимать этот мир, моделировать его во множестве абстракций. Но большинство из них не осознают, насколько прекрасны они и подобные им. В лучшем случае они поглощены сиюминутными задачами, которые кажутся им такими уж невероятно важными, в худшем - неспособны ощутить ничего, кроме боли, которую зачастую причиняют им другие люди, а то и вовсе они сами. Когда-то я и сама была такой же, но память о себе, приглушённая огромным периодом времени - это совсем не то же самое, что чувство множества страдающих прямо сейчас рядом со мной живых разумов.
Я ощущаю короткий толчок гнева - среди этих людей есть много тех, кто когда-то, в глухой, невероятной древности, показались бы мне «плохими». Похоже, погружение в моё человеческое прошлое оказалось чересчур успешным - такого мне не хотелось. За каждым из тех, кого другие люди бы охарактеризовали нелицеприятным образом, стоит своя история, как правило - полная боли и невыносимого страдания. Сейчас у меня даже не получится всерьёз заставить себя ненавидеть этих несчастных, которые не понимают своего несчастья и неспособны научиться быть счастливыми. Мне просто жаль и их, и тех, кому они причиняют ещё больше боли в своём безумстве. Если бы не это, я могла бы попробовать показательно покарать их, испепелить или что-то вроде того. Делать так в каждый свой приход - глядишь, объявят богиней, построят храм, жертвы приносить начнут.
Фу, что за дрянь в голове.
Ещё можно было бы стать супергероем. Носиться над улицами, предотвращать преступления, спасать котят с деревьев. Только вот на это нужно время. Я на отдыхе, но, если он затянется, то сущности, которым в человеческих языках нет названия (и лучше бы оно так и не появилось), выйдут из под контроля - и последствия для ближайшей совокупности мультивселенных нельзя будет назвать иначе, как катастрофическими. Людям придётся решать свои проблемы самим, - но это не значит, что я не могу сделать им маленького подарка.
Пока истекает оставшаяся часть отведённых мной себе на отдых трёх с половиной часов, я равномерно распространяю во всех направлениях участок программируемого вещества, стремясь подключиться к как можно большему количеству разумов. В последние пять минут я подключаюсь к своим разбросанным по всей ближайшей части мультивселенной органам чувств из программируемого вещества - похожим на ту систему, что я только что создала, только сделанным далеко не на скорую руку и потому способным на передачу гораздо более сложного, точного, глубокого и многообразного чувства. Моё нынешнее псевдочеловеческое тело не способно анализировать передаваемый ими вал настолько чуждой информации, поэтому я подключаю дрейфующий по орбите вокруг крупной чёрной дыры в иномировой межзвёздной пустоте мозг размером с коричневый карлик. На несколько секунд мои ощущения становятся сходны с физическим падением в бездну - так соотносятся ресурсы этого совершенного когнитивного инструмента с рассудком моей нынешней ипостаси. Но я концентрируюсь, передаю ему команду активировать фильтр восприятия - и остаюсь собой, сохраняя при этом в мыслях образ доступной мне сейчас части мультивселенной.
Его красоту невозможно передать скудными средствами выразительности какого бы то ни было из языков слов и звуков.
Мне остаётся последний шаг. Я вступаю в контакт с корой головного мозга семи миллионов пятисот шестидесяти четырёх тысяч семисот двадцати одного доступного моему контакту индивидума, и через опробованный на себе фильтр восприятия связываю их со своим внешним мозгом и через него - с воспринимающей системой. Системой, передающей необъятный объём чувств в немыслимом для человека диапазоне со всех уголков ближайшей части мультивселенной.
Я открываю шлюзы медленно, так, чтобы те, кто занят требующими сосредоточения и контроля видами деятельности успели оставить работу и обеспечить себе безопасность. Я чувствую, как останавливаются станки на заводах, как автомобили съезжают на обочину, а то и вовсе тормозят прямо посередине дороги - водители успевают заметить, что их коллеги делают то же самое, и что это не опасно. Люди на улицах и в домах садятся на землю или просто застывают в изумлении.
Я преподношу им в дар зрелище Мультивселенной так, как её могу видеть я - во всём её блеске и великолепии.
Задыхающаяся от забот домохозяйка поднимает голову, и по щеке её скатывается слеза радостного изумления.
Школьная учительница, секунду назад яростно расписывавшая своим ученикам то, насколько они никчёмны, сползает по стенке на пол и тихонько скулит.
Университетский профессор, разговаривавший с кем-то, замолкает, полностью отдавшись почтительному созерцанию.
Избивающий одноклассника накачанный школьник падает на пол и катается по нему, перемежая рыдания воплями.
Решающий задачи по матанализу ботаник застывает в беззвучном плаче.
Пересчитывающий деньги священник прерывисто глотает воздух, раскрывая и закрывая рот в полном и окончательном изумлении.
Девушка-подросток с ирокезом на голове роняет бутылку пива и замирает, стремясь уловить каждую нотку получаемых ощущений.
Люди принимают мой дар - каждый на свой собственный лад.
Я неторопливо, глоток за глотком, допиваю эрл грей. Потом отбрасываю пустую чашку в сторону, мгновенно разлагая её на водяной пар и углекислый газ в полёте. Мой отдых закончен. Пора возвращаться к делам.
Я иду по проспекту, вслушиваясь в мелодию городских огней, под которую поют песни проезжающие машины, и снег тихо скрипит под моими кедами. Мимо меня пролетают снежинки, и каждую из них я успеваю рассмотреть во всех подробностях её уникального великолепия. На какое-то время я уделяю им всё своё внимание, и окружающая реальность перестаёт существовать для меня - вся, кроме этих ледяных птиц и их краткого полёта. Плавным и лёгким даже для меня движением я ловлю одну из них, перед тем охладив кожу руки до нуля градусов, и с секунду зачарованно любуюсь ей - этого времени достаточно, чтобы снежинка во всех подробностях впечаталась в мою память, - а затем вновь выпускаю её в полёт.
Меня окружают тысячи запахов: снега, камня и асфальта, метана и озона, резины, железа и выхлопных газов. Запахи свежего хлеба, кофе и чая по какой-то причине до сих пор выделяются для меня среди всех остальных, хотя уже многие земные годы прошли с тех пор, как пища перестала быть для меня необходимой. По ним я нахожу маленькую кофейню под неброской вывеской - сойдёт. Краем глаза я замечаю своё отражение в витрине: серая юбка в пол и тёмно-зелёная шерстяная кофта, чёрные волосы в хвост, правильная осанка и правильные черты лица, а на заднем плане - оранжевые вспышки фонарей, тёмные параллелепипеды домов, жёлтые огоньки окон и тонкая игла озарённого белым и голубым небоскрёба.
Я сижу у окна и пью эрл грей с двумя маленькими кубиками сахара редкими мелкими глотками. Я могу постоянно поддерживать его температуру на нужном мне уровне, и мне не нужно беспокоиться о том, что он остынет. Рядом с чашкой лежит только что испечённая маленькая слойка с маком и корицей - нет никакого смысла есть много, когда можешь получить куда более тонкие и концентрированные ощущения от меньшей порции. Я вслушиваюсь в разговоры - мне не составляет труда не только различить каждое слово, но и выделить нити отдельных бесед. Мне радостно и печально одновременно: теплота здесь смешана с агрессией, дружба и любовь - с одиночеством, усталость и боль - с минутным счастьем и гармонией. На миг я даже забываю ощущать вкус чая и слойки: чужие радости и проблемы уводят меня в свой по-особенному притягательный мир, впрочем, я быстро возвращаюсь к бесполезной для меня пище.
В конце-концов, я на отдыхе, правда?
Тем не менее, желание вслушиваться в чужие жизни оказывается сильнее. Покончив со слойкой, я обращаюсь к своему электрорецепторному чувству, и считываю слабые биотоки в коре головного мозга соседей. На долю мгновения лавина мыслей и эмоций оглушает меня, но я привычно концентрируюсь и отстраняюсь от неё, разлагая на отдельные потоки. Страх и надежда. Удовольствие и страдание. Отчаяние и храбрость. Слабые и сильные, мрачные и светлые, злые и добрые - все они прекрасны, и боль каждого из них я чувствую, как свою.
Я глотаю последний кусочек слойки, и глоток эрл грея смывает последние молекулы её вещества с моих вкусовых рецепторов. Нет. Мне мало этого. То, что я намереваюсь сделать, возможно осуществить и сидя за столиком в кофейне, но мне нужен символический жест. Сколько бы времени ни прошло с тех пор, как я была человеком, а часть меня всё равно нуждается в зримом воплощении своих действий. Я могу заглушить её зов, но зачем? Всё же, отдых есть отдых.
Мой взгляд падает на бело-голубую иглу небоскрёба. Самое то. Усилием воли я обращаюсь к тому уровню реальности, на котором записано моё положение в абсолютной системе координат, и переписываю его, мгновенно оказываясь на крыше небоскрёба с чашкой недопитого и неизменно горячего чая в руках. Мои ноги по щиколотку уходят в снег - здесь его никто не убирает. Не обращая на это внимания, я расширяю сферу электрорецепции. Я чувствую тысячу, затем десять тысяч разумов... Всё - каким бы ни было совершенным моё тело, возможности его чувств ограничены. Меня это не останавливает - я вмешиваюсь в вещество крыши, на которой стою: волновые функции электронов звучат для меня, как очень быстрая и тонкая игра свирели, но я превращаю её в симфонический оркестр. Вмешавшись в вещество на субатомном уровне, я не меняю его внешне - скрытый под снегом шероховатый и холодный железобетон остаётся на вид и на ощупь железобетоном, - но превращаю его в послушную моим желаниям программируемую материю, способную быть проводником моих чувств и действий. Островок программируемого вещества под моими ногами быстро распространяет себя до краёв крыши и дальше вниз, до самого фундамента небоскрёба, и, через поверхность земли, начинает расширяться к окраинам города. С каждой ассимилированной элементарной частицей мои чувства расширяются - я ощущаю сотни тысяч, а вскоре и миллионы разумов, вижу и чувствую многообразный городской пейзаж с миллиардов точек обзора одновременно. Я сдвигаю своё восприятие, и начинаю ощущать доступный мне фрагмент мира сотнями чувств в сотнях диапазонов, большая часть которых ещё многие столетия не будет открыта земными физиками. Я не знаю, как описать эти ощущения человеческим языком - я могу сказать, что это похоже на органную симфонию, на бушующую дубраву, на звёздное небо и на десятибалльный шторм с грозой - и всё равно ни одно из этих определений не будет отражать и сотой доли моих реальных ощущений.
Мне больно. Каждый человек, которого я вижу и чувствую, прекрасен - совершенное творение триллионов итераций естественного отбора, непередаваемо сложное - и при этом живое, изменяющееся, дышащее, осознающее себя и способное воспринимать этот мир, моделировать его во множестве абстракций. Но большинство из них не осознают, насколько прекрасны они и подобные им. В лучшем случае они поглощены сиюминутными задачами, которые кажутся им такими уж невероятно важными, в худшем - неспособны ощутить ничего, кроме боли, которую зачастую причиняют им другие люди, а то и вовсе они сами. Когда-то я и сама была такой же, но память о себе, приглушённая огромным периодом времени - это совсем не то же самое, что чувство множества страдающих прямо сейчас рядом со мной живых разумов.
Я ощущаю короткий толчок гнева - среди этих людей есть много тех, кто когда-то, в глухой, невероятной древности, показались бы мне «плохими». Похоже, погружение в моё человеческое прошлое оказалось чересчур успешным - такого мне не хотелось. За каждым из тех, кого другие люди бы охарактеризовали нелицеприятным образом, стоит своя история, как правило - полная боли и невыносимого страдания. Сейчас у меня даже не получится всерьёз заставить себя ненавидеть этих несчастных, которые не понимают своего несчастья и неспособны научиться быть счастливыми. Мне просто жаль и их, и тех, кому они причиняют ещё больше боли в своём безумстве. Если бы не это, я могла бы попробовать показательно покарать их, испепелить или что-то вроде того. Делать так в каждый свой приход - глядишь, объявят богиней, построят храм, жертвы приносить начнут.
Фу, что за дрянь в голове.
Ещё можно было бы стать супергероем. Носиться над улицами, предотвращать преступления, спасать котят с деревьев. Только вот на это нужно время. Я на отдыхе, но, если он затянется, то сущности, которым в человеческих языках нет названия (и лучше бы оно так и не появилось), выйдут из под контроля - и последствия для ближайшей совокупности мультивселенных нельзя будет назвать иначе, как катастрофическими. Людям придётся решать свои проблемы самим, - но это не значит, что я не могу сделать им маленького подарка.
Пока истекает оставшаяся часть отведённых мной себе на отдых трёх с половиной часов, я равномерно распространяю во всех направлениях участок программируемого вещества, стремясь подключиться к как можно большему количеству разумов. В последние пять минут я подключаюсь к своим разбросанным по всей ближайшей части мультивселенной органам чувств из программируемого вещества - похожим на ту систему, что я только что создала, только сделанным далеко не на скорую руку и потому способным на передачу гораздо более сложного, точного, глубокого и многообразного чувства. Моё нынешнее псевдочеловеческое тело не способно анализировать передаваемый ими вал настолько чуждой информации, поэтому я подключаю дрейфующий по орбите вокруг крупной чёрной дыры в иномировой межзвёздной пустоте мозг размером с коричневый карлик. На несколько секунд мои ощущения становятся сходны с физическим падением в бездну - так соотносятся ресурсы этого совершенного когнитивного инструмента с рассудком моей нынешней ипостаси. Но я концентрируюсь, передаю ему команду активировать фильтр восприятия - и остаюсь собой, сохраняя при этом в мыслях образ доступной мне сейчас части мультивселенной.
Его красоту невозможно передать скудными средствами выразительности какого бы то ни было из языков слов и звуков.
Мне остаётся последний шаг. Я вступаю в контакт с корой головного мозга семи миллионов пятисот шестидесяти четырёх тысяч семисот двадцати одного доступного моему контакту индивидума, и через опробованный на себе фильтр восприятия связываю их со своим внешним мозгом и через него - с воспринимающей системой. Системой, передающей необъятный объём чувств в немыслимом для человека диапазоне со всех уголков ближайшей части мультивселенной.
Я открываю шлюзы медленно, так, чтобы те, кто занят требующими сосредоточения и контроля видами деятельности успели оставить работу и обеспечить себе безопасность. Я чувствую, как останавливаются станки на заводах, как автомобили съезжают на обочину, а то и вовсе тормозят прямо посередине дороги - водители успевают заметить, что их коллеги делают то же самое, и что это не опасно. Люди на улицах и в домах садятся на землю или просто застывают в изумлении.
Я преподношу им в дар зрелище Мультивселенной так, как её могу видеть я - во всём её блеске и великолепии.
Задыхающаяся от забот домохозяйка поднимает голову, и по щеке её скатывается слеза радостного изумления.
Школьная учительница, секунду назад яростно расписывавшая своим ученикам то, насколько они никчёмны, сползает по стенке на пол и тихонько скулит.
Университетский профессор, разговаривавший с кем-то, замолкает, полностью отдавшись почтительному созерцанию.
Избивающий одноклассника накачанный школьник падает на пол и катается по нему, перемежая рыдания воплями.
Решающий задачи по матанализу ботаник застывает в беззвучном плаче.
Пересчитывающий деньги священник прерывисто глотает воздух, раскрывая и закрывая рот в полном и окончательном изумлении.
Девушка-подросток с ирокезом на голове роняет бутылку пива и замирает, стремясь уловить каждую нотку получаемых ощущений.
Люди принимают мой дар - каждый на свой собственный лад.
Я неторопливо, глоток за глотком, допиваю эрл грей. Потом отбрасываю пустую чашку в сторону, мгновенно разлагая её на водяной пар и углекислый газ в полёте. Мой отдых закончен. Пора возвращаться к делам.