Это пишет украинец:
"Никто не мог сказать, чем же отличился, кроме жестокости,этот тщедушный человечек с мизерной фигурой, мелким лицом, с маленькими, хищными, будто взятыми взаймы глазами. Лучше всего отличался он под чужой командой. Малые способности, малые замыслы, лишь жестокость великая, а так - низость и ничтожность. Ни одной речи в сенате, которая была бы достойна внимания, сплошная патетика, пустое чванство и празднословие без границ".
А это - поляк:
"Повелитель с весьма отзывчивым сердцем и отец солдатам. Дисциплины спрашивал он железной, но в щедрости, ласковом отношении к людям и благорасположении, которыми дарил не только солдат своих, но и жён их с детьми, с ним никто не мог равняться. К бунтарям грозный и безжалостный, был он истинным благодетелем не только шляхте, но и всем своим подданным".
И далее: "С первого взгляда было ясно, что это внешность человека исключительного. В ней чувствовались железная, несгибаемая воля и величие, пред которым всякий невольно вынужден был склонить голову. Ясно было, что человек этот знает и свою силу, и своё величие, и, возложи завтра на него корону, он не удивится и не согнётся под её тяжестью".
Как говорится, было бы желание, а бумага всё стерпит.
Кстати, интересно: какой национальности был князь Ярёма? При всей анахронистичности этого понятия для Речи Посполитой 17-го века вопрос этот возникает. Экскурсовод в Жолкве, человек разбирающийся в теме в отличие от большинства людей этой профессии, рассказывал мне, что Вишневецкий - русин. Как и Жолкевский, например. Может, и так.