История одной семьи
Вчера услышала рассказ, который затронул меня до глубины души. Для меня он наглядно иллюстрирует преемственность поколений и неизмеримую важность любви, особенно любви к детям.
Итак, конец пятидесятых-шестидесятые годы. Жила-была семья. Семьей их, впрочем, можно было назвать лишь с натяжкой. Мать - гулящая баба, совершенно бессердечная и равнодушная особа, поменявшая на своем веку пятерых мужей. На момент нашего рассказа она как раз была в поисках очередного, наверное, третьего. Звали ее Мария.
Деревня в 20 км от Москвы. Тесное сообщество неравнодушных людей, свежий воздух, мычание коров, простая и здоровая жизнь.
У Марии двое сыновей, мал мала меньше. Толику годика два-три, его младшему брату Васе едва ли сравнялся год. Отца нет, в доме они живут с матерью. А той надо на блядки.
Уходя, она приковывает старшего к ножке кровати, на полу, младшего же - в кровати, чтобы не вывалился. Бросает немного еды на пол и уходит.
Проходит день. Дети подъедают брошенную матерью на полу еду, которой мало, всегда до отчаяния мало, а вскоре муки голода и жажды вновь одолевают их. Наступает день следующий. Дети уже кричат от голода. Одни в доме, прикованные, так, чтобы не добраться ни до шкафа, в котором можно было бы что-то найти, ни до холодильника, ни до крана с водой.
Дом наглухо заперт, открыта лишь форточка в той комнате, где «живут» дети. Соседи, слыша истошные вопли детей, из жалости забрасывают в дом еду. Только лишь это помогает детишкам выжить. Мать не появляется недели по две, а дети растут, как звереныши на цепи, не зная ни любви, ни ласки.
Проходят годы. Семья переехала в ближайший городок, который к тому моменту только-только закладывался. Толик с братом выросли. Толик выучился водить машину и стал работать водителем. Устроился в пионерлагерь на другом конце Московской области на лето, куда в тот год вожатой из института была направлена девушка Лена.
Леночка-умница, славная девушка. Красивая, добрая, отзывчивая. В жизни своей не слышавшая в свой адрес ни одного бранного слова, всегда под защитой брата и его друзей, она росла как принцесса, да и по качествам своим не уступала. Одно слово, Аленушка.
Толику она понравилась. Наверное, можно было бы сказать, что он влюбился, да только вот как может влюбиться человек, не видевший в своей жизни любви? Поэтому назовем это словом «понравилась».
Аленушка, конечно, это поначалу всерьез не приняла. Хотя было у нее странное предвидение-предчувствование. Посмотрела она на Толика впервые и вдруг произнесла вслух: «Этот человек будет моим мужем». Подружки, стоявшие рядом оторопели, да и она тоже. Долго потом удивлялась, ведь был у нее в родном городе любимый, за которого и хотела замуж. А Толик все крутился под окнами, разве что серенады не пел.
Аленушке тогда было двадцать. За два года до того увидела она вещий сон. В нем она видела городскую площадь со стеной из желтого кирпича, за площадью лесок и уходившую вдаль улицу. Увидела себя с двумя детьми, девочкой постарше и мальчонкой-сыном в коляске, шагавшую по площади. Увидела и мужчину, который шел чуть впереди, как бы и с ними, и не с ними одновременно. Весной того же года Аленушку направили в Троицк по предварительному распределению. Она приехала, все друг другу понравились, и договорено было, что вернется она через год, когда окончит институт, и станет работать в молодом тогда и со всех сторон окруженном лесами городке Троицке. А потом был пионерлагерь.
Кончилась смена, Аленушка вернулась домой. Милый ее получил назначение на Север, она собиралась ехать за ним, да тут мама воспротивилась. Уперлась, не пущу, говорит и все тут. Ваня, как звали ее любимого, уехал, пообещав писать. Да и писал, только вот мама перехватывала письма, любой ценой решив не пустить дочку так далеко. Аленушка однажды возьми, да и скажи в сердцах: «Тогда я выйду замуж за первого встречного». Тут как раз и Толик подвернулся, оставшийся в лагере до конца лета. Хоть и не общались они почти в пионерлагере, а только смотрел он на нее, но тут возьми, да и сделай ей предложение. Она и согласилась, матери назло.
Поженились в конце лета, вскоре Аленушка поняла, что ждет ребенка. У мужа своего жилья не было, жили с родителями. Точнее, со свекровью, ее очередным, и оказавшимся самым постоянным, мужем. Когда Аленушка приехала в ту семью молодой женой, она была поражена до глубины души. Толик все деньги должен был отдавать матери, молодой семье в итоге ничего не оставалось. Мать кормила их какими-то помоями, да и из тех Аленушке почти ничего не доставалось.
Хорошо еще, что первый год семейной жизни Аленушка по большей части проводила в родном Орехово - нужно было заканчивать институт. Вернулась она ненадолго только по весне, договорилась о том, что на работу выйдет в середине июня, буквально за несколько дней до рождения ребенка, и сразу уйдет в декрет на год.
В июне родилась дочка. Рождалась она непросто. В тот день, 20 июня, был выходной, и все роддома Орехово были закрыты. Пришлось везти Аленушку в близлежащую деревню, где роддом не закрывали на выходные. Акушерки там были странные, во время родов Аленушке повредили какой-то крупный сосуд, девочку унесли в отделение для новорожденных, а Аленушку оставили на металлическом столе подо льдом на 12 часов, истекать кровью. Как не умерла, не понятно, не иначе, Боженька спас. Под конец она уже видела ангелов, слышала перезвон колоколов, и осталась в этом бренном мире, только потому, что знала, без нее ее дочурку никто не спасет.
Дочку назвала Светой, потому что для нее она такой и была - светом в оконце. Аленушкины родители во внучке души не чаяли, баба Женя малышке что ни день подарки приносила, да и вообще не отходила от нее ни на шаг. Со стороны Толика приехали мать с отчимом, привезли каких-то подарков, не от сердца купленных, холодно познакомились с новыми родственниками, посмотрели на ребенка, отказались принимать малейшее участие в ее жизни, на том и уехали.
Через два месяца пришла пора и Аленушке со Светой переезжать. Там все было совсем иначе. Холодная маленькая комнатка, выделенная молодой семье, неуютная, даже враждебная атмосфера и полное отсутствие нормального питания. Плюс не умеющая спать по ночам малышка, которую нужно было постоянно укачивать на руках и муж, ничем и никогда не помогавший в уходе за дочкой.
Однажды Аленушка обратилась к супругу: «Я совсем не сплю по ночам, мне так нужно поспать! Пойди, погуляй с дочкой, а я пока посплю». В ответ Толик категорически заявил, что никуда не пойдет один, а на естественный вопрос Аленушки: «Почему?» - сказал, что стыдится. Стыдится, что его увидят с родной дочерью.
Это был тревожный сигнал.
Аленушка быстро дошла до полного истощения - есть в доме было нечего, хотя эпоха была совсем не голодной. Естественно, пропало и молоко. Как-то обе умудрялись выжить, но скорее всего, только на запасах внутренней стойкости. Через полгода Аленушка как-то решила передвинуть диван, потому что переживала, что сквозняк, постоянно дувший из щелей в окнах, может навредить дочурке. Вдруг почувствовала, как по ногам течет кровь. Подумала, что, наверное, пришли месячные, терпела. Кровотечение становилось все сильнее, и на третий день она с трудом отпросилась у свекрови в поликлинику «на полчасика». Доползла кое-как, врач по ее участку в тот день не принимала, еле упросила единственного присутствовавшего там гинеколога посмотреть ее. Та, как увидела, тут же на скорую - в больницу, на операцию. Оказалось, выкидыш.
Аленушка же от жизни такой даже не подозревала, что беременна снова. Операцию делали на живую, потому что единственная анестезия, которая была у врачей, не подходила нашей страдалице. Снова, единственное, что поддерживало в ней жизнь - это полное осознание того, что без нее о дочери никто не позаботится. И правда. С трудом сползла с кровати, отпросилась у врачей, под честное слово отдыхать дома и не поднимать тяжелого, добрела до дома. Там ждала брызжущая гневом свекровь, которую оставили с ненавистным ребенком не на полчаса, а на все три. Она тут же сунула Аленушке в руки ребенка, указала на гору пеленок в ванной, и удалилась. Аленушка покормила и уложила спать малышку, и отправилась стирать. Машинкой ей пользоваться не разрешали, пришлось стирать на руках, на подгибающихся ногах, хватаясь за край ванной, чтобы не упасть от слабости и боли.
Когда девочке исполнился год, Аленушка вышла на работу. К тому времени она настояла, что семейный бюджет теперь будет отдельным, и семья, наконец, начала нормально питаться, хотя Толик много никогда не зарабатывал. Узнав, что дочь выходит на работу, ее родители настояли, чтобы внучка жила с ними, резонно решив, что ее рано еще отправлять в ясли. Аленушка начала ездить к ней каждые выходные, а на каникулы забирала домой, чтобы быть рядом. Другого выхода не было - Толик так и отказывался помогать, про остальных членов семьи и речи не шло - лишь бы не мешали.
Так прошел год. Потом Аленушка все-таки забрала дочь домой, та же, хотя и скучала по маме, в «дом» тот ехать отказывалась категорически - уж больно тягостной была там атмосфера. А у бабушки Жени ее все любили, там было спокойно и вольготно.
С тех пор малышка проводила у бабушки все лето, да и так регулярно просилась в гости к деду и бабке. Родственников со стороны отца она за деда с бабкой никак не признавала. Однажды, когда она только училась говорить, Аленушка читала малышке сказку про Бабу-ягу, которая долгое время была у Светы любимой. Тут заходит бабка Маша. Девочка, недолго думая возьми, и назови ее: «Бабида!» Та просияла: «Она назвала меня бабушкой!» Аленушка только посмеивалась про себя, понимая, что слово, сказанное дочерью, означает вовсе не бабушку, а Бабу-ягу. Так для Светы она и осталась Бабой-ягой, да старой каргой.
Как-то раз был школьный праздник, и Аленушка решила взять с собой Толика. Увидев, как за ней ухаживают мужчины-преподаватели, дома Толик устроил жене разнос, и собрался было замахнуться на нее кулаком. Не на ту напал. Аленушка, как всегда в моменты опасности, тут же собралась, подбоченилась, и тихонько так сказала: «Хочешь ударить? Ударь. Но только через час тут уже будет мой брат со всеми своими друзьями, они тебя раскатают в асфальт, да так, что и следа не останется». Толик струсил, но затаил обиду, которую взялся потом вымещать на дочери, да так, чтобы жена не видела. Синяки на девочке, конечно, оставались, но Аленушке, росшей с мальчишками, которые постоянно втягивали ее в авантюры, было невдомек, что у ее-то дочери старшего брата нет, а потому и синякам, по идее, браться неоткуда.
Когда дочке был год, Аленушка даже хотела развестись. Так тяжела была ее жизнь. Но мама сказала, что развода не допустит, потому что людская молва пойдет, нехорошо это. Пришлось Аленушке терпеть, она и терпела. Хорошо, работа была любимая, вот и ушла она в нее с головой, отвлекаясь, только когда была с дочерью. Матерью она была хорошей, ее прирожденные учительские качества тут сослужили хорошую службу. Пока девочка была маленькой, Аленушка замолкала разве что, когда Света засыпала. Постоянно что-то рассказывалось, обсуждалось или читалось. Девочка же росла маленькой почемучкой, так что вдвоем им было всегда интересно.
Света искренне считала, что мама у нее самая красивая и добрая, расстраивалась только, что она много работает, а еще, что не может защитить от папы. Хотя вряд ли она отдавала себе в этом отчет, пока была маленькая.
Когда она подросла, она стала задумываться о детях и бояться, что станет похожей на отца и в этом - все в один голос твердили, что внешне она похожа на папу. Все, кроме нее самой. Ей же отчаянно хотелось походить на маму. Она просила у мамы маленького, Аленушка сначала отказывалась, пока, наконец, не решилась. Когда появился на свет Саша, Свете было восемь.
Света души в нем не чаяла, во всем помогала маме. Жили они к тому моменту в отдельной квартире, и она ходила с братом гулять, таскала коляску на пятнадцатый этаж, следила, чтобы он не просыпался, в коляске, когда его отправляли «гулять» на балкон, готовила еду, помогала маме с уборкой и походами в магазин… От отца по-прежнему помощи не было никакой.
Шли годы. Девочка росла, набирая душевные травмы и комплексы от общения с отцом. Аленушка так ничего и не подозревала. Однажды, когда девочке исполнилось пятнадцать лет, Толик взъярился на нее особенно сильно, схватил за волосы и стал с размаху бить головой об стену. Это оказалось последней каплей в чаше ее терпения. Света вдруг поняла, что больше не боится отца. Немного оправившись от сотрясения, она, как когда-то мать, с вызовом сказала отцу: «Хочешь ударить? Ударь! Только я тебя больше не боюсь! Я тебя ненавижу! И если ты меня хоть пальцем тронешь, придут мои друзья, и тебе не поздоровится!», - и поклялась уехать из дома. Аленушка, у которой наконец-то раскрылись глаза на происходящее, умоляла дочь остаться, та согласилась, но для Толика это стало дорогой к концу. Его сначала выселили в отдельную комнату и перевели на отдельный бюджет, а потом, через пару лет, чаша терпения всех членов семьи переполнилась уже окончательно, и Аленушка с ним развелась.
Саша переживал, что его лишили отца, хотя пока отец был с ним, тоже страдал от исключительно негативного его внимания. Света же была счастлива.
Вдумчивая и сострадательная по характеру, она начала работать над собой, чтобы смягчить в душе последствия пережитых травм. К тридцати пяти годам ей, наконец, удалось свести на нет большую часть полученных в детстве рубцов и впервые в жизни посочувствовать отцу, поняв, что тот, кого воспитывали, как волчонка, не может вести себя иначе - он бессознательно копировал манеру общения с детьми, которую сам сполна получил в детстве. Сейчас она смотрит на брата и на то, как он общается с собственными детьми, и с ужасом все больше узнает в нем отца. Преемственность поколений продолжается. Она будет продолжаться до тех пор, пока мы сами не найдем в себе силы переломить эту модель в своем подсознании, пока не будем смягчать травмы прошлого, не будем сознательно выстраивать для себя другие линии поведения. Свете это, будем надеяться, почти удалось. Она поняла ценность любви и смогла ее испытать сама, с тем, чтобы было, что передавать дальше, следующим поколениям. Саша же выбрал другой путь. Путь непротивления и жертвы. Путь слабого. Он решил, что проще идти по накатанной и сейчас, пусть даже и не сознавая этого, во многом повторяет поведение отца, не способный дарить детям внимание, заботу и любовь.
Итак, конец пятидесятых-шестидесятые годы. Жила-была семья. Семьей их, впрочем, можно было назвать лишь с натяжкой. Мать - гулящая баба, совершенно бессердечная и равнодушная особа, поменявшая на своем веку пятерых мужей. На момент нашего рассказа она как раз была в поисках очередного, наверное, третьего. Звали ее Мария.
Деревня в 20 км от Москвы. Тесное сообщество неравнодушных людей, свежий воздух, мычание коров, простая и здоровая жизнь.
У Марии двое сыновей, мал мала меньше. Толику годика два-три, его младшему брату Васе едва ли сравнялся год. Отца нет, в доме они живут с матерью. А той надо на блядки.
Уходя, она приковывает старшего к ножке кровати, на полу, младшего же - в кровати, чтобы не вывалился. Бросает немного еды на пол и уходит.
Проходит день. Дети подъедают брошенную матерью на полу еду, которой мало, всегда до отчаяния мало, а вскоре муки голода и жажды вновь одолевают их. Наступает день следующий. Дети уже кричат от голода. Одни в доме, прикованные, так, чтобы не добраться ни до шкафа, в котором можно было бы что-то найти, ни до холодильника, ни до крана с водой.
Дом наглухо заперт, открыта лишь форточка в той комнате, где «живут» дети. Соседи, слыша истошные вопли детей, из жалости забрасывают в дом еду. Только лишь это помогает детишкам выжить. Мать не появляется недели по две, а дети растут, как звереныши на цепи, не зная ни любви, ни ласки.
Проходят годы. Семья переехала в ближайший городок, который к тому моменту только-только закладывался. Толик с братом выросли. Толик выучился водить машину и стал работать водителем. Устроился в пионерлагерь на другом конце Московской области на лето, куда в тот год вожатой из института была направлена девушка Лена.
Леночка-умница, славная девушка. Красивая, добрая, отзывчивая. В жизни своей не слышавшая в свой адрес ни одного бранного слова, всегда под защитой брата и его друзей, она росла как принцесса, да и по качествам своим не уступала. Одно слово, Аленушка.
Толику она понравилась. Наверное, можно было бы сказать, что он влюбился, да только вот как может влюбиться человек, не видевший в своей жизни любви? Поэтому назовем это словом «понравилась».
Аленушка, конечно, это поначалу всерьез не приняла. Хотя было у нее странное предвидение-предчувствование. Посмотрела она на Толика впервые и вдруг произнесла вслух: «Этот человек будет моим мужем». Подружки, стоявшие рядом оторопели, да и она тоже. Долго потом удивлялась, ведь был у нее в родном городе любимый, за которого и хотела замуж. А Толик все крутился под окнами, разве что серенады не пел.
Аленушке тогда было двадцать. За два года до того увидела она вещий сон. В нем она видела городскую площадь со стеной из желтого кирпича, за площадью лесок и уходившую вдаль улицу. Увидела себя с двумя детьми, девочкой постарше и мальчонкой-сыном в коляске, шагавшую по площади. Увидела и мужчину, который шел чуть впереди, как бы и с ними, и не с ними одновременно. Весной того же года Аленушку направили в Троицк по предварительному распределению. Она приехала, все друг другу понравились, и договорено было, что вернется она через год, когда окончит институт, и станет работать в молодом тогда и со всех сторон окруженном лесами городке Троицке. А потом был пионерлагерь.
Кончилась смена, Аленушка вернулась домой. Милый ее получил назначение на Север, она собиралась ехать за ним, да тут мама воспротивилась. Уперлась, не пущу, говорит и все тут. Ваня, как звали ее любимого, уехал, пообещав писать. Да и писал, только вот мама перехватывала письма, любой ценой решив не пустить дочку так далеко. Аленушка однажды возьми, да и скажи в сердцах: «Тогда я выйду замуж за первого встречного». Тут как раз и Толик подвернулся, оставшийся в лагере до конца лета. Хоть и не общались они почти в пионерлагере, а только смотрел он на нее, но тут возьми, да и сделай ей предложение. Она и согласилась, матери назло.
Поженились в конце лета, вскоре Аленушка поняла, что ждет ребенка. У мужа своего жилья не было, жили с родителями. Точнее, со свекровью, ее очередным, и оказавшимся самым постоянным, мужем. Когда Аленушка приехала в ту семью молодой женой, она была поражена до глубины души. Толик все деньги должен был отдавать матери, молодой семье в итоге ничего не оставалось. Мать кормила их какими-то помоями, да и из тех Аленушке почти ничего не доставалось.
Хорошо еще, что первый год семейной жизни Аленушка по большей части проводила в родном Орехово - нужно было заканчивать институт. Вернулась она ненадолго только по весне, договорилась о том, что на работу выйдет в середине июня, буквально за несколько дней до рождения ребенка, и сразу уйдет в декрет на год.
В июне родилась дочка. Рождалась она непросто. В тот день, 20 июня, был выходной, и все роддома Орехово были закрыты. Пришлось везти Аленушку в близлежащую деревню, где роддом не закрывали на выходные. Акушерки там были странные, во время родов Аленушке повредили какой-то крупный сосуд, девочку унесли в отделение для новорожденных, а Аленушку оставили на металлическом столе подо льдом на 12 часов, истекать кровью. Как не умерла, не понятно, не иначе, Боженька спас. Под конец она уже видела ангелов, слышала перезвон колоколов, и осталась в этом бренном мире, только потому, что знала, без нее ее дочурку никто не спасет.
Дочку назвала Светой, потому что для нее она такой и была - светом в оконце. Аленушкины родители во внучке души не чаяли, баба Женя малышке что ни день подарки приносила, да и вообще не отходила от нее ни на шаг. Со стороны Толика приехали мать с отчимом, привезли каких-то подарков, не от сердца купленных, холодно познакомились с новыми родственниками, посмотрели на ребенка, отказались принимать малейшее участие в ее жизни, на том и уехали.
Через два месяца пришла пора и Аленушке со Светой переезжать. Там все было совсем иначе. Холодная маленькая комнатка, выделенная молодой семье, неуютная, даже враждебная атмосфера и полное отсутствие нормального питания. Плюс не умеющая спать по ночам малышка, которую нужно было постоянно укачивать на руках и муж, ничем и никогда не помогавший в уходе за дочкой.
Однажды Аленушка обратилась к супругу: «Я совсем не сплю по ночам, мне так нужно поспать! Пойди, погуляй с дочкой, а я пока посплю». В ответ Толик категорически заявил, что никуда не пойдет один, а на естественный вопрос Аленушки: «Почему?» - сказал, что стыдится. Стыдится, что его увидят с родной дочерью.
Это был тревожный сигнал.
Аленушка быстро дошла до полного истощения - есть в доме было нечего, хотя эпоха была совсем не голодной. Естественно, пропало и молоко. Как-то обе умудрялись выжить, но скорее всего, только на запасах внутренней стойкости. Через полгода Аленушка как-то решила передвинуть диван, потому что переживала, что сквозняк, постоянно дувший из щелей в окнах, может навредить дочурке. Вдруг почувствовала, как по ногам течет кровь. Подумала, что, наверное, пришли месячные, терпела. Кровотечение становилось все сильнее, и на третий день она с трудом отпросилась у свекрови в поликлинику «на полчасика». Доползла кое-как, врач по ее участку в тот день не принимала, еле упросила единственного присутствовавшего там гинеколога посмотреть ее. Та, как увидела, тут же на скорую - в больницу, на операцию. Оказалось, выкидыш.
Аленушка же от жизни такой даже не подозревала, что беременна снова. Операцию делали на живую, потому что единственная анестезия, которая была у врачей, не подходила нашей страдалице. Снова, единственное, что поддерживало в ней жизнь - это полное осознание того, что без нее о дочери никто не позаботится. И правда. С трудом сползла с кровати, отпросилась у врачей, под честное слово отдыхать дома и не поднимать тяжелого, добрела до дома. Там ждала брызжущая гневом свекровь, которую оставили с ненавистным ребенком не на полчаса, а на все три. Она тут же сунула Аленушке в руки ребенка, указала на гору пеленок в ванной, и удалилась. Аленушка покормила и уложила спать малышку, и отправилась стирать. Машинкой ей пользоваться не разрешали, пришлось стирать на руках, на подгибающихся ногах, хватаясь за край ванной, чтобы не упасть от слабости и боли.
Когда девочке исполнился год, Аленушка вышла на работу. К тому времени она настояла, что семейный бюджет теперь будет отдельным, и семья, наконец, начала нормально питаться, хотя Толик много никогда не зарабатывал. Узнав, что дочь выходит на работу, ее родители настояли, чтобы внучка жила с ними, резонно решив, что ее рано еще отправлять в ясли. Аленушка начала ездить к ней каждые выходные, а на каникулы забирала домой, чтобы быть рядом. Другого выхода не было - Толик так и отказывался помогать, про остальных членов семьи и речи не шло - лишь бы не мешали.
Так прошел год. Потом Аленушка все-таки забрала дочь домой, та же, хотя и скучала по маме, в «дом» тот ехать отказывалась категорически - уж больно тягостной была там атмосфера. А у бабушки Жени ее все любили, там было спокойно и вольготно.
С тех пор малышка проводила у бабушки все лето, да и так регулярно просилась в гости к деду и бабке. Родственников со стороны отца она за деда с бабкой никак не признавала. Однажды, когда она только училась говорить, Аленушка читала малышке сказку про Бабу-ягу, которая долгое время была у Светы любимой. Тут заходит бабка Маша. Девочка, недолго думая возьми, и назови ее: «Бабида!» Та просияла: «Она назвала меня бабушкой!» Аленушка только посмеивалась про себя, понимая, что слово, сказанное дочерью, означает вовсе не бабушку, а Бабу-ягу. Так для Светы она и осталась Бабой-ягой, да старой каргой.
Как-то раз был школьный праздник, и Аленушка решила взять с собой Толика. Увидев, как за ней ухаживают мужчины-преподаватели, дома Толик устроил жене разнос, и собрался было замахнуться на нее кулаком. Не на ту напал. Аленушка, как всегда в моменты опасности, тут же собралась, подбоченилась, и тихонько так сказала: «Хочешь ударить? Ударь. Но только через час тут уже будет мой брат со всеми своими друзьями, они тебя раскатают в асфальт, да так, что и следа не останется». Толик струсил, но затаил обиду, которую взялся потом вымещать на дочери, да так, чтобы жена не видела. Синяки на девочке, конечно, оставались, но Аленушке, росшей с мальчишками, которые постоянно втягивали ее в авантюры, было невдомек, что у ее-то дочери старшего брата нет, а потому и синякам, по идее, браться неоткуда.
Когда дочке был год, Аленушка даже хотела развестись. Так тяжела была ее жизнь. Но мама сказала, что развода не допустит, потому что людская молва пойдет, нехорошо это. Пришлось Аленушке терпеть, она и терпела. Хорошо, работа была любимая, вот и ушла она в нее с головой, отвлекаясь, только когда была с дочерью. Матерью она была хорошей, ее прирожденные учительские качества тут сослужили хорошую службу. Пока девочка была маленькой, Аленушка замолкала разве что, когда Света засыпала. Постоянно что-то рассказывалось, обсуждалось или читалось. Девочка же росла маленькой почемучкой, так что вдвоем им было всегда интересно.
Света искренне считала, что мама у нее самая красивая и добрая, расстраивалась только, что она много работает, а еще, что не может защитить от папы. Хотя вряд ли она отдавала себе в этом отчет, пока была маленькая.
Когда она подросла, она стала задумываться о детях и бояться, что станет похожей на отца и в этом - все в один голос твердили, что внешне она похожа на папу. Все, кроме нее самой. Ей же отчаянно хотелось походить на маму. Она просила у мамы маленького, Аленушка сначала отказывалась, пока, наконец, не решилась. Когда появился на свет Саша, Свете было восемь.
Света души в нем не чаяла, во всем помогала маме. Жили они к тому моменту в отдельной квартире, и она ходила с братом гулять, таскала коляску на пятнадцатый этаж, следила, чтобы он не просыпался, в коляске, когда его отправляли «гулять» на балкон, готовила еду, помогала маме с уборкой и походами в магазин… От отца по-прежнему помощи не было никакой.
Шли годы. Девочка росла, набирая душевные травмы и комплексы от общения с отцом. Аленушка так ничего и не подозревала. Однажды, когда девочке исполнилось пятнадцать лет, Толик взъярился на нее особенно сильно, схватил за волосы и стал с размаху бить головой об стену. Это оказалось последней каплей в чаше ее терпения. Света вдруг поняла, что больше не боится отца. Немного оправившись от сотрясения, она, как когда-то мать, с вызовом сказала отцу: «Хочешь ударить? Ударь! Только я тебя больше не боюсь! Я тебя ненавижу! И если ты меня хоть пальцем тронешь, придут мои друзья, и тебе не поздоровится!», - и поклялась уехать из дома. Аленушка, у которой наконец-то раскрылись глаза на происходящее, умоляла дочь остаться, та согласилась, но для Толика это стало дорогой к концу. Его сначала выселили в отдельную комнату и перевели на отдельный бюджет, а потом, через пару лет, чаша терпения всех членов семьи переполнилась уже окончательно, и Аленушка с ним развелась.
Саша переживал, что его лишили отца, хотя пока отец был с ним, тоже страдал от исключительно негативного его внимания. Света же была счастлива.
Вдумчивая и сострадательная по характеру, она начала работать над собой, чтобы смягчить в душе последствия пережитых травм. К тридцати пяти годам ей, наконец, удалось свести на нет большую часть полученных в детстве рубцов и впервые в жизни посочувствовать отцу, поняв, что тот, кого воспитывали, как волчонка, не может вести себя иначе - он бессознательно копировал манеру общения с детьми, которую сам сполна получил в детстве. Сейчас она смотрит на брата и на то, как он общается с собственными детьми, и с ужасом все больше узнает в нем отца. Преемственность поколений продолжается. Она будет продолжаться до тех пор, пока мы сами не найдем в себе силы переломить эту модель в своем подсознании, пока не будем смягчать травмы прошлого, не будем сознательно выстраивать для себя другие линии поведения. Свете это, будем надеяться, почти удалось. Она поняла ценность любви и смогла ее испытать сама, с тем, чтобы было, что передавать дальше, следующим поколениям. Саша же выбрал другой путь. Путь непротивления и жертвы. Путь слабого. Он решил, что проще идти по накатанной и сейчас, пусть даже и не сознавая этого, во многом повторяет поведение отца, не способный дарить детям внимание, заботу и любовь.