valeks
in
fomenko_ru
Как создается "Женовачка".
Очередной фестиваль "Золотая маска" пройдет в Москве с 28 марта по 13 апреля. В списке номинантов на получение высшей театральной премии около пятидесяти самых громких спектаклей сезона 2005/2006 годов из 39 театров. Среди кандидатов на почетную награду фигурируют сразу две постановки Сергея Женовача - "Мнимый больной" Мольера, поставленный в Малом театре, и "Захудалый род" по роману Николая Лескова - дебютный спектакль недавно созданной режиссером и его учениками Студии театрального искусства.
Обе работы одинаково важны для меня, - рассказывает Сергей ЖЕНОВАЧ, - но "Захудалый род" примечателен еще и тем, что он стал первым спектаклем, который наша студия выпустила в качестве полноценного театра. На пятый год совместной жизни, репетируя буквально по углам, мы сумели выйти на большую, серьезную работу, в которой занята вся наша труппа. В итоге получился четырехчасовой спектакль, сделанный по академическим параметрам. Это было серьезным испытанием для ребят, и они его выдержали.
Почему ваш выбор пал на столь сложную и масштабную инсценировку?
Наверное, для первого спектакля следовало взять небольшую остроумную историю, но мы выбрали материал, с которого, как нам казалось, нужно начинать. Я посчитал, что надо дорожить той секундой, которая нам дается, и делать работу, которая может оказаться последней. Неизвестно, что будет завтра, поэтому не хочется тратить время на что-то необязательное, проходное. То, без чего ты бы спокойно прожил этот отрезок жизни. Мы ставили перед собой достаточно серьезные задачи. Например, освоить систему рассказа, не ограничиваясь бытовым существованием на площадке. Найти такой способ подачи лесковского текста, когда актер, для того чтобы выразить идею или мысль, которая его наполняет, может и сыграть, и рассказать, и показать что-то - сделать все что угодно. Ребята погрузились в эту сложную систему, пытаясь передать мировосприятие Лескова, и изобретали театр, подходящий только для его прозы.
Когда вы почувствовали, что вашему курсу из ГИТИСа пора становиться театром?
Думаю, этот "переход" из одного состояния в другое оказался естественным и органичным. Так получилось, что курс подобрался замечательный, дружный... Мы эту тему не обсуждали - просто много работали. Каждый экзамен или зачет проходил со зрителями. Мы стали делать наши дипломные спектакли раньше, чем это принято, уже с третьего курса. Мне вообще кажется, что ребята из актерской группы, да и режиссерской, должны как можно раньше встречаться со зрителями. Словом, к середине четвертого года обучения у нас уже было шесть постановок. А последние месяцы учебы в ГИТИСе мы просто жили в режиме театра. У нас шли спектакли, были поездки на фестивали - в Польшу, Питер, Красноярск. Ребята занимались, а вечерами играли. Каждый месяц мы показывали чуть ли не двадцать постановок. Нам хотелось их сохранить и оставаться вместе. Потом сложился ряд счастливых обстоятельств, которые нам помогли оформить нашу творческую потребность в настоящий театр.
Слово "студия" в названии вашего коллектива предполагает, что обучение продолжается?
Несомненно. Для меня процесс работы и есть учеба. Сейчас самая большая проблема в театральной педагогике связана со сроками обучения. За четыре года овладеть профессией артиста и за пять лет выпустить режиссера, мне кажется, трудно. Самые удачные актерские курсы воспитывались в стенах вуза еще пятый год. Так было со многими курсами - и в Мастерской Петра Фоменко, и у Андрея Гончарова, и у Марка Захарова, и на актерском факультете. Наши ребята с актерского курса отучились в ГИТИСе и получили дипломы, режиссерский курс продолжал учиться последний год, и все вместе они овладевали профессией в Студии театрального искусства. Сейчас мы находимся на линии развития школа-студия-театр и, с моей точки зрения, первую ступень уже прошли.
Студию Олега Табакова называют "Табакеркой", а вашу…
Наверное, "Женовачкой". Не знаю, приживется ли такое название, но других "прозвищ" за пять лет существования у нас не было. Меня часто спрашивают, существует ли официальная дата рождения нашего театра? Такого дня нет - все произошло для нас настолько автоматически и непредсказуемо, что сложно зафиксировать какую-то дату. Мы живем и живем. И все складывается пока как-то радостно, удачно и счастливо. Надеюсь, так и будет продолжаться, хотя обязательно что-то случится, так всегда в жизни бывает, но все же мы верим, что будем вместе.
Ваша постановочная и преподавательская деятельность началась почти одновременно. Кто же вы на самом деле - режиссер или педагог?
Эти профессии для меня едины и неразрывны. Когда ставлю спектакли в театрах, рано или поздно возвращаюсь к педагогике. При этом я уверен, что руководитель курса ни в коем случае не должен быть каким-то гуру, потому что главное в процессе обучения - не научить, а помочь поверить в себя. А обучать студентов каким-то приемам - бессмысленно. Сами этому научатся, что-то найдут. Я убежден, что весь процесс обучения строится на ошибках. Когда студента похвалили - считай, у него нет никакого опыта, просто он проскочил на том, что ему дано природой. Когда же у него что-то не получается, он начинает задумываться, искать. И тут очень важен педагог, которому студент доверяет. Главное, чтобы скрытые таланты были выявлены. Нужно правильно поставить диагноз - в чем помочь студенту, куда его направить.
Открытость и доверие педагогу для вас важнее, чем талант?
Важно все вместе. Талантливую природу трудно обнаружить. Нужно быть очень трепетным, очень осторожным и терпеливым, чтобы почувствовать задатки студента и помочь ему развить их. Талант - это всегда нарушение нормы. Бывает, он раскрывается сразу, бывает - постепенно. Главное - учителю обрести своего ученика, а ученику - своего учителя. Важно почувствовать друг друга. Почувствовать талант - основной педагогический дар, потому что абитуриент на экзаменах может и не проявиться. Я пытаюсь разглядеть личность. Сегодня он может прочесть лучше, завтра хуже, дело не в этом. Они и поступают, чтобы учиться. Для меня важно набрать команду духовно близких людей. Тогда на курсе возникает атмосфера влюбленности. Я считаю курс набранным, когда вижу, что в скверике ГИТИСа студенты стоят кучкой, а не сидят на разных скамеечках.
Говорят, вы стоите за кулисами, когда ваши ребята играют на сцене…
Такое бывает, но гораздо чаще я сажусь в зал, слежу за спектаклем. Работа постановщика заключается ведь не только в том, чтобы выпустить спектакль, - за результатом надо следить. Потому что постановка развивается, дышит, живет только на встрече со зрителем. И уловить дыхание зала, понять, в каком направлении движется спектакль, можно только растворившись в публике. Это очень мучительно, тяжело, мы даже в студии ввели такое понятие, как "дежурный режиссер-педагог", который всегда следит за спектаклем, чтобы после него сделать замечание, чтобы и артисты знали, чем именно интересна та или иная работа для зрителя.
Как вам удается сохранить театр, когда все время приходится играть спектакли на разных площадках?
Это, безусловно, труднейшая задача, поскольку иногда мы даже не в состоянии планировать выпуски спектаклей. Все зависит от того, когда появится возможность где-то порепетировать. Но наш театр возник из внутренней потребности ребят работать вместе. Я предупреждал их с самого начала, что все будет не так гладко, как им кажется… Но меня сейчас беспокоят отнюдь не организационные неурядицы, а внутреннее состояние труппы. Мне хочется продлить у ребят ощущение студийности, чтобы они постоянно воспитывали и культивировали в себе актерскую природу, но пользовались ею осторожно. Чтобы не скатиться в конвейерное производство, которое занимается "прокатом" спектаклей.
Вы не боитесь, что кто-то из ваших учеников уйдет?
В театре нельзя клясться в безоговорочной верности на всю жизнь. Разумеется, я не исключаю, что кому-то из ребят захочется попробовать свои силы в каком-то другом месте. В таких случаях я стараюсь помочь человеку обрести себя в ином коллективе, потому что он мой ученик. Вот и все. И если артист репетировал с каким-то режиссером, это не значит, что он должен всю свою жизнь, до пенсии, работать только с ним. Артистам необходимо сотрудничать с разными режиссерами, в разных системах. Любое дело начинается, развивается, к чему-то приходит и умирает. Поэтому мы живем третий сезон и радуемся совместному творчеству. А если возникают трудности, стараемся их преодолевать с юмором и с верой друг в дружку. Если кто-то захочет выбрать другой путь, мы будем им помогать.
Существуют ли какие-нибудь заветные слова, которые вы говорите актерам студии перед выходом на сцену?
В ГИТИСе есть традиция: перед экзаменом или показом студенты собираются вместе и выкрикивают какую-то фразу. Как футболисты перед началом матча. Это могут быть слова "Вперед!" или "С Богом!", а может быть и фраза из спектакля. Если мы прокричим ее дружно, услышим голос всех и каждого, возникнет какой-то одухотворенный настрой, который позитивно влияет на спектакль. Так было в Мастерской Фоменко, и мы тоже сохраняем эту студенческую традицию. От Петра Наумовича мы переняли и органическое неприятие той ситуации, когда театр становится просто местом работы, превращается во времяпрепровождение или в способ зарабатывания денег. Нельзя допустить, чтобы из театра уходила душа. Тогда становится грустно. Я люблю театр, где каждый спектакль - плод размышлений, мучений, где актеры верят: если они не поделятся со зрителями тем, о чем они сейчас думают, что-то в жизни будет не так. Если этого нет, все обессмысливается. Очень часто на сцену выходят взрослые люди, даже достойные артисты, но они просто отбывают время, потому что им нечего сказать. Для нашей студии такое положение абсолютно неприемлемо.
Известно ли, когда вашему театру дадут собственное здание?
Стройка идет. Мы верим, надеемся. Хотя я даже немного побаиваюсь того мгновения, когда придется занимать новое помещение. Иногда комфорт губит идею. Очень хочется, чтобы наша студия этого избежала и достойно выдержала испытание "частной собственностью".
Александра КАЛИНИНА.
Газета «Единая Россия».
Обе работы одинаково важны для меня, - рассказывает Сергей ЖЕНОВАЧ, - но "Захудалый род" примечателен еще и тем, что он стал первым спектаклем, который наша студия выпустила в качестве полноценного театра. На пятый год совместной жизни, репетируя буквально по углам, мы сумели выйти на большую, серьезную работу, в которой занята вся наша труппа. В итоге получился четырехчасовой спектакль, сделанный по академическим параметрам. Это было серьезным испытанием для ребят, и они его выдержали.
Почему ваш выбор пал на столь сложную и масштабную инсценировку?
Наверное, для первого спектакля следовало взять небольшую остроумную историю, но мы выбрали материал, с которого, как нам казалось, нужно начинать. Я посчитал, что надо дорожить той секундой, которая нам дается, и делать работу, которая может оказаться последней. Неизвестно, что будет завтра, поэтому не хочется тратить время на что-то необязательное, проходное. То, без чего ты бы спокойно прожил этот отрезок жизни. Мы ставили перед собой достаточно серьезные задачи. Например, освоить систему рассказа, не ограничиваясь бытовым существованием на площадке. Найти такой способ подачи лесковского текста, когда актер, для того чтобы выразить идею или мысль, которая его наполняет, может и сыграть, и рассказать, и показать что-то - сделать все что угодно. Ребята погрузились в эту сложную систему, пытаясь передать мировосприятие Лескова, и изобретали театр, подходящий только для его прозы.
Когда вы почувствовали, что вашему курсу из ГИТИСа пора становиться театром?
Думаю, этот "переход" из одного состояния в другое оказался естественным и органичным. Так получилось, что курс подобрался замечательный, дружный... Мы эту тему не обсуждали - просто много работали. Каждый экзамен или зачет проходил со зрителями. Мы стали делать наши дипломные спектакли раньше, чем это принято, уже с третьего курса. Мне вообще кажется, что ребята из актерской группы, да и режиссерской, должны как можно раньше встречаться со зрителями. Словом, к середине четвертого года обучения у нас уже было шесть постановок. А последние месяцы учебы в ГИТИСе мы просто жили в режиме театра. У нас шли спектакли, были поездки на фестивали - в Польшу, Питер, Красноярск. Ребята занимались, а вечерами играли. Каждый месяц мы показывали чуть ли не двадцать постановок. Нам хотелось их сохранить и оставаться вместе. Потом сложился ряд счастливых обстоятельств, которые нам помогли оформить нашу творческую потребность в настоящий театр.
Слово "студия" в названии вашего коллектива предполагает, что обучение продолжается?
Несомненно. Для меня процесс работы и есть учеба. Сейчас самая большая проблема в театральной педагогике связана со сроками обучения. За четыре года овладеть профессией артиста и за пять лет выпустить режиссера, мне кажется, трудно. Самые удачные актерские курсы воспитывались в стенах вуза еще пятый год. Так было со многими курсами - и в Мастерской Петра Фоменко, и у Андрея Гончарова, и у Марка Захарова, и на актерском факультете. Наши ребята с актерского курса отучились в ГИТИСе и получили дипломы, режиссерский курс продолжал учиться последний год, и все вместе они овладевали профессией в Студии театрального искусства. Сейчас мы находимся на линии развития школа-студия-театр и, с моей точки зрения, первую ступень уже прошли.
Студию Олега Табакова называют "Табакеркой", а вашу…
Наверное, "Женовачкой". Не знаю, приживется ли такое название, но других "прозвищ" за пять лет существования у нас не было. Меня часто спрашивают, существует ли официальная дата рождения нашего театра? Такого дня нет - все произошло для нас настолько автоматически и непредсказуемо, что сложно зафиксировать какую-то дату. Мы живем и живем. И все складывается пока как-то радостно, удачно и счастливо. Надеюсь, так и будет продолжаться, хотя обязательно что-то случится, так всегда в жизни бывает, но все же мы верим, что будем вместе.
Ваша постановочная и преподавательская деятельность началась почти одновременно. Кто же вы на самом деле - режиссер или педагог?
Эти профессии для меня едины и неразрывны. Когда ставлю спектакли в театрах, рано или поздно возвращаюсь к педагогике. При этом я уверен, что руководитель курса ни в коем случае не должен быть каким-то гуру, потому что главное в процессе обучения - не научить, а помочь поверить в себя. А обучать студентов каким-то приемам - бессмысленно. Сами этому научатся, что-то найдут. Я убежден, что весь процесс обучения строится на ошибках. Когда студента похвалили - считай, у него нет никакого опыта, просто он проскочил на том, что ему дано природой. Когда же у него что-то не получается, он начинает задумываться, искать. И тут очень важен педагог, которому студент доверяет. Главное, чтобы скрытые таланты были выявлены. Нужно правильно поставить диагноз - в чем помочь студенту, куда его направить.
Открытость и доверие педагогу для вас важнее, чем талант?
Важно все вместе. Талантливую природу трудно обнаружить. Нужно быть очень трепетным, очень осторожным и терпеливым, чтобы почувствовать задатки студента и помочь ему развить их. Талант - это всегда нарушение нормы. Бывает, он раскрывается сразу, бывает - постепенно. Главное - учителю обрести своего ученика, а ученику - своего учителя. Важно почувствовать друг друга. Почувствовать талант - основной педагогический дар, потому что абитуриент на экзаменах может и не проявиться. Я пытаюсь разглядеть личность. Сегодня он может прочесть лучше, завтра хуже, дело не в этом. Они и поступают, чтобы учиться. Для меня важно набрать команду духовно близких людей. Тогда на курсе возникает атмосфера влюбленности. Я считаю курс набранным, когда вижу, что в скверике ГИТИСа студенты стоят кучкой, а не сидят на разных скамеечках.
Говорят, вы стоите за кулисами, когда ваши ребята играют на сцене…
Такое бывает, но гораздо чаще я сажусь в зал, слежу за спектаклем. Работа постановщика заключается ведь не только в том, чтобы выпустить спектакль, - за результатом надо следить. Потому что постановка развивается, дышит, живет только на встрече со зрителем. И уловить дыхание зала, понять, в каком направлении движется спектакль, можно только растворившись в публике. Это очень мучительно, тяжело, мы даже в студии ввели такое понятие, как "дежурный режиссер-педагог", который всегда следит за спектаклем, чтобы после него сделать замечание, чтобы и артисты знали, чем именно интересна та или иная работа для зрителя.
Как вам удается сохранить театр, когда все время приходится играть спектакли на разных площадках?
Это, безусловно, труднейшая задача, поскольку иногда мы даже не в состоянии планировать выпуски спектаклей. Все зависит от того, когда появится возможность где-то порепетировать. Но наш театр возник из внутренней потребности ребят работать вместе. Я предупреждал их с самого начала, что все будет не так гладко, как им кажется… Но меня сейчас беспокоят отнюдь не организационные неурядицы, а внутреннее состояние труппы. Мне хочется продлить у ребят ощущение студийности, чтобы они постоянно воспитывали и культивировали в себе актерскую природу, но пользовались ею осторожно. Чтобы не скатиться в конвейерное производство, которое занимается "прокатом" спектаклей.
Вы не боитесь, что кто-то из ваших учеников уйдет?
В театре нельзя клясться в безоговорочной верности на всю жизнь. Разумеется, я не исключаю, что кому-то из ребят захочется попробовать свои силы в каком-то другом месте. В таких случаях я стараюсь помочь человеку обрести себя в ином коллективе, потому что он мой ученик. Вот и все. И если артист репетировал с каким-то режиссером, это не значит, что он должен всю свою жизнь, до пенсии, работать только с ним. Артистам необходимо сотрудничать с разными режиссерами, в разных системах. Любое дело начинается, развивается, к чему-то приходит и умирает. Поэтому мы живем третий сезон и радуемся совместному творчеству. А если возникают трудности, стараемся их преодолевать с юмором и с верой друг в дружку. Если кто-то захочет выбрать другой путь, мы будем им помогать.
Существуют ли какие-нибудь заветные слова, которые вы говорите актерам студии перед выходом на сцену?
В ГИТИСе есть традиция: перед экзаменом или показом студенты собираются вместе и выкрикивают какую-то фразу. Как футболисты перед началом матча. Это могут быть слова "Вперед!" или "С Богом!", а может быть и фраза из спектакля. Если мы прокричим ее дружно, услышим голос всех и каждого, возникнет какой-то одухотворенный настрой, который позитивно влияет на спектакль. Так было в Мастерской Фоменко, и мы тоже сохраняем эту студенческую традицию. От Петра Наумовича мы переняли и органическое неприятие той ситуации, когда театр становится просто местом работы, превращается во времяпрепровождение или в способ зарабатывания денег. Нельзя допустить, чтобы из театра уходила душа. Тогда становится грустно. Я люблю театр, где каждый спектакль - плод размышлений, мучений, где актеры верят: если они не поделятся со зрителями тем, о чем они сейчас думают, что-то в жизни будет не так. Если этого нет, все обессмысливается. Очень часто на сцену выходят взрослые люди, даже достойные артисты, но они просто отбывают время, потому что им нечего сказать. Для нашей студии такое положение абсолютно неприемлемо.
Известно ли, когда вашему театру дадут собственное здание?
Стройка идет. Мы верим, надеемся. Хотя я даже немного побаиваюсь того мгновения, когда придется занимать новое помещение. Иногда комфорт губит идею. Очень хочется, чтобы наша студия этого избежала и достойно выдержала испытание "частной собственностью".
Александра КАЛИНИНА.
Газета «Единая Россия».