valeks
in
fomenko_ru
Мечта русского трагика. Статья.
Глава из подготовленной к изданию "Книги ожиданий" Вадима Гаевского - заключительной части небольшой трилогии, две первые части которой - "Книга расставаний" и "Книга встреч" - были напечатаны в издательстве РГГУ в разные годы (2007 и 2012).
Несчастливцев. Да понимаешь ли ты, что такое драматическая актриса? Знаешь ли ты, Аркашка, какую актрису мне нужно? Душа мне, братец, нужна, жизнь, огонь. <...> Бросится женщина в омут головой от любви, - вот актриса.
А.Н.Островский, "Лес".
В комедии "Лес" Полина Агуреева еще не играла, но в драме "Бесприданница", другой великой пьесе Островского, поставленной Петром Фоменко, играет, и тут у нее все есть: и душа, и жизнь, и огонь, и омут, тот омут, в который бросаются головой женщины, подлинные актрисы. Есть и другое: "третья тоска", о которой говорится в пьесе.
О третьей тоске в самом начале действия рассуждает донельзя рассудительный клубный буфетчик Гав-рило: такая вот послеобеденная тоска мужиков большого волжского города Бряхимова. Иначе говоря, мужицкая, но если подумать - вообще мужская тоска, и в недавнем прошлом на русской сцене ее играли самые яркие актеры своего поколения, Владимир Высоцкий в трагедии "Гамлет" и в своих песнях: "Нет, ребята, все не так, все не так, ребята", Олег Даль в телеспектакле "Дневник Печорина" и при чтении стихов Лермонтова. Но то мужчины, а Полина Агуреева - хрупкая молодая женщина с прелестным полудетским лицом, и третья тоска как бы не про нее, как, впрочем, и неженская судьба других ее женственных героинь - об этом мы коротко вспомним. Но вспомним и то, что в пьесе сама Лариса Огудалова говорит о "страшной, смертельной" тоске, и Полина Агуреева, естественно, не проходит мимо этих слов, высказываясь предельно скупо, но и предельно откровенно. Ни тени мелодрамы нет в ее чистой игре, и лишь однажды все соединяется в один душевный порыв - и страсть и тоска, великая страсть и третья тоска, и все изливается в одном, не речевом, а песенном монологе. Это кульминация, центр спектакля, как это было и у знаменитых предшественниц, Комиссаржевской и Бабановой, но Агуреева поет не так, как пели они, не низким срывающимся контральто, как Комиссаржевская, ни высоким нежнейшим сопрано, как Бабанова, и не то, что пели они, и что предложил петь Ларисе сам Островский. В пьесе Лариса поет элегию Глинки на слова Баратынского "Не искушай меня без нужды", Комиссаржевская пела известный романс "Нет, не любил он, нет, не любил он", Бабанова - не слишком известный романс "Он не придет", а Агуреева поет цыганскую песню "Бродяга" с некоторым вызовом в интонации и в самом выборе песни. Поет громко и властно, отчасти в современном музыкальном стиле - с истовой силой, почти как Володя, и декламационной проникновенностью, почти как Олег. И очень по-женски, как умеет только она. Но прервем наш рассказ ненадолго.
"Бесприданница" - вторая пьеса Островского в жизни "Мастерской" (и четвертая в жизни самого Петра Фоменко). Сначала были "Волки и овцы", студенческий по легкости игры и легкости жизневосприятия спектакль. Можно сказать, что немолодой уже режиссер и очень молодые актеры разыграли комедию Островского в некотором, условно говоря, парижском стиле - очень весело (в зале почти постоянно смех) и на редкость изящно. Изящным пред-ставлялся почти инфернальный юмор Галины Тюниной, изящно выглядели комедийные приемчики сестер Кутеповых в роли овец, изящно выстраивался дуэт волков Мадлен Джабраиловой и Карена Бадалова, а повсюду торжествовала отчасти вахтанговская или, точнее, отчасти турандотовская лукавая театральность - стиль "Мастерской" первой поры, игра обаятельных притворств, спектакль обворожительных обманов. Скажем более: в москвиче Фоменко до некоторой степени присутствовал парижанин, недаром постав-ленный им в "Комеди Франсез" "Лес" так понравился французам. И молодые артистки в фоменковских спектаклях, сестры Кутеповы более других, тоже казались немножко парижанками, с такою легкостью они вели любой двусмысленный диалог, таким шармом наполняли свои коварные интонации и своенравные улыбки. А Галина Тюнина так даже сыграла парижанку, экс-центричную старую даму из последней пьесы Жироду "Безумная из Шайо". Полина Агуреева на первых порах легко восприняла этот стиль (например, в "Войне и мире", где она, понятное дело, сыграла нетерпеливо влюбленную девочку Наташу), правда, придав стилю едва заметный пародийный оттенок. Между тем "Мастерская Фоменко" взрослела и стала осторожно менять курс, Мастеру понадобились новые краски. Он захотел разыграть "Бесприданницу" всерьез, с ее жестокими прозаизмами, с ее высокой поэтичностью. Никак не модернизируя классический текст, он решил показать и купеческий европеизм "новых русских" послереформенных лет, и исчезнувшую атмосферу большого приволжского города: рядом Волга, великая вольная река, где-то близко цыганский табор и вольница цыганских песен. Он захотел поставить погруженную в прозаический быт драматическую поэму. Но ему, как и Геннадию Несчастливцеву, нужна была актриса - условно говоря, московская актриса. С московским пением в душе, но и с московской резкостью души, но и с московской погруженностью в непостижимые душевные глубины. И может быть, главное (по крайней мере, на первых порах), с запоздало детскими интонациями и недетским, слишком ранним опытом жизни. Иначе говоря, комедийная актриса, умеющая завораживающе петь, готовая сыграть высокую драму. Такую актрису Фоменко показал сначала в "Одной абсолютно счастливой деревне", а потом в "Бесприданнице". В этом спектакле, не похожем на давние "Волки и овцы", совсем не было ни изящного притворства, ни лукавой игры, а была довольно жесткая и довольно безрассудная прямота речи и поступков. Жестко Лариса вела разговор с Карандышевым, безрассудно - с Паратовым, и всю роль в пьесе Островского Агуреева развернула - по очевидной мысли режиссера - немного вширь, с легким сдвигом в сторону Достоевского с самого начала, с таким же легким сдвигом в сторону Шекспира - в конце.
Основания для подобных сближений пьеса, конечно, дает. Островский обдумывал "Бесприданницу" долго, больше трех лет, а написал ее в 1878 году, когда роман "Идиот" был уже опубликован, прочитан и обсужден, а образ Настасьи Филипповны надолго завладел сердцами актрис и умами людей театра. Слишком много увлекательной театральности, но и слишком много жесткой правды жизни было в портрете трагической и прекрасной содержанки. Конечно же, пьеса и роман совсем не одно и то же, и хотя дистанция от бесприданницы к содержанке и в реальности, и в самой пьесе не очень велика, эта дистанция все-таки есть, ее Лариса Агуреевой не нарушает. И до поры до времени умеет держать себя в руках, не теряя способности трезво смотреть на свою жалкую ситуацию и на свой унизительный выбор. Но затем затаенная способность на крайние поступки, необузданность натуры и никуда не исчезнувшая страстная любовь берут верх, и во всем ее облике, в повадках и позах, в разговорах и пении проступает та красота, красота уязвленной, но не слом-ленной гордости, та волнующая красота, о которой так много судят и говорят все они, и мужчины пьесы, и мужчины романа. Влекущий образ Настасьи Филипповны тенью проходит по обочине спектакля, пока в финале его не сменяет другая тень - тень Офелии из трагедии.
Лариса Агуреевой, по-видимому, теряет если не рассудок, то власть над собой, и ее притягивает пропасть, ведущая вниз, прямо в Волгу. Но в памяти остается не этот печальный финал, а, повторим это, пение под гитару на возвышении сбоку сцены. Да, бесприданница, да, бродяга, но я пою, а вы все, миллионщики и дельцы, хозяева жизни, у моих ног - вот что слышится в этом пении, пении волжской королевы, вот что становится смыслом и оправданием роли. Когда-то песню "Бродяга" изумительно пела цыганская певица Ляля Черная, но думаешь не о ней, думаешь о другом певце, как это ни покажется странным, - об Александре Вертинском. "Я знаю, даже кораблям / Необходима пристань, / Но не таким, как мы, не нам, / Бродягам и артистам" - пел он так же страстно и так же властно, как и она, Агуреева, лишь растягивая что есть мочи односложное слово "нам": на-а-а-а-ам, что было некоторой самоиронией и было похоже на крик, но крик сдержанный, побежденный. И снова на память приходит та пара бродяг и артистов, которая упомянута в эпиграфе, бродячий трагик, бездомный комик, Геннадий Несчастливцев и Аркадий Счастливцев, который, кстати сказать, сменив нищего товарища на богатого хозяина и получив насмешливую кличку Робинзон, уже окончательно пьяницей и уже совсем попрошайкой появляется в свите Паратова. Но в комедии "Лес" он не совсем плох, и очень умен, и как же хороши они оба, особенно неудачник-трагик, когда, почувствовав в себе шиллеровский огонь и вспомнив о юношеских ожиданиях своих, играет разбойника, Карла Моора, прямо тут, в поместье "Пеньки", давая образец великодушия, щедрости и гордости, другим недоступной. И ведь он, не очень понимая того или не позволяя себе понять, сразу же, с первого взгляда, полюбил бесприданницу Аксюшу, но это уже другой сюжетШекспира. Лариса Агуреевой, по-видимому, теряет если не рассудок, то власть над собой, и ее притягивает пропасть, ведущая вниз, прямо в Волгу. Но в памяти остается не этот печальный финал, а, повторим это, пение под гитару на возвышении сбоку сцены. Да, бесприданница, да, бродяга, но я пою, а вы все, миллионщики и дельцы, хозяева жизни, у моих ног - вот что слышится в этом пении, пении волжской королевы, вот что становится смыслом и оправданием роли. Когда-то песню "Бродяга" изумительно пела цыганская певица Ляля Черная, но думаешь не о ней, думаешь о другом певце, как это ни покажется странным, - об Александре Вертинском. "Я знаю, даже кораблям / Необходима пристань, / Но не таким, как мы, не нам, / Бродягам и артистам" - пел он так же страстно и так же властно, как и она, Агуреева, лишь растягивая что есть мочи односложное слово "нам": на-а-а-а-ам, что было некоторой самоиронией и было похоже на крик, но крик сдержанный, побежденный. И снова на память приходит та пара бродяг и артистов, которая упомянута в эпиграфе, бродячий трагик, бездомный комик, Геннадий Несчастливцев и Аркадий Счастливцев, который, кстати сказать, сменив нищего товарища на богатого хозяина и получив насмешливую кличку Робинзон, уже окончательно пьяницей и уже совсем попрошайкой появляется в свите Паратова. Но в комедии "Лес" он не совсем плох, и очень умен, и как же хороши они оба, особенно неудачник-трагик, когда, почувствовав в себе шиллеровский огонь и вспомнив о юношеских ожиданиях своих, играет разбойника, Карла Моора, прямо тут, в поместье "Пеньки", давая образец великодушия, щедрости и гордости, другим недоступной. И ведь он, не очень понимая того или не позволяя себе понять, сразу же, с первого взгляда, полюбил бесприданницу Аксюшу, но это уже другой сюжет.
Мечта Геннадия Несчастливцева, как мы помним, осталась мечтой, Аксюша предпочла реальную жизнь жены - сказочной жизни актрисы, да к тому же время шиллеровских героев и героинь уходило в прошлое, как и шиллеровских монологов. Что же говорить о сегодняшнем дне, когда "Разбойников" на серьезной сцене давно не играют, а на телевизионном экране вовсю играют братков и ментов? Как быть современной актрисе, наделенной, подобно Агуреевой, острым умом, насмешливостью и тонким вкусом? И как работать без очарованного ею Учителя, неповторимого режиссера? Но тут, как кажется, все обстоит благополучно. Еще при жизни Петра Наумовича Фоменко режиссер из новой волны, отчасти постмодернистского толка, Виктор Рыжаков поставил с ней пьесу Володина "Пять вечеров", не стареющую его пьесу. А мастер телесериалов Сергей Урсуляк, вторично - после "Ликвидации" - пригласив Агурееву в свой новый сериал, на этот раз инсценировку романа Гроссмана "Жизнь и судьба", хоть и не на единственно главную, но одну из главных ролей, опять-таки не ошибся. Там, в "Ликвидации", она замечательно пела, тут она не поет, все больше молчит, но эти кадры с молчащей Агуреевой стоят многих шиллеровских монологов. Очевидно, что опытный режиссер сам захвачен ее молчаливой игрой, сам зачарован крупными планами ее лица - с умными, тоскливыми и терпеливыми глазами. В первой части сериала Агуреева играет то, что и должна - по Геннадию Несчастливцеву - играть: омут, в который женщина "бросается головой от любви", но во второй части она играет то, что романтическому трагику второй половины XIX века и не дано понимать - почти анонимную, почти малую и безмолвную трагедию на фоне большой трагедии страны, трагедии войны, трагедии беззакония, всеобщей, всенародной беды, отчего эта малая трагедия столь молчалива.
А почти за год до ухода Фоменко Полина сыграла роль Тамары в "Пяти вечерах", неожиданно эксцентричной и даже несколько мейерхольдовской постановке, поскольку режиссер прослоил легкими биомеханическими аттракционами весь этот забавный спектакль. Конечно, и режиссер, и актриса знают о легендарном спектакле БДТ с Зинаидой Шарко и Ефимом Копеляном в главных ролях и с пением песни-романса "Миленький ты мой, возьми меня с собой" - в качестве музыкального и лирического рефрена. Тут, в "Мастерской Фоменко", опять-таки все не как у всех, тут лирика прячется за чем-либо смешным, а в качестве рефрена поют (по выбору, как указано в программке, самой Агуреевой) залихватскую песню из репертуара Руслановой "Валенки" (но тоже, как мы помним, о великой страсти). Да и сама Агуреева, которая, разумеется, не могла видеть Тамару-Шарко, но подчиняясь какому-то бесу пародийности, сидящему в ней, не очень отчетливо и совсем не обидно пародирует уже не Шарко, но другую великолепнейшую актрису того же театра, игравшую Володина и дружившую с ним. А именно Наталью Тенякову, "младшую сестру" в популярном фильме. Похожие интонации, похожая сбивчивость слов, похожая точность реакций. Но общее впечатление трогательно и прек-расно: постаревшая на семнадцать лет девочка, живущая прошлым и жившая только в прошлом, с учительскими интонациями и нервами на пределе, но как же она оживает, когда возвращается он, Ильин, как льнет к нему, как не может, как боится от него оторваться. Веселый это спектакль "Пять вечеров" в "Мастерской", с веселой песней "Валенки" и смешным текстом, а в подтексте грустный мотив, а в еще более глубоком подтексте - "третья тоска", на этот раз чудесным образом отступившая.
P.S. Лариса Агуреевой ждала год, Тамара Агуреевой ждала семнадцать лет, и это такие ожидания, в которых себе не всегда признаешься. Театр ожиданий позади театра поступков и действий - примечательная черта, а может быть, изначальный заветный код нового русского театра.
Вадим ГАЕВСКИЙ
«Экран и сцена» № 16 за 2013 год.
Несчастливцев. Да понимаешь ли ты, что такое драматическая актриса? Знаешь ли ты, Аркашка, какую актрису мне нужно? Душа мне, братец, нужна, жизнь, огонь. <...> Бросится женщина в омут головой от любви, - вот актриса.
А.Н.Островский, "Лес".
В комедии "Лес" Полина Агуреева еще не играла, но в драме "Бесприданница", другой великой пьесе Островского, поставленной Петром Фоменко, играет, и тут у нее все есть: и душа, и жизнь, и огонь, и омут, тот омут, в который бросаются головой женщины, подлинные актрисы. Есть и другое: "третья тоска", о которой говорится в пьесе.
О третьей тоске в самом начале действия рассуждает донельзя рассудительный клубный буфетчик Гав-рило: такая вот послеобеденная тоска мужиков большого волжского города Бряхимова. Иначе говоря, мужицкая, но если подумать - вообще мужская тоска, и в недавнем прошлом на русской сцене ее играли самые яркие актеры своего поколения, Владимир Высоцкий в трагедии "Гамлет" и в своих песнях: "Нет, ребята, все не так, все не так, ребята", Олег Даль в телеспектакле "Дневник Печорина" и при чтении стихов Лермонтова. Но то мужчины, а Полина Агуреева - хрупкая молодая женщина с прелестным полудетским лицом, и третья тоска как бы не про нее, как, впрочем, и неженская судьба других ее женственных героинь - об этом мы коротко вспомним. Но вспомним и то, что в пьесе сама Лариса Огудалова говорит о "страшной, смертельной" тоске, и Полина Агуреева, естественно, не проходит мимо этих слов, высказываясь предельно скупо, но и предельно откровенно. Ни тени мелодрамы нет в ее чистой игре, и лишь однажды все соединяется в один душевный порыв - и страсть и тоска, великая страсть и третья тоска, и все изливается в одном, не речевом, а песенном монологе. Это кульминация, центр спектакля, как это было и у знаменитых предшественниц, Комиссаржевской и Бабановой, но Агуреева поет не так, как пели они, не низким срывающимся контральто, как Комиссаржевская, ни высоким нежнейшим сопрано, как Бабанова, и не то, что пели они, и что предложил петь Ларисе сам Островский. В пьесе Лариса поет элегию Глинки на слова Баратынского "Не искушай меня без нужды", Комиссаржевская пела известный романс "Нет, не любил он, нет, не любил он", Бабанова - не слишком известный романс "Он не придет", а Агуреева поет цыганскую песню "Бродяга" с некоторым вызовом в интонации и в самом выборе песни. Поет громко и властно, отчасти в современном музыкальном стиле - с истовой силой, почти как Володя, и декламационной проникновенностью, почти как Олег. И очень по-женски, как умеет только она. Но прервем наш рассказ ненадолго.
"Бесприданница" - вторая пьеса Островского в жизни "Мастерской" (и четвертая в жизни самого Петра Фоменко). Сначала были "Волки и овцы", студенческий по легкости игры и легкости жизневосприятия спектакль. Можно сказать, что немолодой уже режиссер и очень молодые актеры разыграли комедию Островского в некотором, условно говоря, парижском стиле - очень весело (в зале почти постоянно смех) и на редкость изящно. Изящным пред-ставлялся почти инфернальный юмор Галины Тюниной, изящно выглядели комедийные приемчики сестер Кутеповых в роли овец, изящно выстраивался дуэт волков Мадлен Джабраиловой и Карена Бадалова, а повсюду торжествовала отчасти вахтанговская или, точнее, отчасти турандотовская лукавая театральность - стиль "Мастерской" первой поры, игра обаятельных притворств, спектакль обворожительных обманов. Скажем более: в москвиче Фоменко до некоторой степени присутствовал парижанин, недаром постав-ленный им в "Комеди Франсез" "Лес" так понравился французам. И молодые артистки в фоменковских спектаклях, сестры Кутеповы более других, тоже казались немножко парижанками, с такою легкостью они вели любой двусмысленный диалог, таким шармом наполняли свои коварные интонации и своенравные улыбки. А Галина Тюнина так даже сыграла парижанку, экс-центричную старую даму из последней пьесы Жироду "Безумная из Шайо". Полина Агуреева на первых порах легко восприняла этот стиль (например, в "Войне и мире", где она, понятное дело, сыграла нетерпеливо влюбленную девочку Наташу), правда, придав стилю едва заметный пародийный оттенок. Между тем "Мастерская Фоменко" взрослела и стала осторожно менять курс, Мастеру понадобились новые краски. Он захотел разыграть "Бесприданницу" всерьез, с ее жестокими прозаизмами, с ее высокой поэтичностью. Никак не модернизируя классический текст, он решил показать и купеческий европеизм "новых русских" послереформенных лет, и исчезнувшую атмосферу большого приволжского города: рядом Волга, великая вольная река, где-то близко цыганский табор и вольница цыганских песен. Он захотел поставить погруженную в прозаический быт драматическую поэму. Но ему, как и Геннадию Несчастливцеву, нужна была актриса - условно говоря, московская актриса. С московским пением в душе, но и с московской резкостью души, но и с московской погруженностью в непостижимые душевные глубины. И может быть, главное (по крайней мере, на первых порах), с запоздало детскими интонациями и недетским, слишком ранним опытом жизни. Иначе говоря, комедийная актриса, умеющая завораживающе петь, готовая сыграть высокую драму. Такую актрису Фоменко показал сначала в "Одной абсолютно счастливой деревне", а потом в "Бесприданнице". В этом спектакле, не похожем на давние "Волки и овцы", совсем не было ни изящного притворства, ни лукавой игры, а была довольно жесткая и довольно безрассудная прямота речи и поступков. Жестко Лариса вела разговор с Карандышевым, безрассудно - с Паратовым, и всю роль в пьесе Островского Агуреева развернула - по очевидной мысли режиссера - немного вширь, с легким сдвигом в сторону Достоевского с самого начала, с таким же легким сдвигом в сторону Шекспира - в конце.
Основания для подобных сближений пьеса, конечно, дает. Островский обдумывал "Бесприданницу" долго, больше трех лет, а написал ее в 1878 году, когда роман "Идиот" был уже опубликован, прочитан и обсужден, а образ Настасьи Филипповны надолго завладел сердцами актрис и умами людей театра. Слишком много увлекательной театральности, но и слишком много жесткой правды жизни было в портрете трагической и прекрасной содержанки. Конечно же, пьеса и роман совсем не одно и то же, и хотя дистанция от бесприданницы к содержанке и в реальности, и в самой пьесе не очень велика, эта дистанция все-таки есть, ее Лариса Агуреевой не нарушает. И до поры до времени умеет держать себя в руках, не теряя способности трезво смотреть на свою жалкую ситуацию и на свой унизительный выбор. Но затем затаенная способность на крайние поступки, необузданность натуры и никуда не исчезнувшая страстная любовь берут верх, и во всем ее облике, в повадках и позах, в разговорах и пении проступает та красота, красота уязвленной, но не слом-ленной гордости, та волнующая красота, о которой так много судят и говорят все они, и мужчины пьесы, и мужчины романа. Влекущий образ Настасьи Филипповны тенью проходит по обочине спектакля, пока в финале его не сменяет другая тень - тень Офелии из трагедии.
Лариса Агуреевой, по-видимому, теряет если не рассудок, то власть над собой, и ее притягивает пропасть, ведущая вниз, прямо в Волгу. Но в памяти остается не этот печальный финал, а, повторим это, пение под гитару на возвышении сбоку сцены. Да, бесприданница, да, бродяга, но я пою, а вы все, миллионщики и дельцы, хозяева жизни, у моих ног - вот что слышится в этом пении, пении волжской королевы, вот что становится смыслом и оправданием роли. Когда-то песню "Бродяга" изумительно пела цыганская певица Ляля Черная, но думаешь не о ней, думаешь о другом певце, как это ни покажется странным, - об Александре Вертинском. "Я знаю, даже кораблям / Необходима пристань, / Но не таким, как мы, не нам, / Бродягам и артистам" - пел он так же страстно и так же властно, как и она, Агуреева, лишь растягивая что есть мочи односложное слово "нам": на-а-а-а-ам, что было некоторой самоиронией и было похоже на крик, но крик сдержанный, побежденный. И снова на память приходит та пара бродяг и артистов, которая упомянута в эпиграфе, бродячий трагик, бездомный комик, Геннадий Несчастливцев и Аркадий Счастливцев, который, кстати сказать, сменив нищего товарища на богатого хозяина и получив насмешливую кличку Робинзон, уже окончательно пьяницей и уже совсем попрошайкой появляется в свите Паратова. Но в комедии "Лес" он не совсем плох, и очень умен, и как же хороши они оба, особенно неудачник-трагик, когда, почувствовав в себе шиллеровский огонь и вспомнив о юношеских ожиданиях своих, играет разбойника, Карла Моора, прямо тут, в поместье "Пеньки", давая образец великодушия, щедрости и гордости, другим недоступной. И ведь он, не очень понимая того или не позволяя себе понять, сразу же, с первого взгляда, полюбил бесприданницу Аксюшу, но это уже другой сюжетШекспира. Лариса Агуреевой, по-видимому, теряет если не рассудок, то власть над собой, и ее притягивает пропасть, ведущая вниз, прямо в Волгу. Но в памяти остается не этот печальный финал, а, повторим это, пение под гитару на возвышении сбоку сцены. Да, бесприданница, да, бродяга, но я пою, а вы все, миллионщики и дельцы, хозяева жизни, у моих ног - вот что слышится в этом пении, пении волжской королевы, вот что становится смыслом и оправданием роли. Когда-то песню "Бродяга" изумительно пела цыганская певица Ляля Черная, но думаешь не о ней, думаешь о другом певце, как это ни покажется странным, - об Александре Вертинском. "Я знаю, даже кораблям / Необходима пристань, / Но не таким, как мы, не нам, / Бродягам и артистам" - пел он так же страстно и так же властно, как и она, Агуреева, лишь растягивая что есть мочи односложное слово "нам": на-а-а-а-ам, что было некоторой самоиронией и было похоже на крик, но крик сдержанный, побежденный. И снова на память приходит та пара бродяг и артистов, которая упомянута в эпиграфе, бродячий трагик, бездомный комик, Геннадий Несчастливцев и Аркадий Счастливцев, который, кстати сказать, сменив нищего товарища на богатого хозяина и получив насмешливую кличку Робинзон, уже окончательно пьяницей и уже совсем попрошайкой появляется в свите Паратова. Но в комедии "Лес" он не совсем плох, и очень умен, и как же хороши они оба, особенно неудачник-трагик, когда, почувствовав в себе шиллеровский огонь и вспомнив о юношеских ожиданиях своих, играет разбойника, Карла Моора, прямо тут, в поместье "Пеньки", давая образец великодушия, щедрости и гордости, другим недоступной. И ведь он, не очень понимая того или не позволяя себе понять, сразу же, с первого взгляда, полюбил бесприданницу Аксюшу, но это уже другой сюжет.
Мечта Геннадия Несчастливцева, как мы помним, осталась мечтой, Аксюша предпочла реальную жизнь жены - сказочной жизни актрисы, да к тому же время шиллеровских героев и героинь уходило в прошлое, как и шиллеровских монологов. Что же говорить о сегодняшнем дне, когда "Разбойников" на серьезной сцене давно не играют, а на телевизионном экране вовсю играют братков и ментов? Как быть современной актрисе, наделенной, подобно Агуреевой, острым умом, насмешливостью и тонким вкусом? И как работать без очарованного ею Учителя, неповторимого режиссера? Но тут, как кажется, все обстоит благополучно. Еще при жизни Петра Наумовича Фоменко режиссер из новой волны, отчасти постмодернистского толка, Виктор Рыжаков поставил с ней пьесу Володина "Пять вечеров", не стареющую его пьесу. А мастер телесериалов Сергей Урсуляк, вторично - после "Ликвидации" - пригласив Агурееву в свой новый сериал, на этот раз инсценировку романа Гроссмана "Жизнь и судьба", хоть и не на единственно главную, но одну из главных ролей, опять-таки не ошибся. Там, в "Ликвидации", она замечательно пела, тут она не поет, все больше молчит, но эти кадры с молчащей Агуреевой стоят многих шиллеровских монологов. Очевидно, что опытный режиссер сам захвачен ее молчаливой игрой, сам зачарован крупными планами ее лица - с умными, тоскливыми и терпеливыми глазами. В первой части сериала Агуреева играет то, что и должна - по Геннадию Несчастливцеву - играть: омут, в который женщина "бросается головой от любви", но во второй части она играет то, что романтическому трагику второй половины XIX века и не дано понимать - почти анонимную, почти малую и безмолвную трагедию на фоне большой трагедии страны, трагедии войны, трагедии беззакония, всеобщей, всенародной беды, отчего эта малая трагедия столь молчалива.
А почти за год до ухода Фоменко Полина сыграла роль Тамары в "Пяти вечерах", неожиданно эксцентричной и даже несколько мейерхольдовской постановке, поскольку режиссер прослоил легкими биомеханическими аттракционами весь этот забавный спектакль. Конечно, и режиссер, и актриса знают о легендарном спектакле БДТ с Зинаидой Шарко и Ефимом Копеляном в главных ролях и с пением песни-романса "Миленький ты мой, возьми меня с собой" - в качестве музыкального и лирического рефрена. Тут, в "Мастерской Фоменко", опять-таки все не как у всех, тут лирика прячется за чем-либо смешным, а в качестве рефрена поют (по выбору, как указано в программке, самой Агуреевой) залихватскую песню из репертуара Руслановой "Валенки" (но тоже, как мы помним, о великой страсти). Да и сама Агуреева, которая, разумеется, не могла видеть Тамару-Шарко, но подчиняясь какому-то бесу пародийности, сидящему в ней, не очень отчетливо и совсем не обидно пародирует уже не Шарко, но другую великолепнейшую актрису того же театра, игравшую Володина и дружившую с ним. А именно Наталью Тенякову, "младшую сестру" в популярном фильме. Похожие интонации, похожая сбивчивость слов, похожая точность реакций. Но общее впечатление трогательно и прек-расно: постаревшая на семнадцать лет девочка, живущая прошлым и жившая только в прошлом, с учительскими интонациями и нервами на пределе, но как же она оживает, когда возвращается он, Ильин, как льнет к нему, как не может, как боится от него оторваться. Веселый это спектакль "Пять вечеров" в "Мастерской", с веселой песней "Валенки" и смешным текстом, а в подтексте грустный мотив, а в еще более глубоком подтексте - "третья тоска", на этот раз чудесным образом отступившая.
P.S. Лариса Агуреевой ждала год, Тамара Агуреевой ждала семнадцать лет, и это такие ожидания, в которых себе не всегда признаешься. Театр ожиданий позади театра поступков и действий - примечательная черта, а может быть, изначальный заветный код нового русского театра.
Вадим ГАЕВСКИЙ
«Экран и сцена» № 16 за 2013 год.