valeks
in
fomenko_ru
Интервью с Галиной Тюниной.
Галина Тюнина - выдающаяся актриса нашего времени. Даже в актерской коллекции «Мастерской Фоменко» она сияет, как крупный бриллиант. Поводом для встречи стал выход фильма «20 сигарет», где Галина сыграла Снежную королеву, но разговор пошел о сути театра.
Вас знают по работам в театре, по «Ночному...» и «Дневному дозору», по «Дневнику его жены». А я вас видела в сериях «Ералаша», в короткометражках студентов Андрея Смирнова. Что вам дает такая работа - малобюджетная, малоизвестная?
Когда речь идет о работе, совершенно не важно, какой у нее бюджет, будет ли она известна. Бюджет не помогает качеству и уж тем более не определяет цель и смысл. Слава богу, этот закон нельзя отменить. Согласие определяется самой работой, теми людьми, с которыми предстоит вступить в рабочие отношения, задачами, которые они ставят передо мной. Для студентов Андрея Сергеевича Смирнова короткометражки были началом творческого пути, и их желание работать, пропускать профессию через пальцы определило мой интерес. Работа наша состоит из массы нюансов и тонкостей, она ручная, и никакая техника ее не заменит. Если есть процесс ручной работы, он и интересен.
В «Дозорах», как в некоторых театральных работах, вы прикасаетесь к мистике. Влияют как-то такие работы на жизнь?
Нужно всего лишь допустить, что, помимо того, что ты знаешь как реальность, есть параллельные миры, существование в том, что невидимо. Для меня происходящее в «Дневном дозоре» - реальность, у которой есть свои законы, свое пространство, где люди бьются и схватываются, как в «физическом» мире. Там происходят битвы более мощные, чем можно себе представить.
Есть архивные спектакли, которые уже не играются, там у вас россыпь ролей. Они вас как-то тревожат?
Нет-нет. Они иногда дают о себе знать, когда есть смысл возвратиться к ним, но возвратиться к ним на том этапе, на каком они были сделаны, невозможно. Значит, может идти разговор о новой редакции какого-то спектакля. В данный момент есть такие мысли в связи с новым зданием. Может быть, «Чичиков. Второй том», может быть, «Балаганчик». В любом случае спектакль должен будет пережить вторую редакцию. Надо заново над ним работать, все начинать с нуля.
Роли в «Носорогах» Ивана Поповски - Домашняя хозяйка, мадам Беф - отличаются от ваших утонченных образов, которых большинство. Что для вас «Носороги»? Это было доступное театру предостережение: люди, переставшие мыслить самостоятельно, превращаются в тупых чудовищ?
Когда Ваня Поповски приступал к репетициям, казалось, что работа займет несколько месяцев. Она заняла полтора года и оказалась гораздо труднее, чем мы предполагали. Про такую пьесу как «Носороги» люди говорят: не надо, сократите. В силу уже этого обстоятельства, мне кажется, там есть чем заниматься.
А наша работа - это прежде всего слово.
Полунин говорит: словами легче. Набрал - и сыпь ими.
Ну если сыпать, тогда легче. Слово - вещь капризная. Сыплешь ты словами или понемногу отмериваешь, слово имеет точное воздействие и точный адрес. Оно может закапризничать и не работать.
Как вы общаетесь со словом, чтобы оно вас слушалось?
Через определение действия. Это простейшие вещи, которые становятся все сложнее. А слово - это выражение мысли. Мысль может быть впереди слова, позади слова, может быть скрыта словами, завалена ими, а может быть над словами. Мысль живет в своем времени, на своей скорости. Если это не прорабатывается, игра несет на себе внешний отпечаток и теряет свою суть. В этом смысле зритель не дурак - он всегда чувствует облегченную форму театра или насыщенную.
Спектакль изменчив, он меняется и развивается. Вы смотрите премьеру и понимаете: что-то в этом спектакле может достичь определенной высоты. А бывают премьеры, на которых понимаешь, что спектакль развиваться не будет. Очень часто суждения, выносящиеся на премьере, говорят о вкусе зрителя и театральной критики, которая руководствуется внешним сиюминутным настроением.
Наверное, вы сейчас - о спектакле «Три сестры», который, по общему мнению, сложился через несколько месяцев после премьеры, а критики приходят только на первые показы… По-вашему, «Три сестры» о чем?
Прозоровы - особенные люди, начиная с отца сестер. С воспоминания о нем начинается пьеса. Все люди, окружающие этот дом, входящие в этот дом, тоже другие. Живя жизнь с этими людьми, я понимаю, насколько мы сейчас далеки друг от друга…
«Живя с этими людьми» - вы имеете в виду сестер Прозоровых?
Сестер и весь прозоровский дом. Когда вы смотрите, вы тоже проживаете с ними их жизнь, если удается, конечно.
Реанимировать вялого человека - не задача театра. Театр не должен развлекать, заниматься тормошением вялых душ. На театр отзываются люди, имеющие вопросы.
Театр - это работа воображения. Если оно у человека есть, он догребет вместе со всеми. Если его нет, работать с таким человеком очень сложно. И быть для него интересным сложно.
Сестры - особенные женщины. Может, именно потому, что они себя не щадят и о себе не думают. О своем личном счастье не думают, что по нынешним временам невообразимо. Все вокруг нас говорит сейчас о том, что должно быть личное счастье. А у этих людей нет стремления к счастью лично для себя.
Дочки генерала - это тоже образ и символ, очень конкретный. Девочки, воспитанные отцом, заставлявшим учить языки, ненужные в тех условиях и обстоятельствах, в которых сестры находятся.
Часто персонажи Чехова жалуются на возраст. «Мне 47 лет», «Мне 60 лет, я одинокий, ничтожный старик», «Мне уже 24-й год, работаю уже давно, и мозг высох, подурнела, постарела». А вы - чувствуете усталость от жизни? Вы чеховская барышня в этом смысле?
Нет.
Значит, этот нудёж…
«Нудёж»? Вы судите о Чехове! Это ваше сугубо личное восприятие Чехова. Но вас будут читать люди, вы театральный критик. «Нудёж» - это то, чего в Чехове нет.
Это самый жизнеутверждающий драматург. Если возникает ощущение нудного, жалостливого отношения к себе, оно идет от людей, интерпретирующих текст. Это наша с вами общая ошибка. Но это не значит, что вы должны воспринимать Чехова через мою или еще чью-то призму.
Книгу Дональда Рейфилда «Жизнь Антона Чехова» читали?
Нет. И не надо ее читать. Личная жизнь Чехова меня не интересует. Нельзя описать необъяснимое и невидимое.
Но вы иногда играете - необъяснимое и невидимое…
Он в пьесах все написал - для читателей, артистов, зрителей. Этого достаточно.
У меня есть знакомая, педагог, она в свое время училась у Анатолия Солоницына. Я ее спрашиваю: как преподавал такой большой, удивительный артист? Оказывается, он говорил одно: все в тексте. Не больше и не меньше.
Вы по-прежнему переписываете роли от руки?
Да. Чтобы лучше запоминать текст. Это очень удобно - слова лучше запоминаются. Можешь вспомнить, как ты их писал - ставил дефисы, разносил слова. Печатные буквы для меня неживые, сливаются.
На экраны вышел фильм «20 сигарет» про жизнь рекламщиков, вы там играете королеву йогуртов Маргариту Павловну.
Структура материала может открыть возможность работы со словом, а может ее перекрыть. Всегда хочется, чтобы материал предполагал тот воздух, ту жизнь, которая есть в человеке, и чтобы она не была абсолютно выражена, но чтобы она там была. Бывает материал, в котором нет этой внутренней жизни, она вся искусственно созданная, фальшивая. Мне показалось, что в «20 сигаретах» она есть.
Из артистов Театра Фоменко только Андрея Казакова видела в рекламе - кофе «Нескафе». Для рекламы йогуртов у вас слишком строгий и роскошный вид, но рекламе дорогой мебели и одежды вы составили бы счастье. Но ведь нет, нет и никогда?. .
Моя профессия не для рекламы, конечно. Работы для интереса и для заработка для меня не бывает. Одно обязательно возьмет верх. Нельзя полдня посвящать себя духовной жизни, полдня - материальной. Это мое личное убеждение. Все-таки чему-то одному.
Реклама сама по себе может быть интересной, может быть художественной. Но рекламировать вещь, говорить, что, приобретя это, ты можешь стать счастливым, упирать на это - нет.
Театр Фоменко много путешествует. Вам хотелось бы остаться в какой-то стране на год, два, поработать или просто пожить?
Нет. А зачем? Я люблю свою страну. На настроение лучше не опираться - это вещь коварная. У меня особое отношение к Италии, к Риму, но просто пожить там некогда. Надо делать свое дело здесь.
Что вы боитесь потерять?
Ничего нельзя потерять из того, что тебе принадлежит. А что не принадлежит, не удержишь.
Беседовала
Екатерина Васенина.
«Новая газета» № 82 от 25.10.07.
Вас знают по работам в театре, по «Ночному...» и «Дневному дозору», по «Дневнику его жены». А я вас видела в сериях «Ералаша», в короткометражках студентов Андрея Смирнова. Что вам дает такая работа - малобюджетная, малоизвестная?
Когда речь идет о работе, совершенно не важно, какой у нее бюджет, будет ли она известна. Бюджет не помогает качеству и уж тем более не определяет цель и смысл. Слава богу, этот закон нельзя отменить. Согласие определяется самой работой, теми людьми, с которыми предстоит вступить в рабочие отношения, задачами, которые они ставят передо мной. Для студентов Андрея Сергеевича Смирнова короткометражки были началом творческого пути, и их желание работать, пропускать профессию через пальцы определило мой интерес. Работа наша состоит из массы нюансов и тонкостей, она ручная, и никакая техника ее не заменит. Если есть процесс ручной работы, он и интересен.
В «Дозорах», как в некоторых театральных работах, вы прикасаетесь к мистике. Влияют как-то такие работы на жизнь?
Нужно всего лишь допустить, что, помимо того, что ты знаешь как реальность, есть параллельные миры, существование в том, что невидимо. Для меня происходящее в «Дневном дозоре» - реальность, у которой есть свои законы, свое пространство, где люди бьются и схватываются, как в «физическом» мире. Там происходят битвы более мощные, чем можно себе представить.
Есть архивные спектакли, которые уже не играются, там у вас россыпь ролей. Они вас как-то тревожат?
Нет-нет. Они иногда дают о себе знать, когда есть смысл возвратиться к ним, но возвратиться к ним на том этапе, на каком они были сделаны, невозможно. Значит, может идти разговор о новой редакции какого-то спектакля. В данный момент есть такие мысли в связи с новым зданием. Может быть, «Чичиков. Второй том», может быть, «Балаганчик». В любом случае спектакль должен будет пережить вторую редакцию. Надо заново над ним работать, все начинать с нуля.
Роли в «Носорогах» Ивана Поповски - Домашняя хозяйка, мадам Беф - отличаются от ваших утонченных образов, которых большинство. Что для вас «Носороги»? Это было доступное театру предостережение: люди, переставшие мыслить самостоятельно, превращаются в тупых чудовищ?
Когда Ваня Поповски приступал к репетициям, казалось, что работа займет несколько месяцев. Она заняла полтора года и оказалась гораздо труднее, чем мы предполагали. Про такую пьесу как «Носороги» люди говорят: не надо, сократите. В силу уже этого обстоятельства, мне кажется, там есть чем заниматься.
А наша работа - это прежде всего слово.
Полунин говорит: словами легче. Набрал - и сыпь ими.
Ну если сыпать, тогда легче. Слово - вещь капризная. Сыплешь ты словами или понемногу отмериваешь, слово имеет точное воздействие и точный адрес. Оно может закапризничать и не работать.
Как вы общаетесь со словом, чтобы оно вас слушалось?
Через определение действия. Это простейшие вещи, которые становятся все сложнее. А слово - это выражение мысли. Мысль может быть впереди слова, позади слова, может быть скрыта словами, завалена ими, а может быть над словами. Мысль живет в своем времени, на своей скорости. Если это не прорабатывается, игра несет на себе внешний отпечаток и теряет свою суть. В этом смысле зритель не дурак - он всегда чувствует облегченную форму театра или насыщенную.
Спектакль изменчив, он меняется и развивается. Вы смотрите премьеру и понимаете: что-то в этом спектакле может достичь определенной высоты. А бывают премьеры, на которых понимаешь, что спектакль развиваться не будет. Очень часто суждения, выносящиеся на премьере, говорят о вкусе зрителя и театральной критики, которая руководствуется внешним сиюминутным настроением.
Наверное, вы сейчас - о спектакле «Три сестры», который, по общему мнению, сложился через несколько месяцев после премьеры, а критики приходят только на первые показы… По-вашему, «Три сестры» о чем?
Прозоровы - особенные люди, начиная с отца сестер. С воспоминания о нем начинается пьеса. Все люди, окружающие этот дом, входящие в этот дом, тоже другие. Живя жизнь с этими людьми, я понимаю, насколько мы сейчас далеки друг от друга…
«Живя с этими людьми» - вы имеете в виду сестер Прозоровых?
Сестер и весь прозоровский дом. Когда вы смотрите, вы тоже проживаете с ними их жизнь, если удается, конечно.
Реанимировать вялого человека - не задача театра. Театр не должен развлекать, заниматься тормошением вялых душ. На театр отзываются люди, имеющие вопросы.
Театр - это работа воображения. Если оно у человека есть, он догребет вместе со всеми. Если его нет, работать с таким человеком очень сложно. И быть для него интересным сложно.
Сестры - особенные женщины. Может, именно потому, что они себя не щадят и о себе не думают. О своем личном счастье не думают, что по нынешним временам невообразимо. Все вокруг нас говорит сейчас о том, что должно быть личное счастье. А у этих людей нет стремления к счастью лично для себя.
Дочки генерала - это тоже образ и символ, очень конкретный. Девочки, воспитанные отцом, заставлявшим учить языки, ненужные в тех условиях и обстоятельствах, в которых сестры находятся.
Часто персонажи Чехова жалуются на возраст. «Мне 47 лет», «Мне 60 лет, я одинокий, ничтожный старик», «Мне уже 24-й год, работаю уже давно, и мозг высох, подурнела, постарела». А вы - чувствуете усталость от жизни? Вы чеховская барышня в этом смысле?
Нет.
Значит, этот нудёж…
«Нудёж»? Вы судите о Чехове! Это ваше сугубо личное восприятие Чехова. Но вас будут читать люди, вы театральный критик. «Нудёж» - это то, чего в Чехове нет.
Это самый жизнеутверждающий драматург. Если возникает ощущение нудного, жалостливого отношения к себе, оно идет от людей, интерпретирующих текст. Это наша с вами общая ошибка. Но это не значит, что вы должны воспринимать Чехова через мою или еще чью-то призму.
Книгу Дональда Рейфилда «Жизнь Антона Чехова» читали?
Нет. И не надо ее читать. Личная жизнь Чехова меня не интересует. Нельзя описать необъяснимое и невидимое.
Но вы иногда играете - необъяснимое и невидимое…
Он в пьесах все написал - для читателей, артистов, зрителей. Этого достаточно.
У меня есть знакомая, педагог, она в свое время училась у Анатолия Солоницына. Я ее спрашиваю: как преподавал такой большой, удивительный артист? Оказывается, он говорил одно: все в тексте. Не больше и не меньше.
Вы по-прежнему переписываете роли от руки?
Да. Чтобы лучше запоминать текст. Это очень удобно - слова лучше запоминаются. Можешь вспомнить, как ты их писал - ставил дефисы, разносил слова. Печатные буквы для меня неживые, сливаются.
На экраны вышел фильм «20 сигарет» про жизнь рекламщиков, вы там играете королеву йогуртов Маргариту Павловну.
Структура материала может открыть возможность работы со словом, а может ее перекрыть. Всегда хочется, чтобы материал предполагал тот воздух, ту жизнь, которая есть в человеке, и чтобы она не была абсолютно выражена, но чтобы она там была. Бывает материал, в котором нет этой внутренней жизни, она вся искусственно созданная, фальшивая. Мне показалось, что в «20 сигаретах» она есть.
Из артистов Театра Фоменко только Андрея Казакова видела в рекламе - кофе «Нескафе». Для рекламы йогуртов у вас слишком строгий и роскошный вид, но рекламе дорогой мебели и одежды вы составили бы счастье. Но ведь нет, нет и никогда?. .
Моя профессия не для рекламы, конечно. Работы для интереса и для заработка для меня не бывает. Одно обязательно возьмет верх. Нельзя полдня посвящать себя духовной жизни, полдня - материальной. Это мое личное убеждение. Все-таки чему-то одному.
Реклама сама по себе может быть интересной, может быть художественной. Но рекламировать вещь, говорить, что, приобретя это, ты можешь стать счастливым, упирать на это - нет.
Театр Фоменко много путешествует. Вам хотелось бы остаться в какой-то стране на год, два, поработать или просто пожить?
Нет. А зачем? Я люблю свою страну. На настроение лучше не опираться - это вещь коварная. У меня особое отношение к Италии, к Риму, но просто пожить там некогда. Надо делать свое дело здесь.
Что вы боитесь потерять?
Ничего нельзя потерять из того, что тебе принадлежит. А что не принадлежит, не удержишь.
Беседовала
Екатерина Васенина.
«Новая газета» № 82 от 25.10.07.