БИТВА ЗА ВОСТОЧНУЮ ЕВРОПУ. ПРУТСКАЯ КАТАСТРОФА
Оригинал взят у roman_rostovcev в БИТВА ЗА ВОСТОЧНУЮ ЕВРОПУ. ПРУТСКАЯ КАТАСТРОФА
После непрерывных турецких приступов, которые раз от раза становились всесильнее, царь, встревоженный отсутствием корпуса Репнина и недостатком провизии, созвал вечером военный совет. Решение, в сущности, могло быть только одно - отступать. Отступление в сторону Станилешти, к дивизии Репнина, началось ночью и продолжалось все следующее утро.
Это был кошмарный переход. Турки шли по пятам и непрестанно атаковали русский арьергард. Татарские отряды галопом проносились взад-вперед между телегами обоза, и почти весь он с остатками провианта погиб. Изможденная пехота страдала от жажды. Роты и батальоны строились в каре и таким порядком шли к реке, где по очереди пили, пока другие отбивались от татар. Только к вечеру в понедельник 9 июля вся русская пехота собралась в Станилешти, и солдаты принялись рыть на мысу неглубокие окопы, чтобы отбиваться от неприятельских всадников, рыскавших вокруг.
В сумерках стали подходить длинные цепи турецкой пехоты, в том числе и янычар, и пред очами великого визиря отборная османская гвардия обрушилась приступом на кое-как построенный русский лагерь. Русские стояли твердо, петровские солдаты встречали наступавшие цепи янычар ураганным огнем. Первая атака была отбита, турецкая пехота отошла и взялась, в свою очередь, прокладывать линию окопов, полностью окружившую русский лагерь. Подоспела турецкая артиллерия - пушки развернули широким полукругом так, что к ночи на русский лагерь смотрели дулами триста орудий. Тысячи татарских всадников, вместе с поляками и казаками, которых привел Карл, сторожили противоположный берег. Бежать было некуда: царь с армией попал в окружение.
Силы турок были несметны: 120 000 пехоты и 80 000 конницы. У Петра было всего 38 000 пехотинцев, а кавалерия под началом Ренне осталась далеко на юге. Он был прижат к реке и взят в кольцо тремя сотнями пушек, которые могли разнести его позиции в пух и прах. Еще хуже было то, что солдаты так измучились от голода и жары, что часть из них уже не могла драться. Даже воды из реки было достать непросто - посланные за ней солдаты попадали под плотный огонь татарской конницы с противоположного берега. Русские земляные укрепления были сделаны кое-как; заграждением для целого участка служили лишь туши павших обозных лошадей и наскоро сооруженные рогатки. Посреди лагеря вырыли неглубокую яму, где укрыли Екатерину с сопровождавшими ее женщинами. Это убежище, окруженное телегами и загороженное от солнца навесом, было жалкой защитой от турецких ядер. Екатерина держалась спокойно, другие дамы плакали.
Петр попал в отчаянное положение. Этой ночью, куда бы он ни глянул, по обе стороны реки мерцали на невысоких холмах тысячи костров громадного османского войска. Утром наверняка начнется приступ, и тогда - конец. Его, русского царя, полтавского победителя, разобьют и, наверное, в клетке протащат по улицам Константинополя. Плоды двадцати лет мучительных, колоссальных трудов могут испариться в один день. Неужели дойдет до этого? А почему бы нет? Не случилось ли в точности то же самое с его врагом Карлом? И по сходной причине: слишком гордый, слишком уверенный в своей счастливой звезде, он безоглядно углубился во вражескую территорию.
На самом же деле положение Петра было гораздо хуже, чем у Карла под Переволочной: шведская армия не попала в окружение превосходящих сил противника, а сам король изловчился бежать. Тут же все карты были в руках у турок: они могли захватить и армию, и царицу, и, главное, того, на ком все держалось, самого царя! Какие жертвы придется ему принести, какие невероятные территориальные уступки или контрибуции потребуются от России, чтобы выкупить его свободу?
Существует предание, будто в какой-то момент царь спросил Некулче, командующего молдавскими войсками, не может ли он как-нибудь проводить их с Екатериной к венгерской границе. Тот отказался, так как понимал, что даже если сумеет пробраться с ними сквозь окружение, то все равно деваться некуда: вся Молдавия уже кишит татарской конницей. Иногда высказывалось мнение, что царь просто струсил. Но когда битва проиграна, а армия на грани капитуляции, глава государства обязан думать о спасении страны. Петр знал, что в этот час он олицетворял Россию. Он знал, какой удар обрушится на страну, если вместе с армией, им выпестованной, в плен попадет и он сам. Армию со временем можно будет создать заново, если он сам останется на свободе. Но никто и ничто не сможет заново создать Петра - эта потеря будет для страны невосполнима.
На следующее утро, во вторник, 10-го числа, все должно было кончиться. Турецкая артиллерия открыла огонь, русские изготовились к последнему бою, но янычары на приступ не пошли. Терять было нечего, и Петр приказал совершить вылазку. Тысячи измученных русских солдат поднялись из окопов, ринулись на передовые линии османов и успели нанести им тяжелые потери, прежде чем были отброшены. Во время вылазки русские захватили пленных, и от одного из них Петр узнал, что янычарам сильно досталось в бою накануне, и они не расположены снова идти в атаку на русские позиции. Это, по крайней мере, могло дать царю некоторую надежду на более или менее приличные условия капитуляции.
Пока длилось затишье, Петр предложил Шереметеву и вице-канцлеру Шафирову отправить парламентера к великому визирю и выяснить, какие условия предложат турки. Шереметев, трезво оценивая соотношение сил, без обиняков сказал своему повелителю, что смешно и думать об этом. С чего бы туркам соглашаться на что-либо, кроме полной сдачи противника? Кошка не станет вступать в переговоры с мышкой, если та у нее в когтях. Но на совете была Екатерина, и она поддержала мужа. Шереметеву, как командующему русской армии, было велено от своего имени составить проект предложения о перемирии.
Петр при подготовке этих предложений смотрел на свое будущее с мрачным реализмом. Он знал, что Карл - гость, а теперь и союзник султана, и предполагал, что любое мирное соглашение будет предусматривать разрешение споров России не только с Турцией, но и со Швецией. Царь предвидел, что ему придется пойти на принципиальные уступки. В конечном счете он был готов - хотя это не входило в первый вариант его предложений - отдать Азов, срыть Таганрог и отказаться от всего, что он отвоевал у турок за двадцать лет.
Русские и не предполагали, что с появлением Шафирова в турецком лагере у великого визиря, этого горе-вояки, словно гора с плеч свалилась. Престарелый Балтаджи, сидя в шелковом шатре о многих покоях, пребывал в растерянности и вообще чувствовал себя очень неуютно. Его лучшие отряды, янычары, роптали, не желая вновь идти на приступ. Очередная атака на русские позиции, хотя бы и ослабленные, грозила им сильными потерями, в то время как, по слухам, габсбургская Австрия собирала силы для новой войны с турками.
Кроме того, великий визирь располагал сведениями, которые не дошли еще до Петра: русская кавалерия Ренне овладела Браиловом, захватила большую часть припасов турецкой армии и взорвала несколько пороховых складов. Понятовский и татарский хан жужжали у него над ухом, что надо решиться на последний штурм и одним ударом покончить и с битвой, и с войной, и с царем. Балтаджи, хоть и против воли, готов был согласиться и дать приказ начать общий штурм, когда в его шатер привели Шафирова. Русский вице-канцлер вручил визирю письмо от Шереметева, где говорилось, что война не отвечает истинным интересам обеих сторон, развязана из-за чьих-то происков и что поэтому двум полководцам следует остановить кровопролитие и попытаться найти почву для примирения.
Великий визирь увидел в этом перст Аллаха. Он мог считаться победителем и героем без дальнейших боевых действий. Не внемля отчаянным призывам Понятовского и хана, он велел прекратить обстрел русского лагеря и радостно уселся с парламентером за стол переговоров. Они беседовали всю ночь. Наутро Шафиров передал своим, что хотя визирь и жаждет мира, но переговоры затягиваются. Петр в нетерпении приказал своему посланцу соглашаться на любые условия, «кроме рабства», но настоять на немедленном соглашении. Русские войска умирали от голода, и при неудачном исходе переговоров Петр рассчитывал последним отчаянным усилием прорваться через турецкие траншеи.
Угроза нового сражения подстегнула Балтаджи, и он по пунктам изложил свои требования. В том, что касалось турецкой стороны, они подтвердили ожидания Петра: царь должен был лишиться всех плодов своего Азовского похода 1696 года и договора 1700 года. Азов и Таганрог следовало отдать туркам, уйти из Черного моря, уничтожить крепости в низовьях Днепра. Сверх того, русским войскам предстояло покинуть Польшу, а право держать постоянного царского посла в Константинополе отменялось. Что же до Швеции, то Петру следовало обеспечить беспрепятственное возвращение Карла XII на родину и «заключить с ним мир, если обоим удастся прийти к соглашению». Взамен османская армия должна была пропустить окруженные русские войска и позволить им благополучно вернуться в Россию.
Услышав об этих условиях, Петр изумился. Они были нелегки - на юге он терял все, - но оказались куда мягче, чем он ожидал. Относительно Швеции и Балтики говорилось лишь, что Карлу следует отправиться домой, а Петру - попробовать с ним помириться. Это, принимая во внимание все обстоятельства, было сущим благом. Турки поставили одно дополнительное условие: оставить Шафирова и полковника Михаила Шереметева, сына фельдмаршала, заложниками в Турции до тех пор, пока русские не выполнят обещаний вернуть Азов и другие земли.
Петру не терпелось подписать договор, пока великий визирь не передумал. Шафиров взял с собой молодого Шереметева и тотчас вернулся в турецкий лагерь. 12 июля договор был подписан, а 13 июля русская армия с оружием в руках построилась в колонны и стала выходить из злосчастного лагеря на Пруте. Но, прежде чем его покинул последний солдат, Петр и армия, сами того не ведая, пережили еще один решающий момент, который мог оказаться для них роковым.
После непрерывных турецких приступов, которые раз от раза становились всесильнее, царь, встревоженный отсутствием корпуса Репнина и недостатком провизии, созвал вечером военный совет. Решение, в сущности, могло быть только одно - отступать. Отступление в сторону Станилешти, к дивизии Репнина, началось ночью и продолжалось все следующее утро.
Это был кошмарный переход. Турки шли по пятам и непрестанно атаковали русский арьергард. Татарские отряды галопом проносились взад-вперед между телегами обоза, и почти весь он с остатками провианта погиб. Изможденная пехота страдала от жажды. Роты и батальоны строились в каре и таким порядком шли к реке, где по очереди пили, пока другие отбивались от татар. Только к вечеру в понедельник 9 июля вся русская пехота собралась в Станилешти, и солдаты принялись рыть на мысу неглубокие окопы, чтобы отбиваться от неприятельских всадников, рыскавших вокруг.
В сумерках стали подходить длинные цепи турецкой пехоты, в том числе и янычар, и пред очами великого визиря отборная османская гвардия обрушилась приступом на кое-как построенный русский лагерь. Русские стояли твердо, петровские солдаты встречали наступавшие цепи янычар ураганным огнем. Первая атака была отбита, турецкая пехота отошла и взялась, в свою очередь, прокладывать линию окопов, полностью окружившую русский лагерь. Подоспела турецкая артиллерия - пушки развернули широким полукругом так, что к ночи на русский лагерь смотрели дулами триста орудий. Тысячи татарских всадников, вместе с поляками и казаками, которых привел Карл, сторожили противоположный берег. Бежать было некуда: царь с армией попал в окружение.
Силы турок были несметны: 120 000 пехоты и 80 000 конницы. У Петра было всего 38 000 пехотинцев, а кавалерия под началом Ренне осталась далеко на юге. Он был прижат к реке и взят в кольцо тремя сотнями пушек, которые могли разнести его позиции в пух и прах. Еще хуже было то, что солдаты так измучились от голода и жары, что часть из них уже не могла драться. Даже воды из реки было достать непросто - посланные за ней солдаты попадали под плотный огонь татарской конницы с противоположного берега. Русские земляные укрепления были сделаны кое-как; заграждением для целого участка служили лишь туши павших обозных лошадей и наскоро сооруженные рогатки. Посреди лагеря вырыли неглубокую яму, где укрыли Екатерину с сопровождавшими ее женщинами. Это убежище, окруженное телегами и загороженное от солнца навесом, было жалкой защитой от турецких ядер. Екатерина держалась спокойно, другие дамы плакали.
Петр попал в отчаянное положение. Этой ночью, куда бы он ни глянул, по обе стороны реки мерцали на невысоких холмах тысячи костров громадного османского войска. Утром наверняка начнется приступ, и тогда - конец. Его, русского царя, полтавского победителя, разобьют и, наверное, в клетке протащат по улицам Константинополя. Плоды двадцати лет мучительных, колоссальных трудов могут испариться в один день. Неужели дойдет до этого? А почему бы нет? Не случилось ли в точности то же самое с его врагом Карлом? И по сходной причине: слишком гордый, слишком уверенный в своей счастливой звезде, он безоглядно углубился во вражескую территорию.
На самом же деле положение Петра было гораздо хуже, чем у Карла под Переволочной: шведская армия не попала в окружение превосходящих сил противника, а сам король изловчился бежать. Тут же все карты были в руках у турок: они могли захватить и армию, и царицу, и, главное, того, на ком все держалось, самого царя! Какие жертвы придется ему принести, какие невероятные территориальные уступки или контрибуции потребуются от России, чтобы выкупить его свободу?
Существует предание, будто в какой-то момент царь спросил Некулче, командующего молдавскими войсками, не может ли он как-нибудь проводить их с Екатериной к венгерской границе. Тот отказался, так как понимал, что даже если сумеет пробраться с ними сквозь окружение, то все равно деваться некуда: вся Молдавия уже кишит татарской конницей. Иногда высказывалось мнение, что царь просто струсил. Но когда битва проиграна, а армия на грани капитуляции, глава государства обязан думать о спасении страны. Петр знал, что в этот час он олицетворял Россию. Он знал, какой удар обрушится на страну, если вместе с армией, им выпестованной, в плен попадет и он сам. Армию со временем можно будет создать заново, если он сам останется на свободе. Но никто и ничто не сможет заново создать Петра - эта потеря будет для страны невосполнима.
На следующее утро, во вторник, 10-го числа, все должно было кончиться. Турецкая артиллерия открыла огонь, русские изготовились к последнему бою, но янычары на приступ не пошли. Терять было нечего, и Петр приказал совершить вылазку. Тысячи измученных русских солдат поднялись из окопов, ринулись на передовые линии османов и успели нанести им тяжелые потери, прежде чем были отброшены. Во время вылазки русские захватили пленных, и от одного из них Петр узнал, что янычарам сильно досталось в бою накануне, и они не расположены снова идти в атаку на русские позиции. Это, по крайней мере, могло дать царю некоторую надежду на более или менее приличные условия капитуляции.
Пока длилось затишье, Петр предложил Шереметеву и вице-канцлеру Шафирову отправить парламентера к великому визирю и выяснить, какие условия предложат турки. Шереметев, трезво оценивая соотношение сил, без обиняков сказал своему повелителю, что смешно и думать об этом. С чего бы туркам соглашаться на что-либо, кроме полной сдачи противника? Кошка не станет вступать в переговоры с мышкой, если та у нее в когтях. Но на совете была Екатерина, и она поддержала мужа. Шереметеву, как командующему русской армии, было велено от своего имени составить проект предложения о перемирии.
Петр при подготовке этих предложений смотрел на свое будущее с мрачным реализмом. Он знал, что Карл - гость, а теперь и союзник султана, и предполагал, что любое мирное соглашение будет предусматривать разрешение споров России не только с Турцией, но и со Швецией. Царь предвидел, что ему придется пойти на принципиальные уступки. В конечном счете он был готов - хотя это не входило в первый вариант его предложений - отдать Азов, срыть Таганрог и отказаться от всего, что он отвоевал у турок за двадцать лет.
Русские и не предполагали, что с появлением Шафирова в турецком лагере у великого визиря, этого горе-вояки, словно гора с плеч свалилась. Престарелый Балтаджи, сидя в шелковом шатре о многих покоях, пребывал в растерянности и вообще чувствовал себя очень неуютно. Его лучшие отряды, янычары, роптали, не желая вновь идти на приступ. Очередная атака на русские позиции, хотя бы и ослабленные, грозила им сильными потерями, в то время как, по слухам, габсбургская Австрия собирала силы для новой войны с турками.
Кроме того, великий визирь располагал сведениями, которые не дошли еще до Петра: русская кавалерия Ренне овладела Браиловом, захватила большую часть припасов турецкой армии и взорвала несколько пороховых складов. Понятовский и татарский хан жужжали у него над ухом, что надо решиться на последний штурм и одним ударом покончить и с битвой, и с войной, и с царем. Балтаджи, хоть и против воли, готов был согласиться и дать приказ начать общий штурм, когда в его шатер привели Шафирова. Русский вице-канцлер вручил визирю письмо от Шереметева, где говорилось, что война не отвечает истинным интересам обеих сторон, развязана из-за чьих-то происков и что поэтому двум полководцам следует остановить кровопролитие и попытаться найти почву для примирения.
Великий визирь увидел в этом перст Аллаха. Он мог считаться победителем и героем без дальнейших боевых действий. Не внемля отчаянным призывам Понятовского и хана, он велел прекратить обстрел русского лагеря и радостно уселся с парламентером за стол переговоров. Они беседовали всю ночь. Наутро Шафиров передал своим, что хотя визирь и жаждет мира, но переговоры затягиваются. Петр в нетерпении приказал своему посланцу соглашаться на любые условия, «кроме рабства», но настоять на немедленном соглашении. Русские войска умирали от голода, и при неудачном исходе переговоров Петр рассчитывал последним отчаянным усилием прорваться через турецкие траншеи.
Угроза нового сражения подстегнула Балтаджи, и он по пунктам изложил свои требования. В том, что касалось турецкой стороны, они подтвердили ожидания Петра: царь должен был лишиться всех плодов своего Азовского похода 1696 года и договора 1700 года. Азов и Таганрог следовало отдать туркам, уйти из Черного моря, уничтожить крепости в низовьях Днепра. Сверх того, русским войскам предстояло покинуть Польшу, а право держать постоянного царского посла в Константинополе отменялось. Что же до Швеции, то Петру следовало обеспечить беспрепятственное возвращение Карла XII на родину и «заключить с ним мир, если обоим удастся прийти к соглашению». Взамен османская армия должна была пропустить окруженные русские войска и позволить им благополучно вернуться в Россию.
Услышав об этих условиях, Петр изумился. Они были нелегки - на юге он терял все, - но оказались куда мягче, чем он ожидал. Относительно Швеции и Балтики говорилось лишь, что Карлу следует отправиться домой, а Петру - попробовать с ним помириться. Это, принимая во внимание все обстоятельства, было сущим благом. Турки поставили одно дополнительное условие: оставить Шафирова и полковника Михаила Шереметева, сына фельдмаршала, заложниками в Турции до тех пор, пока русские не выполнят обещаний вернуть Азов и другие земли.
Петру не терпелось подписать договор, пока великий визирь не передумал. Шафиров взял с собой молодого Шереметева и тотчас вернулся в турецкий лагерь. 12 июля договор был подписан, а 13 июля русская армия с оружием в руках построилась в колонны и стала выходить из злосчастного лагеря на Пруте. Но, прежде чем его покинул последний солдат, Петр и армия, сами того не ведая, пережили еще один решающий момент, который мог оказаться для них роковым.