ПОРТУГАЛЬСКАЯ ИНДИЯ. ПЕРВЫЕ УСПЕХИ
Оригинал взят у roman_rostovcev в ПОРТУГАЛЬСКАЯ ИНДИЯ. ПЕРВЫЕ УСПЕХИ
Король Жуан II (1481-95) во время своего короткого, но знаменитого правления, используя сравнение Барруша, "рыскал вокруг Африки подобно голодному как собака льву, пытаясь отыскать вход в охраняемый двор".
Он продолжил морские исследования, начатые его дядей, и также отправил сухопутные экспедиции, одна из которых проникла в Тимбукту, тогда как другая изучала сухопутные торговые маршруты, ведущие к Индийскому океану. В самой Португалии он разгромил могущественную феодальную аристократию, в результате чего власть португальской короны приобрела деспотический характер, и был освобожден резерв людской энергии, которая в противном случае была бы бесцельно растрачена во внутренних интригах и насилиях. Из среды отныне покорной королю феодальной знати вышли те предводители, которые, в течение 50 лет после смерти Жуана II, привели португальцев в самые отдаленные части земного шара, а саму страну - к вершине ее славы. Эта аристократия, как уже говорилось, была иностранной по происхождению, и нет свидетельств, что убыль в рядах представителей господствующего класса, неизбежно возникавшая вследствие их авантюрной карьеры, возмещалась бы за счет низших слоев общества.
Принц Генрих обязал своих капитанов привозить в Португалию туземцев из открытых ими стран, - отчасти по той причине, что они представляли собой ценный товар, отчасти для того, чтобы при их посредничестве устанавливать связи с новыми племенами, выучив их диалекты. Поощрение браков между этими пленниками и португальцами стало элементом колониальной политики и первым шагом на пути, который привел к очень важным результатам; трудно переоценить значение этой меры для страны. Португальцы продемонстрировали свою готовность, практически отсутствовавшую в других европейских странах, к смешению своей расы с другими, коренным образом отличающимися от них народами.
Король Мануэл, наследовавший Жуану II, заслужил прозвание "Счастливый". Его успех во внешней политике был обусловлен деятельностью его предшественников, и созданные ими инструменты достались ему готовыми к использованию; даже подготовка экспедиции да Гамы уже шла полным ходом к моменту его восшествия на трон. Как показало одно из первых действий нового монарха, Мануэл не обладал личными способностями, нужными для той великой пьесы, в которой он был призван сыграть главную роль. Португальские евреи пользовались широкой славой в Европе; вся торговля страны была сосредоточена в их руках; они обладали выдающейся сметливостью и славились честностью в коммерческих сделках.
Чтобы получить руку испанской инфанты, Мануэл, с подачи Католических Королей издал указ об изгнании всех евреев из страны. Он вступил в брак с инфантой в 1497 г., но так и не получил обещанной награды, которой его поманили, поскольку так и не взошел на испанский трон. Некоторые евреи, чтобы избежать действия эдикта, обратились в христианство, но это не спасло их от непрестанных преследований со стороны инквизиции.
Один результат изгнания евреев проявился практически немедленно: когда в столицу Португалии по вновь открытому маршруту хлынуло все богатство Востока, в стране не осталось торговых ассоциаций, которые могли бы перераспределить его по всей Европе; иностранные торговцы должны были лично приезжать в Лиссабон, чтобы делать там свои закупки. Когда из-за войны с Испанией в конце 16 в. Англия и Голландия, лишившись доступа к этому рынку, направили свои эскадры на Восток, чтобы самим закупить специи, товаропоток легко перестроился на эти новые центры торговли, поскольку в самой Португалии так и не сложились собственные торговые гильдии, способные удержать существующие торговые пути и остановить упадок страны.
В отношениях со своим великим подданным, Альбукерке, Мануэл показал, что мало предназначен быть правителем: до нас не дошли сами приказы короля, но сквозь призму ответов Альбукерке можно судить, что они были заполнены мелочной придирчивой критикой и постоянным требованием денег, выставляя получателя почти безумцем. Сознавая собственную безмерную преданность интересам короля и ту блистательную службу, которую он сослужил стране, Альбукерке был вынужден, скрепя сердце, отвечать на выпад каждого доносчика, которые из зависти или злобы слали королю письмо за письмом, сочившиеся ядом клеветы и злопыхательских сплетен. "Но здесь есть люди, португальцы, которым доверяет Ваше Величество..., - с горечью писал Альбукерке монарху. - Если бы я пользовался таким же высоким доверием, я приказал бы сложить из голов форт в Каликуте, но я не могу похвастаться такой степенью доверия к себе со стороны Вашего Величества, как они". Вознаграждением Альбукерке стала его смерть от разочарования и краха иллюзий.
Какова бы ни была аморальность действий португальцев в Индии, их престиж там был, по-видимому, окончательно подорван аморальностью их губернаторов в Европе. Подозрительность от начала и до конца была основой их поведения. "Португальцы скорее предпочитают предать забвению собственные деяния, чем хвалить таковые их соседей", - вот комментарий их самого известного историка. Альбукерке сообщает практически то же самое. "Ведущим мотивом, стимулировавшим усердие на Вашей службе, является взаимное соперничество; такое соперничество могло бы быть достоинством, но на деле мы имеем то, что каждый стремится добиться расположения Вашего Величества к себе, выпячивая промахи и недостатки других; мы радуемся чужим несчастьям и ошибкам, и даже стремимся к тому, чтобы другие совершили ошибки, которые могли бы дать почву для обвинений против них". Каждое возвращавшееся на родину судно везло клеветнические письма, и в хаосе взаимных обвинений невозможно было доподлинно выяснить, кто был прав, а кто виноват.
Даже наиболее вопиющие случаи нарушения долга оставались незамеченными; ни один фидальго не мог быть наказан в Индии, а в Португалии им было одинаково легко как доказать, что обвинение против них было сфабриковано из-за личной вражды, так и опорочить репутацию оппонента, распуская клеветнические слухи за его спиной. Не только сами португальцы потеряли всякий страх перед наказанием за любой проступок, но и туземцы Индии утратили всякое доверие к португальскому правосудию.
Независимо от того, какими были португальцы в Европе, на Востоке ничто не могло исправить их характер или смягчить испорченность нравов. За редким исключением, единственные женщины, с которыми они могли бы общаться, либо занимали низкое положение в обществе и были крайне распущенными, либо же были высокого происхождения, но, деградировав под воздействием обстоятельств, были вынуждены вступать в браки с новыми пришельцами из Европы.
Во второй половине 16 в. вошло в обычай ежегодно отправлять в Индию бедных девушек-сирот благородного происхождения, находившихся под опекой короля Португалии, но прошло много лет, прежде чем за пределами Западных островов можно было бы встретить хотя бы одну добропорядочную португальскую женщину. Жизнь на борту судна была невыносима для любой женщины, имевшей хоть каплю самоуважения, и даже еще во время своего третьего плавания в Индию Васко да Гама приказал публично высечь трех португальских женщин, которые, вопреки его приказам, тайком проникли на корабли. Когда Жорже Кабрал, губернатор Индии в 1549-50 гг., взял с собой в колонии свою жену, знатную португальскую даму, это было отмечено как прецедент.
Ранние путешественники устранили весь страх перед сверхъестественным, и теперь, когда жажду обогащения могли бы перевесить только вполне реальная опасность потерпеть кораблекрушение и материальные неудобства убогой и грязной жизни на борту судна во время плавания, путешествие на Восток стало вполне обыденным делом. То же самое можно сказать и о врагах, с которыми португальцы столкнулись на суше.
Дуарте Пашеку и Альбукерке показали, в какой мере вооружение и организация европейцев превосходили таковые в страна Востока, и вслед за тем продемонстрировали, что сражения требовали определенного напряжения сил, но при правильном руководстве боем почти не представляли опасности.
Король Жуан II (1481-95) во время своего короткого, но знаменитого правления, используя сравнение Барруша, "рыскал вокруг Африки подобно голодному как собака льву, пытаясь отыскать вход в охраняемый двор".
Он продолжил морские исследования, начатые его дядей, и также отправил сухопутные экспедиции, одна из которых проникла в Тимбукту, тогда как другая изучала сухопутные торговые маршруты, ведущие к Индийскому океану. В самой Португалии он разгромил могущественную феодальную аристократию, в результате чего власть португальской короны приобрела деспотический характер, и был освобожден резерв людской энергии, которая в противном случае была бы бесцельно растрачена во внутренних интригах и насилиях. Из среды отныне покорной королю феодальной знати вышли те предводители, которые, в течение 50 лет после смерти Жуана II, привели португальцев в самые отдаленные части земного шара, а саму страну - к вершине ее славы. Эта аристократия, как уже говорилось, была иностранной по происхождению, и нет свидетельств, что убыль в рядах представителей господствующего класса, неизбежно возникавшая вследствие их авантюрной карьеры, возмещалась бы за счет низших слоев общества.
Принц Генрих обязал своих капитанов привозить в Португалию туземцев из открытых ими стран, - отчасти по той причине, что они представляли собой ценный товар, отчасти для того, чтобы при их посредничестве устанавливать связи с новыми племенами, выучив их диалекты. Поощрение браков между этими пленниками и португальцами стало элементом колониальной политики и первым шагом на пути, который привел к очень важным результатам; трудно переоценить значение этой меры для страны. Португальцы продемонстрировали свою готовность, практически отсутствовавшую в других европейских странах, к смешению своей расы с другими, коренным образом отличающимися от них народами.
Король Мануэл, наследовавший Жуану II, заслужил прозвание "Счастливый". Его успех во внешней политике был обусловлен деятельностью его предшественников, и созданные ими инструменты достались ему готовыми к использованию; даже подготовка экспедиции да Гамы уже шла полным ходом к моменту его восшествия на трон. Как показало одно из первых действий нового монарха, Мануэл не обладал личными способностями, нужными для той великой пьесы, в которой он был призван сыграть главную роль. Португальские евреи пользовались широкой славой в Европе; вся торговля страны была сосредоточена в их руках; они обладали выдающейся сметливостью и славились честностью в коммерческих сделках.
Чтобы получить руку испанской инфанты, Мануэл, с подачи Католических Королей издал указ об изгнании всех евреев из страны. Он вступил в брак с инфантой в 1497 г., но так и не получил обещанной награды, которой его поманили, поскольку так и не взошел на испанский трон. Некоторые евреи, чтобы избежать действия эдикта, обратились в христианство, но это не спасло их от непрестанных преследований со стороны инквизиции.
Один результат изгнания евреев проявился практически немедленно: когда в столицу Португалии по вновь открытому маршруту хлынуло все богатство Востока, в стране не осталось торговых ассоциаций, которые могли бы перераспределить его по всей Европе; иностранные торговцы должны были лично приезжать в Лиссабон, чтобы делать там свои закупки. Когда из-за войны с Испанией в конце 16 в. Англия и Голландия, лишившись доступа к этому рынку, направили свои эскадры на Восток, чтобы самим закупить специи, товаропоток легко перестроился на эти новые центры торговли, поскольку в самой Португалии так и не сложились собственные торговые гильдии, способные удержать существующие торговые пути и остановить упадок страны.
В отношениях со своим великим подданным, Альбукерке, Мануэл показал, что мало предназначен быть правителем: до нас не дошли сами приказы короля, но сквозь призму ответов Альбукерке можно судить, что они были заполнены мелочной придирчивой критикой и постоянным требованием денег, выставляя получателя почти безумцем. Сознавая собственную безмерную преданность интересам короля и ту блистательную службу, которую он сослужил стране, Альбукерке был вынужден, скрепя сердце, отвечать на выпад каждого доносчика, которые из зависти или злобы слали королю письмо за письмом, сочившиеся ядом клеветы и злопыхательских сплетен. "Но здесь есть люди, португальцы, которым доверяет Ваше Величество..., - с горечью писал Альбукерке монарху. - Если бы я пользовался таким же высоким доверием, я приказал бы сложить из голов форт в Каликуте, но я не могу похвастаться такой степенью доверия к себе со стороны Вашего Величества, как они". Вознаграждением Альбукерке стала его смерть от разочарования и краха иллюзий.
Какова бы ни была аморальность действий португальцев в Индии, их престиж там был, по-видимому, окончательно подорван аморальностью их губернаторов в Европе. Подозрительность от начала и до конца была основой их поведения. "Португальцы скорее предпочитают предать забвению собственные деяния, чем хвалить таковые их соседей", - вот комментарий их самого известного историка. Альбукерке сообщает практически то же самое. "Ведущим мотивом, стимулировавшим усердие на Вашей службе, является взаимное соперничество; такое соперничество могло бы быть достоинством, но на деле мы имеем то, что каждый стремится добиться расположения Вашего Величества к себе, выпячивая промахи и недостатки других; мы радуемся чужим несчастьям и ошибкам, и даже стремимся к тому, чтобы другие совершили ошибки, которые могли бы дать почву для обвинений против них". Каждое возвращавшееся на родину судно везло клеветнические письма, и в хаосе взаимных обвинений невозможно было доподлинно выяснить, кто был прав, а кто виноват.
Даже наиболее вопиющие случаи нарушения долга оставались незамеченными; ни один фидальго не мог быть наказан в Индии, а в Португалии им было одинаково легко как доказать, что обвинение против них было сфабриковано из-за личной вражды, так и опорочить репутацию оппонента, распуская клеветнические слухи за его спиной. Не только сами португальцы потеряли всякий страх перед наказанием за любой проступок, но и туземцы Индии утратили всякое доверие к португальскому правосудию.
Независимо от того, какими были португальцы в Европе, на Востоке ничто не могло исправить их характер или смягчить испорченность нравов. За редким исключением, единственные женщины, с которыми они могли бы общаться, либо занимали низкое положение в обществе и были крайне распущенными, либо же были высокого происхождения, но, деградировав под воздействием обстоятельств, были вынуждены вступать в браки с новыми пришельцами из Европы.
Во второй половине 16 в. вошло в обычай ежегодно отправлять в Индию бедных девушек-сирот благородного происхождения, находившихся под опекой короля Португалии, но прошло много лет, прежде чем за пределами Западных островов можно было бы встретить хотя бы одну добропорядочную португальскую женщину. Жизнь на борту судна была невыносима для любой женщины, имевшей хоть каплю самоуважения, и даже еще во время своего третьего плавания в Индию Васко да Гама приказал публично высечь трех португальских женщин, которые, вопреки его приказам, тайком проникли на корабли. Когда Жорже Кабрал, губернатор Индии в 1549-50 гг., взял с собой в колонии свою жену, знатную португальскую даму, это было отмечено как прецедент.
Ранние путешественники устранили весь страх перед сверхъестественным, и теперь, когда жажду обогащения могли бы перевесить только вполне реальная опасность потерпеть кораблекрушение и материальные неудобства убогой и грязной жизни на борту судна во время плавания, путешествие на Восток стало вполне обыденным делом. То же самое можно сказать и о врагах, с которыми португальцы столкнулись на суше.
Дуарте Пашеку и Альбукерке показали, в какой мере вооружение и организация европейцев превосходили таковые в страна Востока, и вслед за тем продемонстрировали, что сражения требовали определенного напряжения сил, но при правильном руководстве боем почти не представляли опасности.