Приезжал в гости брат.
Он выехал очень поздно, когда уже Луганск был сильно разрушен, потому что до последнего жил иллюзиями по поводу своей работы, которую не может бросить.
До этого, в вечер моего отъезда мы сильно поссорились, потому что я видела, что будет, и пыталась ему что-то доказать, а он, развалившись на моей кровати, разглагольствовал о том, что ополченцы тоже имеют право на своё мнение, и неизвестно, кто прав, и что в Росии и правда может быть всё зашибись, и стоит над этим подумать. Тогда от злости я словила белку, да. Моя рука уже швыряла в его голову блюдце, но мне удалось её остановить, и я убежала рыдать к бабушке. До этого я держалась, я всегда держусь до последнего. И я очень, очень рада, что эти рыдания случились, потому что на прощание мы успели сказать друг другу всё самое важное.
Сейчас ко мне приехал другой человек. Он говорит, что если его возьмут в армию, то он пойдёт - потому что своими глазами видел, что творили ополченцы. Он перестал говорить о России хорошо, потому что своими глазами видел, чем нашпиговала Россия наш город. Он безмятежно рассказывает о том, как проводил вечера в Луганске - распихав родителей по подвалам, сидел в беседке на качели, любовался отражением фонарей в бассейне, пил водку (у меня же дома стратегические запасы, я же ключница) с чаем, и читал Макса Фрая. Те немногие книги, которые ещё остались дома (потому что каждый уезжающий забирал по одной). И одну тоже забрал, да. Теперь она у меня лежит - приветом из дома. Так вот, пил и читал, а когда совсем уж свистело, то просто падал на пол - там узкая клумба типа канавы, вот туда. И он уволился. Уже несколько лет я убеждала его сделать это, потому что ну явно человек перерос то, чем знаимается, но война оказалась более убедительным явлением, чем я. Теперь он поехал в Киев - искать себя, и я желаю ему удачи.
До этого, в вечер моего отъезда мы сильно поссорились, потому что я видела, что будет, и пыталась ему что-то доказать, а он, развалившись на моей кровати, разглагольствовал о том, что ополченцы тоже имеют право на своё мнение, и неизвестно, кто прав, и что в Росии и правда может быть всё зашибись, и стоит над этим подумать. Тогда от злости я словила белку, да. Моя рука уже швыряла в его голову блюдце, но мне удалось её остановить, и я убежала рыдать к бабушке. До этого я держалась, я всегда держусь до последнего. И я очень, очень рада, что эти рыдания случились, потому что на прощание мы успели сказать друг другу всё самое важное.
Сейчас ко мне приехал другой человек. Он говорит, что если его возьмут в армию, то он пойдёт - потому что своими глазами видел, что творили ополченцы. Он перестал говорить о России хорошо, потому что своими глазами видел, чем нашпиговала Россия наш город. Он безмятежно рассказывает о том, как проводил вечера в Луганске - распихав родителей по подвалам, сидел в беседке на качели, любовался отражением фонарей в бассейне, пил водку (у меня же дома стратегические запасы, я же ключница) с чаем, и читал Макса Фрая. Те немногие книги, которые ещё остались дома (потому что каждый уезжающий забирал по одной). И одну тоже забрал, да. Теперь она у меня лежит - приветом из дома. Так вот, пил и читал, а когда совсем уж свистело, то просто падал на пол - там узкая клумба типа канавы, вот туда. И он уволился. Уже несколько лет я убеждала его сделать это, потому что ну явно человек перерос то, чем знаимается, но война оказалась более убедительным явлением, чем я. Теперь он поехал в Киев - искать себя, и я желаю ему удачи.