ТАМ. Третья часть
Ещё не открыв глаза, Глеб понял, что что-то не так. Чувствовал он себя вполне отдохнувшим, ничего не болело, но тем не менее, что-то не совпадало с обыденностью. Что-то тонкое, едва уловимое... А тут ещё этот сон. Он как крепкий транквилизатор сглаживал реальность, успокаивал, не давал ни малейшей возможности всяким внешним тревогам, просочиться вовнутрь.
Глеб потянулся, окончательно пробуждая тело и заставляя работать голову.
Запахи! Воздух в комнате был совсем не таким, каким был изо дня в день, на протяжении всей его взрослой жизни. Обычно, по утрам, вместе в первым осознанным вдохом, Глеб ощущал запах кофе, завтрака и этот сложно сплетённый, но такой узнаваемый, запах недавно покинутого душа. Вместе с этими привычными запахами, шли и привычные звуки. Жена, тихонечко колдующая на кухне, дети, собирающиеся в школу, закрываемая входная дверь. Всё обыденно, узнаваемо и предсказуемо ещё до момента свершения. Но сегодня всё было не так.
Во-первых тишина. Не просто отсутствие бытового шума, а тишина вообще, тишина, как самостоятельная форма бытия. Вокруг было так тихо, что при желании можно было бы услышать шуршание крыльев ангелов, если бы им вздумалось сюда заглянуть. Ни гула автомобилей, ни звуков, идущих от стен соседних квартир, не было вообще всей этой пыльной какофонии, свойственной мегаполису.
Во-вторых, запахи, родом из такого далёкого прошлого, что утратили в памяти Глеба даже свои тени. Зато оставили корни: крепкие и здоровые, из которых могли возродиться при первом удачном случае.
Глеб открыл глаза.
Он лежал на большой деревянной кровати, в совершенно незнакомой комнате. Чужой комнате, подумал было мужчина, но осёкся. То, что он здесь никогда не был, не вызывало у него не малейшего сомнения, но и назвать её чужой, он тоже отчего-то не мог. Странное дело! Глеб потихоньку попытался разобраться в своих ощущениях, разглядывая при этом свою спальню.
Комната была большая и светлая. Стены... Надо же! Стены были деревянные, не бревенчатые, а обшитые вертикальными, старательно подогнанными друг к другу, узкими дощечками. На одной из стен размещались два высоких окна, с массивными рамами и широкими подоконниками тёмного дерева, тонко контрастирующими со светлыми ажурными стенами. Ни штор, ни занавесок на окнах не было, ничего не мешало смотреть сквозь чисто вымытые стёкла, на утренний лесной пейзаж.
В углу, рядом с окном, стояла конторка, с призывно откинутой крышкой. На столешнице находилась чернильница, с воткнутым в неё страусовым пером, и массивное пресс-папье, с малахитовой, по крайней мере зелёной с прожилками, ручкой. «Скорее для бутафории, или как элемент дизайна», - решил для себя Глеб, поскольку разглядел по соседству чёрный ноутбук. Над конторкой висела акварель, с каким-то лунным речным пейзажем, в меру разбавленный камышами, ряской и прочими атрибутами жанра.
Справа от Глеба, во всю сену, был книжный шкаф, до отказа, безо всякой системы и порядка, набитый разномастными книжными изданиями, разных эпох, стран и, судя по корешкам, разных направлений литературы.
«Интересненько!», - резюмировал Глеб, бегло просматривая книжные ряды от пола, покрытого белым длинноворсным ковром, до высокого сводчатого потолка, увенчанного трёхъярусной люстрой, чьё готическое происхождение не вызывало никакого сомнения.
Не заметить того, что над отделкой комнаты трудился грамотный дизайнер, и воз-можно не один год, было не возможно. Как и того, что его заказчик явно не комплексовал по поводу абсолютного отсутствия у себя вкуса в целом, и того, как такая «отделка» будет воспринята окружающими его людьми или гостями, в частности. Вся «спальня» напоминала собой тщательно проработанную, до самых мельчайших нюансов и деталей, мешанину стилей, от которой должно было покоробить любого, хоть мало-мальски образованного человека.
Глеб хмыкнул. А вот его чего-то не коробило. Вот как бывает-то! Глаз всё оценивает, разум критикует, а сердце, как ни странно, радуется.
Устав пялиться на готическое недоразумение на потолке, мужчина перевёл взгляд на четвёртую стену, у себя за изголовьем. Правда, для этого пришлось изрядно запрокинуть голову, но вставать с удобной кровати пока не хотелось.
Как и следовало ожидать, и там без сюрпризов не обошлось. Прямо по центру стены, ровно над подушками, из стены торчала довольно внушительных размеров, кошачья голова. Вернее она не торчала, а была прибита к лакированной дощечке, которая в свою очередь, висела на стене. Обычного звериного оскала, какой любят придавать своим работам таксидермисты, у головы не было, зато был презрительно задранный подбородок, и вызывающий взгляд песочно-зелёных глаз. А может просто так показалось Глебу, поскольку он смотрел на неё снизу вверх, да ещё неудобно вывернув свою собственную, лохматую со сна.
Размяв затёкшую шею, Глеб сел на кровати. Тайны тайнами, а завтрак пока никто не отменял, по крайней мере его собственный желудок. А раз хозяина дома поблизости нет, о кормёжке придётся заботиться самому.
Поискав под кроватью тапочки, но так их и не найдя, мужчина поднялся, одёрнул майку и заправил её в старые, «домашние» джинсы, на случай, если в доме всё же кто-то есть, и пошёл к двери.
Кухня нашлась неподалеку от спальни, в конце коридора, сразу за лестницей, ведущей куда-то наверх, видимо на второй этаж. То, что это была именно кухня, можно было лишь утверждать с большой долей вероятности, но никак не быть полностью в этом уверенным. Да, кухонная плита там была, и даже не одна, и шкафчики-полочки с банками-припасами тоже имелись. Но что касается остального, то и тут приложил руку великий безвкусный гений хозяина дома.
Бегло осмотревшись, Глеб подошёл к маленькому очагу, сложенному из крупных булыжников, осторожно потрогал ладонью рабочую плиту - горячая! А дальше всё пошло как-то само, почти без участия, по крайней мере осознанного, со стороны гостя. Открыть чугунную заслонку, поворошить еле тлеющие угли лежащей поблизости кочергой, добавить несколько маленьких поленьев. Распахнуть дверцы висящего над очагом шкафчика, достать банку с кофе, сахарницу и маленькую стекляшку со специями. Из ниши в стене, скрытой от постороннего взгляда неприметной занавесочкой, выудить большую медную джезву. Старую, покрытую витиеватым орнаментом или какими-то незнакомыми рунами, проступающими сквозь зеленоватый налёт, более сильный возле деревянной ручки. Заправить её и любовно уместить на заботливо выровненный, горячий песок, засыпанный в специальное углубление на плите булыжного очага. И время от времени неторопливо помешивать, неизвестно как появившейся в руке ложечкой, растущую ароматную гриву.
Через час, Глеб уже завтракал на веранде. Его благодушное настроение позволило ему простить неведомому хозяину не только его отсутствие, но и даже охоту на диких бродячих котов. «В конце концов», - решил гость, отправляя в рот маленький кубик мягкого янтарного сыра и жмурясь от удовольствия, - «значит так было нужно. Не будет же человек, так тонко разбирающийся в сыре, устраивать сафари на своих камышовых угодьях, безо всякой к тому причины?»
Глеб сделал ещё глоток. Кофе был великолепен уже сам по себе, а на свежем воз-духе, на природе, которая начиналась прямо здесь, сразу за перилами веранды... Мужчина прислушался к своим внутренним ощущениям, привычно пытаясь разложить их на составляющие, но через какое-то время понял, что ничего не может сделать. Не выделялось, не отрезалось, не отщипывалось... Зато было полное, неспешное чувство гармонии. Не те короткие мгновения, которые он умудрялся обычно отхватить от своих буден, а постоянное, плавно текущее, как равнинная река. И такое же полноводное.
Опустевшая чашка была вновь наполнена, благо джезва большая, кофе хватит надолго. Можно хоть целый день сидеть вот так вот, и смотреть вперёд, на песчаную тропинку, убегающую со двора в лес, слушать тихий шёпот листьев, обонять ветер. Расплетать запахи, из которых он свит: запах тёплой пыли, разнотравья, речной воды, запах сухого, звенящего камыша... Или смотреть дневное представление в вечном театре Солнца и Тени. Наблюдать за причудливыми образами, сотканными многомиллионной лиственной армией.
Плюх!
Кофе выплеснулся из чашки на стол, рука Глеба мелко задрожала, настолько рез-ким и внезапным был переход от расслабленного состояния до реальности.
Среди вольготно разросшихся кустов и молодого подлеска, блуждающий взор писателя внезапно различил направленный на него в упор, немигающий прямой взгляд.
Глеб потянулся, окончательно пробуждая тело и заставляя работать голову.
Запахи! Воздух в комнате был совсем не таким, каким был изо дня в день, на протяжении всей его взрослой жизни. Обычно, по утрам, вместе в первым осознанным вдохом, Глеб ощущал запах кофе, завтрака и этот сложно сплетённый, но такой узнаваемый, запах недавно покинутого душа. Вместе с этими привычными запахами, шли и привычные звуки. Жена, тихонечко колдующая на кухне, дети, собирающиеся в школу, закрываемая входная дверь. Всё обыденно, узнаваемо и предсказуемо ещё до момента свершения. Но сегодня всё было не так.
Во-первых тишина. Не просто отсутствие бытового шума, а тишина вообще, тишина, как самостоятельная форма бытия. Вокруг было так тихо, что при желании можно было бы услышать шуршание крыльев ангелов, если бы им вздумалось сюда заглянуть. Ни гула автомобилей, ни звуков, идущих от стен соседних квартир, не было вообще всей этой пыльной какофонии, свойственной мегаполису.
Во-вторых, запахи, родом из такого далёкого прошлого, что утратили в памяти Глеба даже свои тени. Зато оставили корни: крепкие и здоровые, из которых могли возродиться при первом удачном случае.
Глеб открыл глаза.
Он лежал на большой деревянной кровати, в совершенно незнакомой комнате. Чужой комнате, подумал было мужчина, но осёкся. То, что он здесь никогда не был, не вызывало у него не малейшего сомнения, но и назвать её чужой, он тоже отчего-то не мог. Странное дело! Глеб потихоньку попытался разобраться в своих ощущениях, разглядывая при этом свою спальню.
Комната была большая и светлая. Стены... Надо же! Стены были деревянные, не бревенчатые, а обшитые вертикальными, старательно подогнанными друг к другу, узкими дощечками. На одной из стен размещались два высоких окна, с массивными рамами и широкими подоконниками тёмного дерева, тонко контрастирующими со светлыми ажурными стенами. Ни штор, ни занавесок на окнах не было, ничего не мешало смотреть сквозь чисто вымытые стёкла, на утренний лесной пейзаж.
В углу, рядом с окном, стояла конторка, с призывно откинутой крышкой. На столешнице находилась чернильница, с воткнутым в неё страусовым пером, и массивное пресс-папье, с малахитовой, по крайней мере зелёной с прожилками, ручкой. «Скорее для бутафории, или как элемент дизайна», - решил для себя Глеб, поскольку разглядел по соседству чёрный ноутбук. Над конторкой висела акварель, с каким-то лунным речным пейзажем, в меру разбавленный камышами, ряской и прочими атрибутами жанра.
Справа от Глеба, во всю сену, был книжный шкаф, до отказа, безо всякой системы и порядка, набитый разномастными книжными изданиями, разных эпох, стран и, судя по корешкам, разных направлений литературы.
«Интересненько!», - резюмировал Глеб, бегло просматривая книжные ряды от пола, покрытого белым длинноворсным ковром, до высокого сводчатого потолка, увенчанного трёхъярусной люстрой, чьё готическое происхождение не вызывало никакого сомнения.
Не заметить того, что над отделкой комнаты трудился грамотный дизайнер, и воз-можно не один год, было не возможно. Как и того, что его заказчик явно не комплексовал по поводу абсолютного отсутствия у себя вкуса в целом, и того, как такая «отделка» будет воспринята окружающими его людьми или гостями, в частности. Вся «спальня» напоминала собой тщательно проработанную, до самых мельчайших нюансов и деталей, мешанину стилей, от которой должно было покоробить любого, хоть мало-мальски образованного человека.
Глеб хмыкнул. А вот его чего-то не коробило. Вот как бывает-то! Глаз всё оценивает, разум критикует, а сердце, как ни странно, радуется.
Устав пялиться на готическое недоразумение на потолке, мужчина перевёл взгляд на четвёртую стену, у себя за изголовьем. Правда, для этого пришлось изрядно запрокинуть голову, но вставать с удобной кровати пока не хотелось.
Как и следовало ожидать, и там без сюрпризов не обошлось. Прямо по центру стены, ровно над подушками, из стены торчала довольно внушительных размеров, кошачья голова. Вернее она не торчала, а была прибита к лакированной дощечке, которая в свою очередь, висела на стене. Обычного звериного оскала, какой любят придавать своим работам таксидермисты, у головы не было, зато был презрительно задранный подбородок, и вызывающий взгляд песочно-зелёных глаз. А может просто так показалось Глебу, поскольку он смотрел на неё снизу вверх, да ещё неудобно вывернув свою собственную, лохматую со сна.
Размяв затёкшую шею, Глеб сел на кровати. Тайны тайнами, а завтрак пока никто не отменял, по крайней мере его собственный желудок. А раз хозяина дома поблизости нет, о кормёжке придётся заботиться самому.
Поискав под кроватью тапочки, но так их и не найдя, мужчина поднялся, одёрнул майку и заправил её в старые, «домашние» джинсы, на случай, если в доме всё же кто-то есть, и пошёл к двери.
Кухня нашлась неподалеку от спальни, в конце коридора, сразу за лестницей, ведущей куда-то наверх, видимо на второй этаж. То, что это была именно кухня, можно было лишь утверждать с большой долей вероятности, но никак не быть полностью в этом уверенным. Да, кухонная плита там была, и даже не одна, и шкафчики-полочки с банками-припасами тоже имелись. Но что касается остального, то и тут приложил руку великий безвкусный гений хозяина дома.
Бегло осмотревшись, Глеб подошёл к маленькому очагу, сложенному из крупных булыжников, осторожно потрогал ладонью рабочую плиту - горячая! А дальше всё пошло как-то само, почти без участия, по крайней мере осознанного, со стороны гостя. Открыть чугунную заслонку, поворошить еле тлеющие угли лежащей поблизости кочергой, добавить несколько маленьких поленьев. Распахнуть дверцы висящего над очагом шкафчика, достать банку с кофе, сахарницу и маленькую стекляшку со специями. Из ниши в стене, скрытой от постороннего взгляда неприметной занавесочкой, выудить большую медную джезву. Старую, покрытую витиеватым орнаментом или какими-то незнакомыми рунами, проступающими сквозь зеленоватый налёт, более сильный возле деревянной ручки. Заправить её и любовно уместить на заботливо выровненный, горячий песок, засыпанный в специальное углубление на плите булыжного очага. И время от времени неторопливо помешивать, неизвестно как появившейся в руке ложечкой, растущую ароматную гриву.
Через час, Глеб уже завтракал на веранде. Его благодушное настроение позволило ему простить неведомому хозяину не только его отсутствие, но и даже охоту на диких бродячих котов. «В конце концов», - решил гость, отправляя в рот маленький кубик мягкого янтарного сыра и жмурясь от удовольствия, - «значит так было нужно. Не будет же человек, так тонко разбирающийся в сыре, устраивать сафари на своих камышовых угодьях, безо всякой к тому причины?»
Глеб сделал ещё глоток. Кофе был великолепен уже сам по себе, а на свежем воз-духе, на природе, которая начиналась прямо здесь, сразу за перилами веранды... Мужчина прислушался к своим внутренним ощущениям, привычно пытаясь разложить их на составляющие, но через какое-то время понял, что ничего не может сделать. Не выделялось, не отрезалось, не отщипывалось... Зато было полное, неспешное чувство гармонии. Не те короткие мгновения, которые он умудрялся обычно отхватить от своих буден, а постоянное, плавно текущее, как равнинная река. И такое же полноводное.
Опустевшая чашка была вновь наполнена, благо джезва большая, кофе хватит надолго. Можно хоть целый день сидеть вот так вот, и смотреть вперёд, на песчаную тропинку, убегающую со двора в лес, слушать тихий шёпот листьев, обонять ветер. Расплетать запахи, из которых он свит: запах тёплой пыли, разнотравья, речной воды, запах сухого, звенящего камыша... Или смотреть дневное представление в вечном театре Солнца и Тени. Наблюдать за причудливыми образами, сотканными многомиллионной лиственной армией.
Плюх!
Кофе выплеснулся из чашки на стол, рука Глеба мелко задрожала, настолько рез-ким и внезапным был переход от расслабленного состояния до реальности.
Среди вольготно разросшихся кустов и молодого подлеска, блуждающий взор писателя внезапно различил направленный на него в упор, немигающий прямой взгляд.