«Я», стремятся к нему...
Философы пытаются репрезентировать «я», стремятся к нему, но не способны и никогда не будут способны бросить ему вызов напрямую, им обладать; им мешают в этом галлюцинативная одержимость когерентностью и рыночный подход. Необходима совсем другая кровь в венах: совсем другие методы познания...
Что же касается науки и ее конструкций, то в отношении доктрины подлинного «я» они столь же пригодны, как изобретение электробритвы или чернильной ручки.
Искусство, если понимать его в общем (как интуицию природы, как выражение того, что есть вечного и универсального в людях), принесет нам не больше пользы. Однако отдельным видам искусств возможно приблизиться к знакам высшего существования. Но для этого искусство должно стать другим: в искусстве прошлого не было пока ничего подлинно духовного... Сантименты и рынок... Бесконечная бездуховность так называемых «духовных личностей»...
Подлинно духовный метод, как в искусстве, так и в иных сферах, если не брать в расчет тех небольших мистических вспышек, которые то тут, то там освещают на мгновение темную и иллюзорную череду исторических или мифических событий, еще только предстоит создать: метод абстрактный, метод непрактический, метод чистоты и свободы.
Любой поиск - это болезнь. Ищет только тот, кому чего-то недостает: это тщетная истерическая конвульсия существ, которые, осознавая свою ущербность, стремятся стать чем-то иным, нежели они сами. Любой метод - это декаданс и разложение: тщетно грубые и тупые массы ломают свои ногти о неумолимую гладкость высоких белых гранитных стен, которые их окружают.
Свобода, обладание - это мистический момент озарения: это благодать... И едва мы почувствуем ее, едва она станет явной, как она уже мертва, и падает грязной нелепой скорлупой на землю ожесточенных и тупых торгашей.
И здесь, на пороге, слова медленно глохнут, становясь невнятными...
Мистический метод несет противоречие в самом себе: но как раз потому, что в противоречии проявляется высшее сознание, именно он должен стать методом и основой новой практики, и вот здесь-то как раз нет никакого противоречия: это полезно, а значит, и реально по причине существования представления (если его принять). Ницше «Человеческое, слишком человеческое».
Искусство это эгоизм и свобода.
Я воспринимаю искусство как незаинтересованное разбирательство, установленное высшим сознанием индивидуума, трансцендентным и отстраненным от эмоциональных кристаллизации и вульгарного опыта.
Эстетическим чувством следует обладать как мистической тенью; с другой стороны, как жизненным мировоззрением (Weltanschauung): философия, искусство, мораль, вульгарный опыт, наука - все это должно быть решительно переплавлено в непредопределённую собственность эстетического мгновения. Оно должно основываться только на воле (на чистой воле к жизни), а также в проявленной и ясной форме и активности.
Искренность (страстный эгоизм, человечность или жестокость - Леопарди, Данте, Дионис) - это категория, для которой искусство становится низшей и практической формой, своего рода не-искусством. Тот, кто искренен, тот не оригинален, тот не является творцом; тот, кто искренен, тот объективен, он не что иное, как неразумный атом развернутой силы (инерции), о которой он не знает ничего. Вся человеческая ценность, основанная на искренности, явно или скрыто является лишь условностью, конвенцией.
Поэтому и гениальность -это конвенция: гений - это функция культуры и воспитания чувств (и то и другое суть формы практики: чувственной или утилитарной); как иначе «гениями» могут стать авторы Фантомаса или Понсон дю Терай вместо Микеланджело или Вагнера! Утверждать, на основании практических соображений, устанавливаемых культурой, что Данте не был гением, столь же абсурдно, как утверждать, что сумма внутренних углов треугольника отлична от 180 градусов, принимая при этом постулаты эвклидовой геометрии. Универсальность понимания гения отражает универсальность исходной культуры, являющейся в своих корнях бессознательно чувственной и утилитарной: это будет лишь известковая инкрустация, лишенная какой бы то ни было духовной необходимости.
Однако могут существовать и неэвклидовы геометрии на равных основаниях. Для меня, например, гении - это Шенберг и Тцара, а не Вагнер и Данте.
Честно говоря, немногого все это стоит, если вообще хоть что-то стоит. Устанешь повторять: это виртуозно, это технически совершенно. Устанешь, так как все это просто знамя, колышимое ветром!
Надо научиться не видеть, не находить, не иметь: оказаться нигде, холодно под контролем прозрачнейшей хирургической воли.
Вот это и будет впервые по-настоящему творческим: эгоизмом и свободой!
Что же касается науки и ее конструкций, то в отношении доктрины подлинного «я» они столь же пригодны, как изобретение электробритвы или чернильной ручки.
Искусство, если понимать его в общем (как интуицию природы, как выражение того, что есть вечного и универсального в людях), принесет нам не больше пользы. Однако отдельным видам искусств возможно приблизиться к знакам высшего существования. Но для этого искусство должно стать другим: в искусстве прошлого не было пока ничего подлинно духовного... Сантименты и рынок... Бесконечная бездуховность так называемых «духовных личностей»...
Подлинно духовный метод, как в искусстве, так и в иных сферах, если не брать в расчет тех небольших мистических вспышек, которые то тут, то там освещают на мгновение темную и иллюзорную череду исторических или мифических событий, еще только предстоит создать: метод абстрактный, метод непрактический, метод чистоты и свободы.
Любой поиск - это болезнь. Ищет только тот, кому чего-то недостает: это тщетная истерическая конвульсия существ, которые, осознавая свою ущербность, стремятся стать чем-то иным, нежели они сами. Любой метод - это декаданс и разложение: тщетно грубые и тупые массы ломают свои ногти о неумолимую гладкость высоких белых гранитных стен, которые их окружают.
Свобода, обладание - это мистический момент озарения: это благодать... И едва мы почувствуем ее, едва она станет явной, как она уже мертва, и падает грязной нелепой скорлупой на землю ожесточенных и тупых торгашей.
И здесь, на пороге, слова медленно глохнут, становясь невнятными...
Мистический метод несет противоречие в самом себе: но как раз потому, что в противоречии проявляется высшее сознание, именно он должен стать методом и основой новой практики, и вот здесь-то как раз нет никакого противоречия: это полезно, а значит, и реально по причине существования представления (если его принять). Ницше «Человеческое, слишком человеческое».
Искусство это эгоизм и свобода.
Я воспринимаю искусство как незаинтересованное разбирательство, установленное высшим сознанием индивидуума, трансцендентным и отстраненным от эмоциональных кристаллизации и вульгарного опыта.
Эстетическим чувством следует обладать как мистической тенью; с другой стороны, как жизненным мировоззрением (Weltanschauung): философия, искусство, мораль, вульгарный опыт, наука - все это должно быть решительно переплавлено в непредопределённую собственность эстетического мгновения. Оно должно основываться только на воле (на чистой воле к жизни), а также в проявленной и ясной форме и активности.
Искренность (страстный эгоизм, человечность или жестокость - Леопарди, Данте, Дионис) - это категория, для которой искусство становится низшей и практической формой, своего рода не-искусством. Тот, кто искренен, тот не оригинален, тот не является творцом; тот, кто искренен, тот объективен, он не что иное, как неразумный атом развернутой силы (инерции), о которой он не знает ничего. Вся человеческая ценность, основанная на искренности, явно или скрыто является лишь условностью, конвенцией.
Поэтому и гениальность -это конвенция: гений - это функция культуры и воспитания чувств (и то и другое суть формы практики: чувственной или утилитарной); как иначе «гениями» могут стать авторы Фантомаса или Понсон дю Терай вместо Микеланджело или Вагнера! Утверждать, на основании практических соображений, устанавливаемых культурой, что Данте не был гением, столь же абсурдно, как утверждать, что сумма внутренних углов треугольника отлична от 180 градусов, принимая при этом постулаты эвклидовой геометрии. Универсальность понимания гения отражает универсальность исходной культуры, являющейся в своих корнях бессознательно чувственной и утилитарной: это будет лишь известковая инкрустация, лишенная какой бы то ни было духовной необходимости.
Однако могут существовать и неэвклидовы геометрии на равных основаниях. Для меня, например, гении - это Шенберг и Тцара, а не Вагнер и Данте.
Честно говоря, немногого все это стоит, если вообще хоть что-то стоит. Устанешь повторять: это виртуозно, это технически совершенно. Устанешь, так как все это просто знамя, колышимое ветром!
Надо научиться не видеть, не находить, не иметь: оказаться нигде, холодно под контролем прозрачнейшей хирургической воли.
Вот это и будет впервые по-настоящему творческим: эгоизмом и свободой!