Начало научной орнитоарктологии (авиурсологии?) положено
Многоуважаемый platonicus написал предисловие к предполагаемой книжке моих стихов. Размещаю здесь с его любезного разрешения.
Среди оставшегося то ли в проклятом, то ли в блаженном прошлом, оказался и литературный процесс: та связность культурного пространства, когда между авторами и текстами протянуты связи подражательства, ученичества, сотрудничества, дружбы, полемики, вражды, отрицания - так что от Бунина до Хлебникова или от Бенедикта Лившица до Горького можно дойти если не за один, так за три хода. Этого больше нет - и Бог весть, будет ли когда-нибудь снова.
Связности больше нет. Это, во-первых, значит, что наши речи не то что за десять шагов - какие там десять! - даже за два не слышны. Сложившийся и резко своеобразный автор с несколькими книгами стихов, о котором за пределами круга знакомых не знает никто - не то чтоб такого никогда не бывало, но раньше это обычно объяснялось невозможностью, а то и прямой опасностью обнародования текстов. Сейчас это скорее норма: никакие внелитературные обстоятельства для этого не нужны.
И еще это значит, что настоящее (в грамматическом смысле) для поэта больше не данность. Настоящее приходится лепить - из общего цитатного фонда, из собственной биографии, из мимолетных примет сегодняшнего, под рукой превращающегося во вчерашнее. Библейская аллюзия, - забористая русская идиома - примета быта шестидесятых - цитата из анекдота или советской песни - реалия из позавчерашних новостей - цитата из Пушкина-Мандельштама-Бродского - словечко из сетевого жаргона… Да. Оказывается, из этого тоже можно делать стихи.
Правда, для этого нужно несколько условий. Для начала не обойтись без острого чувства, что кроме быта есть еще и бытие - причем являет оно себя через этот самый быт, - сквозя, проглядывая, - «неслиянно и нераздельно», сказал бы я, когда б формула не была занята другим значением. Только так можно получить нужное напряжение между лексическими пластами, которое будет держать стихотворение: когда на одном полюсе «Море отдаст своих мертвецов», на другом - «хрен допросишься», и эти полюса, как им и положено, предполагают, а не отрицают друг друга.
Кроме того, вам понадобится мысль. Настоящая, а не из дешевой пластмассы. Нет, я не знаю, где вы ее раздобудете. «Он у нас оригинален, ибо мыслит», - сказал один великий поэт о другом, - и как в воду глядел: тот, кто мыслит, выделялся на общем фоне в любую эпоху, а в нашу и подавно. Войдя в стих, мысль стремится его преобразовать, - запрещает ему не обеспеченное смыслом благозвучие, вытягивает строку, при первой же возможности избавляется от рифмы, или от регулярного метра, или от того или другого сразу… - в общем, только впустите ее туда - и вместо стиха ничейного и общедоступного вы получите новый звук: «Я очень давно не ночевал, даже не появлялся, в этой квартире.
Не самая удачная оказалась идея, как провести лето...»
Ну и еще не обойтись без уймы нужных мелочей и тонкостей. Например, придется не терять способности смеяться, иначе свихнешься - но и удерживать смех в узде, иначе он превратится во всепожирающую ржущую утробу. Придется помнить, что ты сын Адама - и что это сразу и высочайший титул, и мучительнейший позор, а потому ни позы «один я умный в белом пальто», ни позы «так нас, гаденьких», ни тем более позы «полюбуйтесь, какая я тварь» - ничего этого вам категорически нельзя. Ну это уже сами разберетесь.
Среди оставшегося то ли в проклятом, то ли в блаженном прошлом, оказался и литературный процесс: та связность культурного пространства, когда между авторами и текстами протянуты связи подражательства, ученичества, сотрудничества, дружбы, полемики, вражды, отрицания - так что от Бунина до Хлебникова или от Бенедикта Лившица до Горького можно дойти если не за один, так за три хода. Этого больше нет - и Бог весть, будет ли когда-нибудь снова.
Связности больше нет. Это, во-первых, значит, что наши речи не то что за десять шагов - какие там десять! - даже за два не слышны. Сложившийся и резко своеобразный автор с несколькими книгами стихов, о котором за пределами круга знакомых не знает никто - не то чтоб такого никогда не бывало, но раньше это обычно объяснялось невозможностью, а то и прямой опасностью обнародования текстов. Сейчас это скорее норма: никакие внелитературные обстоятельства для этого не нужны.
И еще это значит, что настоящее (в грамматическом смысле) для поэта больше не данность. Настоящее приходится лепить - из общего цитатного фонда, из собственной биографии, из мимолетных примет сегодняшнего, под рукой превращающегося во вчерашнее. Библейская аллюзия, - забористая русская идиома - примета быта шестидесятых - цитата из анекдота или советской песни - реалия из позавчерашних новостей - цитата из Пушкина-Мандельштама-Бродского - словечко из сетевого жаргона… Да. Оказывается, из этого тоже можно делать стихи.
Правда, для этого нужно несколько условий. Для начала не обойтись без острого чувства, что кроме быта есть еще и бытие - причем являет оно себя через этот самый быт, - сквозя, проглядывая, - «неслиянно и нераздельно», сказал бы я, когда б формула не была занята другим значением. Только так можно получить нужное напряжение между лексическими пластами, которое будет держать стихотворение: когда на одном полюсе «Море отдаст своих мертвецов», на другом - «хрен допросишься», и эти полюса, как им и положено, предполагают, а не отрицают друг друга.
Кроме того, вам понадобится мысль. Настоящая, а не из дешевой пластмассы. Нет, я не знаю, где вы ее раздобудете. «Он у нас оригинален, ибо мыслит», - сказал один великий поэт о другом, - и как в воду глядел: тот, кто мыслит, выделялся на общем фоне в любую эпоху, а в нашу и подавно. Войдя в стих, мысль стремится его преобразовать, - запрещает ему не обеспеченное смыслом благозвучие, вытягивает строку, при первой же возможности избавляется от рифмы, или от регулярного метра, или от того или другого сразу… - в общем, только впустите ее туда - и вместо стиха ничейного и общедоступного вы получите новый звук: «Я очень давно не ночевал, даже не появлялся, в этой квартире.
Не самая удачная оказалась идея, как провести лето...»
Ну и еще не обойтись без уймы нужных мелочей и тонкостей. Например, придется не терять способности смеяться, иначе свихнешься - но и удерживать смех в узде, иначе он превратится во всепожирающую ржущую утробу. Придется помнить, что ты сын Адама - и что это сразу и высочайший титул, и мучительнейший позор, а потому ни позы «один я умный в белом пальто», ни позы «так нас, гаденьких», ни тем более позы «полюбуйтесь, какая я тварь» - ничего этого вам категорически нельзя. Ну это уже сами разберетесь.