Speak, Memory
К Бродскому я пришел во многом благодаря Владимиру Набокову. Во многом благодаря ему же и мое трепетное отношение к памяти, к образу отца, к запахам и звукам, к деталям из прошлого, вообще к деталям и т.д.. Вообще очень многим обязан. Я многих русских, да и некоторых зарубежных классиков перечитал совершенно иначе именно благодаря ему, его лекциям.
И вот сегодня, 23 апреля, 112 лет со дня рождения ВиВиэН :) Да, я, конечно, помню, что фактической и официальной датой во многих биографиях писателя стоит 22 апреля, но сам Набоков всю жизнь отмечал ДР на день позже. На то были у него свои причины (а по сути, возможно только одна) - погуглите, кому особо любопытно.
Как-то, кажется, Толстая (хотя могу и ошибаться, да и за дословность не ручаюсь) сказала, что у филолога бывает только один автор, а вся мировая литература читается через призму творчество именно данного автора. Возможно, она в каком-то смысле права :)
Я люблю, когда выдается свободная минута, наугад листать любую из его книг - будь-то роман или томик с малой прозой, сборник интервью или лекции по русской литературе. За редким исключением, практически всегда, открыв любую из книг, на любой странице можно просто забыть на некоторое время про существование часов, можно читать, читать, читать...
Жаль, с годами все меньше таких временных "ям", хотя "висит" и диссертация по нему, правда, уже по публицистике его, а не произведениям. Под катом отрывок рассказа - одного из моих любимых вот уже больше 10 лет. Отрывок в тему :)
"Весна в Фиальте облачна и скучна. Все мокро: пегие стволы платанов, можжевельник, ограды, гравий. Далеко, в бледном просвете, в неровной раме синеватых домов, с трудом поднявшихся с колен и ощупью ищущих опоры (кладбищенский кипарис тянется за ними), расплывчато очерченная гора св. Георгия менее чем когда-либо похожа на цветные снимки с нее, которые тут же туриста ожидают (с тысяча девятьсот десятого года, примерно, судя по шляпам дам и молодости извозчиков), теснясь в застывшей карусели своей стойки между оскалом камня в аметистовых кристаллах и морским рококо раковин. Ветра нет, воздух тепл, отдает гарью. Море, опоенное и опресненное дождем, тускло оливково; никак не могут вспениться неповоротливые волны.
Именно в один из таких дней раскрываюсь, как глаз, посреди города на крутой улице, сразу вбирая все: и прилавок с открытками, и витрину с распятиями, и объявление заезжего цирка, с углом, слизанным со стены, и совсем еще желтую апельсинную корку на старой, сизой панели, сохранившей там и сям, как сквозь сон, старинные следы мозаики. Я этот городок люблю; потому ли, что во впадине его названия мне слышится сахаристо-сырой запах мелкого, темного, самого мятого из цветов, и не в тон, хотя внятное, звучание Ялты; потому ли, что его сонная весна особенно умащивает душу, не знаю; но как я был рад очнуться в нем, и вот шлепать вверх, навстречу ручьям, без шапки, с мокрой головой, в макинтоше, надетом прямо на рубашку!"
