В 1853 г. известный английский учёный-геолог, сэр Родерик Импи Мурчинсон, исколесивший всю Россию, выступая на многолюдном митинге в лондонском Гайд-парке против вступления Великобритании в Крымскую войну, говорил:
"Даже если Россия расширяет свои владения за счёт сопредельных колоний, в отличие от остальных колониальных держав она отдаёт этим своим ново-приобретениям больше, чем берёт от них. И не потому, что ею движет некая филантропия или что-то в этом роде.
Изначальные устремления всех империй мало разнятся, но там, где появляется русский человек, всё чудесным образом получает совсем иное направление. Выработанные у восточных славян ещё с дохристианских времён нравственные нормы не позволяют русскому человеку насиловать чужую совесть и посягать на имущество, ему по праву не принадлежащее.
Чаще из коренящегося в нем неистребимого чувства сострадания он готов отдать с себя последнюю рубашку, чем у кого-то её отнять. Поэтому, каким бы ни было победоносным русское оружие, в чисто меркантильном плане Россия всегда остаётся в проигрыше."
Из "НАРОДНОЙ МОНАРХИИ"
И.Л. Солоневича
Задолго до образования киевской государственности по просторам теперешней Южной России бродили степные орды, делавшие невозможным никакое государственное строительство. Эти орды смели с лица земли германские, венгерские, болгарские и хозарские попытки государственной и культурной организации русской территории. От всех предыдущих попыток киевская отличалась тем, что те не устояли, а она устояла. Отличие, согласитесь существенное.
Почему все остальные не выдержали, а Русь выдержала? По той же причине, по какой она впоследствии выдержала: татар, турок, поляков, шведов, французов, немцев. Ответ нужно искать во врожденных способностях нации. Новорожденная русская нация проявила огромную способность к уживчивости. Она быстро сходилась с любой силой, готовой работать совместно.
Империя тем крепче, чем удобнее чувствуют себя все населяющие её народы. Изучая и сравнивая имперские стройки различных времен и народов, можно увидеть, что ни одна нация в истории человечества не строила такой государственности, при которой все втянутые в орбиту этого строительства нации, народы и племена чувствовали себя - одинаково удобно или неудобно - но так же удобно или неудобно, как и русский народ. Если было удобно - было удобно всем, если было неудобно - тоже всем. Это есть основная черта русского государственного строительства.
Есть одно обстоятельство, которое во всей истории России играло, играет и будет играть решающую роль.
У Ключевского читаем:
"В дружине киевского князя мы находим рядом с туземцами и обрусевшими потомками варягов, тюрков, берендеев, половцев, хазар, даже евреев, угров, ляхов, литву и чудь".
Читая европейскую историю, мы видим, что там рождение всякой государственности проходит через долгий период резни, в результате которой побеждает "первый среди равных" и устанавливает абсолютизм (единоначалие).
В Киеве какие-то древляне и поляне, тюрки и берендеи, половцы, хозары, евреи, финны и прочие уживаются без всякой или почти без всякой резни. Этот киевский интернационал указывает на свойство русской государственности, которое я бы определил термином: "уживчивость", уменье уживаться с людьми.
Если вы предпочитаете политическую терминологию О. Шпенглера - это свойство вы можете назвать "бесформенностью славянской души". Если вы предпочитаете историческую терминологию Достоевского - можете говорить о "всечеловечности". Если вам нравится философия - можете использовать шубартовский "иоаннический эон". "Эон", конечно, звучит наиболее здорово. Я предпочитаю термин "уживчивость".
Как и всё в этом мире, - ограничена и русская уживчивость. Граница проходит по другому термину, который я сформулировал бы как "не замай": уживчивость, но с оговоркой. При несоблюдении этой оговорки происходят неприятные вещи - вроде русских войск в Казани, Бахчисарае, Варшаве, Париже или Берлине. Русскую государственность создали эти два принципа:
1. Уживчивость,
2. Не замай.
Если бы не было первого - мы бы не смогли создать Империю такого масштаба. Если бы не было второго, на месте этой Империи давно возник бы какой-нибудь протекторат: претендентов в протекторы у нас было более чем достаточно.