ТОЛКОВАНИЕ
Сейчас прочитал фразу Ирины Петровской: "это любимое занятие - все начинают трактовать «А что хотел сказать режиссер?» Я думаю, режиссеры изумляются от души, когда они читают, что, на самом деле, они хотели сказать."
Очень знакомо. Касается не только режиссеров. Я много раз поражался, когда читал, что, на самом деле, я хотел сказать в той или иной пьесе или даже миниатюре. Самое интересное - очень часто, начиная ту или иную вещь, я не знал, что хочу сказать. И даже поставив точку, не знал, что сказал, просто написал, что на душу легло, ибо сидела в ней какая-то заноза, которую надо было выдернуть таким вот необычным макаром, чтобы не мешала жить. В молодости я шел с пьесой к Рифкату Исрафилову, и он, если пьеса его заинтересовывала, очень подробно объяснял мне, что я написал. Часа три растолковывал, не меньше. Не скрою, слушая его, я начинал проникаться уважением к самому себе. Ишь ты, думал я, глянь что сварганил! Это уважение быстро сходило на нет, как только пьеса попадала в руки одному театральному критику, старейшине цеха в Уфе. Тот начинал обьяснять мне, как надо писАть, если хочешь сказать "то" и "то". Причем и первое "то", и второе тоже, он придумывал сам, я бы никогда не додумался и не осмелился браться за такую неподъемную тему, и пьеса была совсем о другом! Правда, о чем именно, я не знал! И шел я к третьему знатоку-толкователю, к актеру, ныне уже покойному, к сожалению. Но с ним мы заходили в тупик, ибо даже с бутылкой было трудно разобраться, что такое новое хотел я поведать миру! Вот в этом и вся прелесть, говорил он мне, когда на столе появлялась вторая бутылка!))
Очень знакомо. Касается не только режиссеров. Я много раз поражался, когда читал, что, на самом деле, я хотел сказать в той или иной пьесе или даже миниатюре. Самое интересное - очень часто, начиная ту или иную вещь, я не знал, что хочу сказать. И даже поставив точку, не знал, что сказал, просто написал, что на душу легло, ибо сидела в ней какая-то заноза, которую надо было выдернуть таким вот необычным макаром, чтобы не мешала жить. В молодости я шел с пьесой к Рифкату Исрафилову, и он, если пьеса его заинтересовывала, очень подробно объяснял мне, что я написал. Часа три растолковывал, не меньше. Не скрою, слушая его, я начинал проникаться уважением к самому себе. Ишь ты, думал я, глянь что сварганил! Это уважение быстро сходило на нет, как только пьеса попадала в руки одному театральному критику, старейшине цеха в Уфе. Тот начинал обьяснять мне, как надо писАть, если хочешь сказать "то" и "то". Причем и первое "то", и второе тоже, он придумывал сам, я бы никогда не додумался и не осмелился браться за такую неподъемную тему, и пьеса была совсем о другом! Правда, о чем именно, я не знал! И шел я к третьему знатоку-толкователю, к актеру, ныне уже покойному, к сожалению. Но с ним мы заходили в тупик, ибо даже с бутылкой было трудно разобраться, что такое новое хотел я поведать миру! Вот в этом и вся прелесть, говорил он мне, когда на столе появлялась вторая бутылка!))