Воруют все!
или Почему в оккупационном правительстве Роисси нет и не может быть добрых христиан
Истину глаголет (в άνάμνησις):
Ефимов В.М. Как капитализм, университет и математика сформировали магистральное направление экономической дисциплины. // Научный ежегодник Института философии и права Уральского отделения Российской академии наук. 2014. Том 14. Вып. 2. с. 5-51.
[flitched9000, если не указано иное.]
«…историк экономических [доктрин] учений Роберт Хайлбронер… …если economics настолько уязвима, почему же она пользуется таким престижем? К сожалению, не исключено, что причина этого заключается именно в том, что в своей современной форме она неисторична, асоциальна и аполитична [???]». Именно в таком виде она может рассчитывать на особую благосклонность существующего общественного порядка, выполняя поддерживающую его [фундаменталистски религиозную] идеологическую функцию [Хайлбронер Р.Л. Экономическая теория как универсальная наука // THESIS. 1993. Вып. 1. С. 41-55., с. 53]. …экономикс вуалирует тот факт, что «система цен есть также система власти» и подменяет рассмотрение «конкретного социального порядка, который мы называем капитализмом», «совокупностью индивидов» [Heilbroner R. Behind the Veil of Economics: Essays in the Worldly Philosophy. NY ; London : W.W. Norton & Co, 1988. 207 p., p. 7-8]». [с. 6]
** «Даже термин «разделение труда» Смит заимствовал у Мандевиля». А главное, установка: «частные [безнравственные] пороки (vices) - общественные выгоды». [с. 16]
Адик Смит так критиковал М. в «The Theory of Moral Sentiments»: “автор «Басни о пчелах» неправ лишь в том, что он всякое эгоистическое устремление (self-interest) и действие называет «пороком». Корыстолюбие, скажем, вовсе не безнравственно”.
Известная Книга Адика Смита «получила такое огромное влияние только потому, что удачно выразила идеологическую систему, в которой были заинтересованы «господствующие элементы» капиталистического общественного порядка, в принятой в то время форме моральной и политической философии, преподаваемой в университетах». [с. 17]
* «Американский историк Элизабет Сейдж в книге «Сомнительная наука. Политическая экономия и социальный вопрос во Франции XIX века» пишет, что французские промышленники, ставшие с развитием капитализма наиболее влиятельной социальной группой, нашли в произведениях Смита и Сэя «оправдание правомерности их деятельности, утверждение их материального богатства и «научную» поддержку принципов laissez-faire и правительственного невмешательства» [Sage, p. 23]. Такое оправдание и поддержка стали необходимыми из-за того, что ранний капитализм породил так называемый «социальный вопрос» (La question sociale). Под социальным вопросом понималось большое количество явлений, связанных с плохим положением рабочих и их семей и протестной деятельностью против этого положения. Французские экономист[ики] увидели для себя хорошие возможности профессионализации своей дисциплины, связанные с актуальностью социального вопроса. Для того чтобы получить «научный статус и власть» дисциплина «ограждала себя от нежелательного знания», «возвышала определённые типы знания и дисквалифицировала другие» [Sage E.M. A Dubious Science. Political Economy and the Social Question in 19th Century France. NY : Peter Lang Publishing, Inc., 2009. 170 p., p. 6]. … Содержание их статей и книг определялось «их желанием защитить социальный порядок и страхом перед социализмом» [Sigot N. Utility and Justice: French Liberal Economists in the 19th century // European Journal of the History of Economic Thought. 2010. Vol. 17, № 4. C. 759-792., p. 777]».
«…министр народного образования Виктор Дюрюи писал в 1864 г. в докладе Наполеону III по поводу создания кафедры политической экономии на парижском факультете права напоминал, что император в своё время обратился к руководителям национальной промышленности с призывом распространения среди занятых у них рабочих здоровых идей политической экономии, утверждая, что обязанностью правительства является распространение этих важных идей, которые, по словам английского министра того времени, спасли Англию от социализма. Министр далее пишет: «Эту необходимость распространения идей политической экономии, провозглашенную Императором четырнадцать лет тому назад, страна полностью осознала сегодня. Общественное мнение требует заполнения досадного пробела в нашей системе общего образования и несколько городов уже объявили организацию у себя курсов политической экономии» [Dumez H. L’économiste, la science et le pouvoir : le cas Walras. Paris : PUF, 1985. 271 p., p. 43-44]». [с. 23]
««Его стремление изучать физику было (по его собственным словам) пресечено внезапным пробуждением в нем глубокого интереса к [богословским] философским основаниям знания, особенно в связи с теологией. Когда Маршалл был на последнем курсе в Кембридже, предпочтение, которое он отдавал математике перед древними языками, отнюдь не помешало ему сохранить прежние религиозные верования. Он всё ещё думал о посвящении в сан и временами даже мечтал стать миссионером в далёких странах» [см. ниже, с. 6-7]. Молодой Альфред Маршалл не мог оставаться безразличным к социальному вопросу, который был в Англии не менее острым, чем во Франции».
««Примерно в 1867 году, когда я преподавал математику в Кембриджском университете, (я задался вопросом) в какой мере условия жизни британских (и иных) трудящихся классов удовлетворительны, чтобы обеспечить им полноту жизни? Люди постарше и мудрее говорили мне, что производственных ресурсов не хватает для того, чтобы огромная масса людей могла пользоваться свободным временем и возможностями для получения образования; и они говорили, что мне необходимо изучить политическую экономию. Я последовал их совету и счёл себя лишь временным путешественником в стране сухих фактов, которому затем очень скоро следует вернуться в богатый мир чистой мысли» [Кейнс Дж.М. Альфред Маршалл, 1842-1924 // А. Маршалл. Принципы экономической науки. М. : Прогресс, 1993. Т. 1. С. 5-55., с. 9-10]».
«Маршалл же ввёл правило, в соответствии с которым к эмпирическим исследованиям допускали только студентов, имеющих уже степень бакалавра, и работу с ними канализировали в соответствии с neoeconomics [см. ниже, p. 111]. Маршалл нарочито и успешно оберегал своих студентов от методологических разногласий, которые мучили экономистиков его поколения, и способствовал возникновению духа непрерывности поколений, уважения и верности авторитетам прошлого [см. ниже, p. 107-108].
Половина экономи[сти]ческих кафедр в Великобритании была занята учениками Маршалла… В течение четверти столетия он, без сомнения, мог влиять на большую часть назначений на должность преподавателей экономикс в Англии [Coats A.W. The Sociology and Professionalization of Economics. British and American Economic Essays. Vol. 2. London ; NY : Routledge, 1993. 642 p., p. 121]». [с. 27]
** «…профессор economics Мэрилендского университета Роберт Нельсон… пишет, что «экономисты думают о себе как об ученых, но… они скорее теологи. Самые близкие предшественники нынешних академических экономистов - не учёные, такие как Альберт Эйнштейн или Исаак Ньютон [Тоже примерчики нашёл! Ну, хучь не Карла Марла, и то ладно…]. Правильнее было бы сказать, что экономисты в действительности наследники Фомы [с. 20] Аквинского и Мартина Лютера» [см. ниже, p. XV]. …«Под видом формального экономического теоретизирования экономисты читают некоторые религиозные проповеди-откровения. Правильно понятые, эти проповеди-откровения есть не что иное, как обещания истинного пути к спасению в мире - пути к новому Царствию Небесному на земле» [Nelson R.H. Economics as Religion. From Samuelson to Chicago and Beyond. Univ. Park, PA : The Pennsylvania State Univ. Press, 2001. 392 p, p. XX-XXI]».
* «Если поставить перед собой задачу кратко охарактеризовать светскую [ересь] религию, которой служит современная economics, то это можно было бы сделать, наверное, следующем образом: Богом в этой религии, безусловно, выступает Рынок. В соответствии с ней Рынок, с одной стороны, обеспечивает наивысшее благосостояние общества, а с другой - служит гарантом свободы и демократии. Законы рынка представляют собой слово Божье, и игнорирование их людьми неизбежно приводит к Его гневу с соответствующими негативными для них последствиями (кара Божья). Метафора «закон», взятая из юридической и религиозной практики, активно и до недавнего времени [внешне] успешно использовалась в естествознании». [с. 18]
«Наконец, бог-рынок не терпит вмешательства государства, по крайней мере в неоспоримую область своей компетенции, экономическую, и оставляет ему роль “ночного сторожа”. Эта религия следует протестантской традиции, в соответствии с которой спасение достигается без помощи церкви и её служителей. В то же время эта религия, в отличии от коммунистической, …терпимо относится к членству своих адептов в религиозных сообществах. Более того, протестантизм по существу хорошее дополнение рыночной религии, с чем связана одна из причин необыкновенного успеха евангелизма в современном мире».
* Ариэль Рубинштейн, переработанная версия его президентского доклада экономистическометрическому обществу в 2004 г.: «По сути дела мы играем в игрушки, которые называются моделями. // Слово “модель” звучит “научнее”, чем “басня” или “сказка”, хотя большой разницы между ними я не вижу… Да, я действительно полагаю, что мы просто баснописцы, но разве это не чудесно?» [см. ниже, с. 79-80]. // Мы можем позволить себе такую роскошь - оставаться детьми на протяжении всей нашей профессиональной жизни и даже неплохо зарабатывать при этом. Мы назвали себя экономистами, и публика наивно полагает, что мы повышаем эффективность экономики, способствуем более высоким темпам [с. 19] экономического роста или предотвращаем экономические катастрофы. Разумеется, можно оправдать такой имидж, воспроизводя некоторые из громко звучащих лозунгов, которые повторяются из раза в раз в наших заявках на [подачку] грант, но верим ли мы в эти лозунги?» [см. ниже, с. 62]».
«Рубинштейн пишет примерно о том же, о чем более 30 лет тому назад говорил Безил Леонтьев в своем президентском докладе Американской экономической ассоциации, характеризуя эту «модельно-басенную» ситуацию в экономической “науке” того времени как скандальную и бесчестную [Леонтьев В. Теоретические допущения и ненаблюдаемые факты // США : экономика, политика, идеология. 1972. № 9. С. 101-104, с. 102-103].
Единственная разница состоит в том, что в начале 1970-х гг. Леонтьев считал эту ситуацию ненормальной и призывал её изменить, а Рубинштейн через 30 лет, принадлежа уже к другому поколению академических экономистов, отобранных и воспитанных в соответствии с этой модельно-басенной парадигмой, судя по всему считает эту ситуацию вполне приемлемой» [Последнее заявление не согласуется с выдержкой самого А.Р.: «Я часть “машины”, которая, как я подозреваю, влияет на студентов и вырабатывает в них такой образ мыслей, который мне самому не очень-то и нравится» [Рубинштейн Ар. Дилеммы экономиста-[догматика] “теоретика” // Вопр. экономики. 2008. № 11. С. 62-80, с. 75]»].
** Филип Майровски [с. 26]: ««Неоклассическая economics присвоила себе целиком физику середины XIX века: полезность была переопределена так, чтобы занять место энергии» [30, с. 105]. Знание хронологии событий и трудов и биографий «героев» позволило Майровски понять одновременность «открытия» neoeconomics в 1870-е и 1880-е гг.: «мнимая тайна рассеивается после того, как становится понятным, что физика энергий проникла в некоторые учебники к 1860-м гг. и быстро стала основной метафорой обсуждений в физическом мире» [Mirowski Ph. More Heat than Light. Economics as Social Physics: Physics as Nature’s Economics. Cambridge : Cambridge Univ. Press, 1989. 450 p., p. 217]».
* В «Институциональная экономика» Джон Коммонс так определил [термин] трансакция: «Трансакции не являются “обменом товаров” в физическом смысле “поставки”, они представляют собой отчуждение и приобретение индивидами [???] прав будущей собственности на материальные объекты, как это определяется коллективными правилами общества. Передача этих прав должна таким образом быть предметом переговоров между затронутыми сторонами» [Commons J.R. Institutional Economics. Its Place in Political Economy. NY : Macmillan, 1934. 911 p., p. 58]. [с. 37]
И кого же изучить? Антуан де Монкретьен, У. Петти, П. Буагильбер, Фернандо Гальяни, Густав Шмоллер, Джон Коммонс, Марк Блит [Blyth M. Austerity: The History of a Dangerous Idea. NY : Oxford Univ. Press, 2013.],