Никто не хочет честных выборов, все хотят домой. Записки наблюдателя участка № 1273.
К домам на выезде чаще всего приходится прорываться после долгих криков «Хозяева, есть дома кто?» При этом нужно перекричать лай собак по всей улице. Мы в деревне Сосновка под Новокузнецком (Кемеровская область). Минут через пять в домишке начинает загораться свет, и с крылечка медленно начинает спускаться старушка (или старичок) с клюкой (не с тростью, а именно с клюкой). «Кто это там?» - не открывая крючка на калитке. «Это избирательная комиссия. Голосовать будете?». «А что это вы ночью ко мне пришли. Я уж и не жду». На часах 17.30. Но в деревне, если стемнело - значит, ночь.
«Вот сюда крестик ставь, бабуль» - зам. председателя избирательной комиссии тычет пальцем на квадратик напротив «Единой России». «Так я хочу за Зюганова проголосовать…» - кажется, бабуля не так слепа, как говорила. «Всё правильно, Зюганов - это КПРФ. Вот здесь крестик и ставь», - палец Анатолия Ефимовича со строчки ЕдРо не сдвинулся ни на миллиметр. Бабушка начинает оправдываться: «Я просто всю жизнь при коммунистах жила, вот и хочу за них голосовать». Мужчина, немного похожий на актёра Гармаша, стоит на своём. Всё это вижу я (наблюдатель от ЛДПР), наблюдатель от «Единой России» и член комиссии от них же с решающим голосом. Не верю своим глазам при этом только я. Для них, кажется, всё привычно. Все старики плохо видят и просят помочь с бюллетенем. Я прихожу в себя и говорю, что КПРФ - четвёртая строчка, а не шестая, и прошу заново озвучить для бабушки весь список. Никто из присутствующих моего комментария не ждал. «Ой, и правда! Как это я ошибся! Спасибо девушка, вы меня спасли» - в свою очередь начинает оправдываться заместитель председателя. Остальные не оправдываются. Видимо решили закосить под слепых. Это уже третий выезд комиссии за день. В первых двух вместо меня ездила наблюдатель от «Единой России». То-то они не хотели принимать меня в свою тёплую компанию.
Пятнадцать минут спустя, в следующем доме, Анатолий Ефимович оправился от угрызений совести: «Ну что, Зоя Николаевна, помочь вам проголосовать?» Зоя Николаевна молча ищет очки с толстенными линзами, ручку, и, опираясь на костыль, уходит в другую комнату и закрывает дверь. Через минуту она кладёт плотно сложенные листки в переносную урну с довольным и хитрым видом. Больше ничей голос для нас не становится тайной. Большинство стариков голосует за «Единую Россию».
Николай Степанович обречённо комментирует: «Что уж, пусть уж до конца воруют теперь». Он меня удивляет, потому что остальные говорят: «А я больше никого и не знаю», или «Да вроде нормально живём…».
«На самом деле я Алёна Евтифеевна. Евтифей - церковное имя. Но когда я в садике работала, не все дети могли такое имя выговорить, вот и перекрестили меня в Алёну Ивановну». Пока Алёна Евтифеевна/Ивановна ищет паспорт, я сижу на лавке в её маленьком однокомнатном домике и глажу грустную серую кошку без имени. Алёна Евтифеевна и три её кота тоже «живут нормально». Однокомнатный домик с низкими потолками и терпким запахом старости. Обстановка не менялась года с 53-го, печное отопление, удобства во дворе, вода на улице на колонке. Как и у всех наших хозяев. И у однорукого Гаврика, и у Фехтелей, у которых злые собаки. А ведь все эти люди пережили войну. Наверное, как раз по сравнению с войной, это нормально.
Я сижу на диване в деревенской школе, приспособленной под участок для голосования. Прямо напротив председателя избирательной комиссии Оксаны Владимировны. Очень милая женщина с типично учительской причёской и добрыми глазами. Она работает в этой школе. Неделю назад она лежала в больнице, ей позвонили и «попросили» поработать председателем. Она немного взволнована, так как работает здесь в первый раз. Постоянно звонит в соседний участок подруге, делится новостями. На одном из столов стоит свечка на случай, если отключат свет. Участковый, которого все зовут Саня, зажёг свечку ради смеха, и ушёл курить. Все решили почему-то, что это не по-христиански, и, посовещавшись, потушили её и «сделали выговор» покурившей полиции.
Рядом со мной на протёртом диване сидит совещательный голос от ЛДПР. Катя, девушка из соседней деревни. К делу она подошла ответственно: накрутила чёлку, надела белую блузку… Правда, инструкцию для наблюдателей прочитать не успела. Как расшифровывается ЛДПР, она точно не знает. Ей сказали, что нужно посидеть на участке с восьми до восьми и что заплатят тысячу рублей. У Кати есть дочка Аделина, ей год и два месяца. Катя родила ребёнка после школы и нигде не училась. А муж в Новосибирске на срочной службе. Весь день Катина мама звонит и говорит, что Аделина плачет, а часов с семи Катя начинает мне жаловаться, что у неё болит грудь от молока. Я предлагаю ей позвонить куратору и попросить, чтобы её сменили. Она не хочет, боится, что ей не заплатят. Чтобы чем-то себя занять, Катя методично зачёркивает на листочке цифры по количеству проголосовавших. Я думала, что это очень удобно, но в итоге эти цифры ни с чем не совпали.
Наблюдатель от КПРФ, как и я - студент. Только не из любопытствующих, а из идейных. Сидит за отдельной партой. Всё снимает на веб-камеру. Пьёт кофе, заигрывает с секретарём. Говорит, членам комиссии, что они фальсифицируют выборы. Почему он так решил - не говорит. Обещает потом всё на видео показать. Ко мне все относятся вполне доброжелательно.
В 20:00 начинается подсчёт. Примерно в 20:10 я зачем-то говорю: «Извините, но так нельзя. Это не по закону» Двенадцать человек оборачиваются на голос, не веря своим ушам. И мне становится не по себе.
Ещё утром, когда мы с подругами садились в автобус в Новосибирске, участие в выборах казалось мне интересным приключением. Когда наш куратор зашёл в автобус и сказал: «Запомните, мы все с вами едем в Шерегеш на базу «Елена»», меня всё забавляло. Я со сдержанным любопытством считала машины с новосибирскими номерами перед въездом в Кемеровскую область. Присматривалась к остальным наблюдателям. Примерно половина - студенты, человек 15 - пенсионеры, остальные выглядели неопределённо. Я с удивлением узнала среди пёстрой публики художника Артёма Лоскутова. Может, там выставка какая…
Нам даже не обещали, что мы выйдем на участки. Мы ехали резервом, чтобы сменить тех, кто устанет или кого выгонят. Когда на подъезде к Кемерово сказали, что нужно отправить туда 12 человек, никто выходить из автобуса не стремился. «Не хотите - поедем в Прокопьевск. Там война» Тогда я не очень понимала, что такое война. Война, это не когда стреляют. Война, когда по другую сторону баррикады люди, которые лично тебе ничего не сделали, но с ними нужно бороться.
У меня была маленькая война. В основном с безалаберностью. Как выяснилось, закон о выборах не прочитала не только молодая мать Катя, но практически никто.
Председатель предложила, чтобы одна женщина разбиралась со списками, а в это время всем быстренько «раскидать урны». Но я-то знала, что так нельзя. И Анатолий Ефимович не внушал мне доверия. Когда все ознакомились с законом, который я привезла, проблема не исчерпала себя. «А давайте мы все проголосуем, можно или нет уже открыть урну, и если большинство будет за - откроем». На полном серьёзе люди проголосовали и взяли и отменили для себя федеральный закон. Вот это я понимаю демократия. Чтобы снять с себя ответственность, я звонила куратору и консультировалась. В итоге, меня назвали буквоедкой, и обе урны были вскрыты до сшития списков, а когда цифры не пошли, были распечатаны и неиспользованные бюллетени. Сказала, что напишу жалобу. Потом написала жалобу. Тётки ноют, что никогда таких требований не слышали. На соседнем участке подруги всё «демократичнее».
Катя постоянно копается в телефоне. Фоновая картинка - фотка Аделины. Я чувствую себя такой сукой. Здесь никто не хочет честных законных выборов, все хотят домой.
В час ночи нервы сдали. Слёзы капают в кофе, которым меня отпаивает наблюдатель от КПРФ. В итоговом протоколе ошибка. Я заметила и сказала, но все реагируют так, как будто я её сделала. Сижу на неудобном продавленном диване и думаю, как же всё это противно. И солёный коммунистический кофе, и комиссия, которая обманывает бабушек, и я со своей долбанной принципиальностью. Хочется, чтобы этого дня не было.
Часы в автобусе показывают 5:30. Я не спала уже сутки. Но спать не хочется. Я думаю, как же могут выборы быть справедливыми, если все, кому противно, самоустраняются. Где-то ближе к Ленинск-Кузнецку я придумала план борьбы со всеми российскими проблемами. Нужно срочно изобрести укол с совестью. Чтобы у человека начинались муки совести, если он что-то делает неправильно. Сначала надо прививать только лиц на ответственных должностях, а потом всех в качестве профилактики. И, может быть, если каждый отдельно взятый человек будет ответственным на своём месте, тогда, может быть, всё наладится. Более реалистичного решения я не знаю.
IV курс ФЖ НГУ
«Вот сюда крестик ставь, бабуль» - зам. председателя избирательной комиссии тычет пальцем на квадратик напротив «Единой России». «Так я хочу за Зюганова проголосовать…» - кажется, бабуля не так слепа, как говорила. «Всё правильно, Зюганов - это КПРФ. Вот здесь крестик и ставь», - палец Анатолия Ефимовича со строчки ЕдРо не сдвинулся ни на миллиметр. Бабушка начинает оправдываться: «Я просто всю жизнь при коммунистах жила, вот и хочу за них голосовать». Мужчина, немного похожий на актёра Гармаша, стоит на своём. Всё это вижу я (наблюдатель от ЛДПР), наблюдатель от «Единой России» и член комиссии от них же с решающим голосом. Не верю своим глазам при этом только я. Для них, кажется, всё привычно. Все старики плохо видят и просят помочь с бюллетенем. Я прихожу в себя и говорю, что КПРФ - четвёртая строчка, а не шестая, и прошу заново озвучить для бабушки весь список. Никто из присутствующих моего комментария не ждал. «Ой, и правда! Как это я ошибся! Спасибо девушка, вы меня спасли» - в свою очередь начинает оправдываться заместитель председателя. Остальные не оправдываются. Видимо решили закосить под слепых. Это уже третий выезд комиссии за день. В первых двух вместо меня ездила наблюдатель от «Единой России». То-то они не хотели принимать меня в свою тёплую компанию.
Пятнадцать минут спустя, в следующем доме, Анатолий Ефимович оправился от угрызений совести: «Ну что, Зоя Николаевна, помочь вам проголосовать?» Зоя Николаевна молча ищет очки с толстенными линзами, ручку, и, опираясь на костыль, уходит в другую комнату и закрывает дверь. Через минуту она кладёт плотно сложенные листки в переносную урну с довольным и хитрым видом. Больше ничей голос для нас не становится тайной. Большинство стариков голосует за «Единую Россию».
Николай Степанович обречённо комментирует: «Что уж, пусть уж до конца воруют теперь». Он меня удивляет, потому что остальные говорят: «А я больше никого и не знаю», или «Да вроде нормально живём…».
«На самом деле я Алёна Евтифеевна. Евтифей - церковное имя. Но когда я в садике работала, не все дети могли такое имя выговорить, вот и перекрестили меня в Алёну Ивановну». Пока Алёна Евтифеевна/Ивановна ищет паспорт, я сижу на лавке в её маленьком однокомнатном домике и глажу грустную серую кошку без имени. Алёна Евтифеевна и три её кота тоже «живут нормально». Однокомнатный домик с низкими потолками и терпким запахом старости. Обстановка не менялась года с 53-го, печное отопление, удобства во дворе, вода на улице на колонке. Как и у всех наших хозяев. И у однорукого Гаврика, и у Фехтелей, у которых злые собаки. А ведь все эти люди пережили войну. Наверное, как раз по сравнению с войной, это нормально.
Я сижу на диване в деревенской школе, приспособленной под участок для голосования. Прямо напротив председателя избирательной комиссии Оксаны Владимировны. Очень милая женщина с типично учительской причёской и добрыми глазами. Она работает в этой школе. Неделю назад она лежала в больнице, ей позвонили и «попросили» поработать председателем. Она немного взволнована, так как работает здесь в первый раз. Постоянно звонит в соседний участок подруге, делится новостями. На одном из столов стоит свечка на случай, если отключат свет. Участковый, которого все зовут Саня, зажёг свечку ради смеха, и ушёл курить. Все решили почему-то, что это не по-христиански, и, посовещавшись, потушили её и «сделали выговор» покурившей полиции.
Рядом со мной на протёртом диване сидит совещательный голос от ЛДПР. Катя, девушка из соседней деревни. К делу она подошла ответственно: накрутила чёлку, надела белую блузку… Правда, инструкцию для наблюдателей прочитать не успела. Как расшифровывается ЛДПР, она точно не знает. Ей сказали, что нужно посидеть на участке с восьми до восьми и что заплатят тысячу рублей. У Кати есть дочка Аделина, ей год и два месяца. Катя родила ребёнка после школы и нигде не училась. А муж в Новосибирске на срочной службе. Весь день Катина мама звонит и говорит, что Аделина плачет, а часов с семи Катя начинает мне жаловаться, что у неё болит грудь от молока. Я предлагаю ей позвонить куратору и попросить, чтобы её сменили. Она не хочет, боится, что ей не заплатят. Чтобы чем-то себя занять, Катя методично зачёркивает на листочке цифры по количеству проголосовавших. Я думала, что это очень удобно, но в итоге эти цифры ни с чем не совпали.
Наблюдатель от КПРФ, как и я - студент. Только не из любопытствующих, а из идейных. Сидит за отдельной партой. Всё снимает на веб-камеру. Пьёт кофе, заигрывает с секретарём. Говорит, членам комиссии, что они фальсифицируют выборы. Почему он так решил - не говорит. Обещает потом всё на видео показать. Ко мне все относятся вполне доброжелательно.
В 20:00 начинается подсчёт. Примерно в 20:10 я зачем-то говорю: «Извините, но так нельзя. Это не по закону» Двенадцать человек оборачиваются на голос, не веря своим ушам. И мне становится не по себе.
Ещё утром, когда мы с подругами садились в автобус в Новосибирске, участие в выборах казалось мне интересным приключением. Когда наш куратор зашёл в автобус и сказал: «Запомните, мы все с вами едем в Шерегеш на базу «Елена»», меня всё забавляло. Я со сдержанным любопытством считала машины с новосибирскими номерами перед въездом в Кемеровскую область. Присматривалась к остальным наблюдателям. Примерно половина - студенты, человек 15 - пенсионеры, остальные выглядели неопределённо. Я с удивлением узнала среди пёстрой публики художника Артёма Лоскутова. Может, там выставка какая…
Нам даже не обещали, что мы выйдем на участки. Мы ехали резервом, чтобы сменить тех, кто устанет или кого выгонят. Когда на подъезде к Кемерово сказали, что нужно отправить туда 12 человек, никто выходить из автобуса не стремился. «Не хотите - поедем в Прокопьевск. Там война» Тогда я не очень понимала, что такое война. Война, это не когда стреляют. Война, когда по другую сторону баррикады люди, которые лично тебе ничего не сделали, но с ними нужно бороться.
У меня была маленькая война. В основном с безалаберностью. Как выяснилось, закон о выборах не прочитала не только молодая мать Катя, но практически никто.
Председатель предложила, чтобы одна женщина разбиралась со списками, а в это время всем быстренько «раскидать урны». Но я-то знала, что так нельзя. И Анатолий Ефимович не внушал мне доверия. Когда все ознакомились с законом, который я привезла, проблема не исчерпала себя. «А давайте мы все проголосуем, можно или нет уже открыть урну, и если большинство будет за - откроем». На полном серьёзе люди проголосовали и взяли и отменили для себя федеральный закон. Вот это я понимаю демократия. Чтобы снять с себя ответственность, я звонила куратору и консультировалась. В итоге, меня назвали буквоедкой, и обе урны были вскрыты до сшития списков, а когда цифры не пошли, были распечатаны и неиспользованные бюллетени. Сказала, что напишу жалобу. Потом написала жалобу. Тётки ноют, что никогда таких требований не слышали. На соседнем участке подруги всё «демократичнее».
Катя постоянно копается в телефоне. Фоновая картинка - фотка Аделины. Я чувствую себя такой сукой. Здесь никто не хочет честных законных выборов, все хотят домой.
В час ночи нервы сдали. Слёзы капают в кофе, которым меня отпаивает наблюдатель от КПРФ. В итоговом протоколе ошибка. Я заметила и сказала, но все реагируют так, как будто я её сделала. Сижу на неудобном продавленном диване и думаю, как же всё это противно. И солёный коммунистический кофе, и комиссия, которая обманывает бабушек, и я со своей долбанной принципиальностью. Хочется, чтобы этого дня не было.
Часы в автобусе показывают 5:30. Я не спала уже сутки. Но спать не хочется. Я думаю, как же могут выборы быть справедливыми, если все, кому противно, самоустраняются. Где-то ближе к Ленинск-Кузнецку я придумала план борьбы со всеми российскими проблемами. Нужно срочно изобрести укол с совестью. Чтобы у человека начинались муки совести, если он что-то делает неправильно. Сначала надо прививать только лиц на ответственных должностях, а потом всех в качестве профилактики. И, может быть, если каждый отдельно взятый человек будет ответственным на своём месте, тогда, может быть, всё наладится. Более реалистичного решения я не знаю.
IV курс ФЖ НГУ