Мой Крым
Памяти моей любимой Лейли.
Однажды, погожим летним днем (ПЛД), я шел со своим дедушкой знакомой дорогой в библиотеку. Главная городская детская библиотека располагалась в самом центре Севастополя, на площади Ушакова.
Построенный пленными немцами дом, в котором жили мои бабушка и дедушка, был двухэтажным, на 8 квартир, и стоял в огороженном зеленом дворе, где у каждой квартиры был свой небольшой садик. Выйдя из калитки, надо было пройти до конца нашей улицы Катерной, свернуть на Шестую Бастионную, затем, дойдя до улицы Генерала Петрова, спуститься по лестнице вниз к Новороссийской, пересечь Комсомольский сквер, пройти по Одесской улице мимо дома, в котором бабушка и дедушка вместе с моей мамой жили до начала 60-х, подняться к Большой Морской, и, наконец, по ней дойти до площади Ушакова. Всего-то минут 25 ходьбы. Я бы прекрасно и сам дошел туда-обратно, но одного меня не отпускали, и обычно со мной ходил дедушка. У бабушки хватало хлопот с беготней по магазинам и на базар, готовкой и уборкой. Да и на море меня водила в основном она. Ходить в библиотеку нам с дедушкой приходилось часто: за раз больше трех книжек на дом не давали, а мне их хватало на неделю или в лучшем случае - полторы.
Вот и в этот солнечный день, мы, как обычно, направились менять мне книжки. Только за три месяца до этого меня приняли в пионеры, и я, как и положено юному ленинцу, верил в идеалы коммунизма и в светлое будущее своей социалистической Родины, уверенно идущей к построению коммунистического общества под руководством Коммунистической Партии Советского Союза и лично товарища Л.И.Брежнева. Ярко светило солнце, космические корабли бороздили просторы Вселенной, а третий класс я закончил с похвальной грамотой, имея только одну четверку - по физкультуре. Жизнь была прекрасна.
Обычно дедушка оставался сидеть на скамейке, в сквере возле кинотеатра "Дружба", и внутрь библиотеки я шел сам. Сдав прочитанные и выбрав новые книжки, я возвращался к дедушке, он покупал мороженное и мы съедали его, подкармливая иногда воробьев или голубей. На этот раз традиция тоже была соблюдена, и в прохладное помещение библиотеки я вошел сам. Сдав прочитанные книжки, я отправился к стеллажам выбирать новые. Какими были первые две выбранные мною книги, я за давностью лет не помню. А вот с третьей вышла заминка: ничего интересного найти не удавалось. Прошло уже довольно много времени, и я начал беспокоиться, что дедушка рассердится. И, решив уже ограничиться на этот раз двумя книжками, пошел предъявлять их для записи в формуляр. Пожилая библиотекарь, которая видела меня уже много-много раз, посмотрела на мои две книжки и проницательно спросила:
- Не нашел ничего больше?
- Не нашел, - подтвердил я.
- У меня есть для тебя книга, которую мы даем только нашим лучшим читателям, - сказала библиотекарь и достала откуда-то из стола заново переплетенную в “библиотечный” светло-зеленый переплет книжку. - Я думаю, она тебе понравится. Обращайся с ней особенно бережно, пожалуйста.
Конечно, именно эту книгу я схватился читать сразу же, прямо на скамейке в сквере, поедая мороженное :)
Имя писателя мне ни о чем не говорило, книг его я до этого не читал и ничего о нем не слышал. Но понравилась книга мне сразу же, еще только по прочтении оглавления: названия глав были очень завлекательными. Так что пролог и первые две главы я проглотил прямо там, на скамейке. К третьей главе “В которой слышится пение кота и тявканье Ржавой акулы” (так эта глава была озаглавлена), я уже не смог приступить, так как дедушка настоятельно потребовал, чтобы мы шли домой. А то опоздаем к обеду, бабушка заругает. В общем, от этой книги я не отлип, пока не дочитал до конца - кажется, на следующее утро.
Через неделю я пришел в библиотеку снова, сдал три книжки (ТУ САМУЮ книгу библиотекарь сразу убрала в стол) и выбрал три другие.
- Понравилась тебе книга, которую я тебе дала в прошлый раз? - спросила меня библиотекарь.
- Очень! - восхищенно ответил я.
- Тогда вот тебе ее продолжение. Ничего, что она будет четвертой. Это тебе приз за читательскую активность.
С этими словами библиотекарь опять достала из стола книжку в “библиотечном” переплете, уже другую.
И эту книгу я опять проглотил за полтора дня. Когда я сдавал и ее, я случайно обратил внимание, что приняв у меня книги, библиотекарь вычеркнула в формуляре только три строки - одна из книг туда не была записана. И в записях за предыдущее посещение тоже было две строки, а не три. Я удивился, но не придал этому значения.
Приключения ленинградского пионера, лихо разъезжающего по далеким странам и островам и помогающего хорошим людям победить плохих людей, на некоторое время захватили меня полностью. Я взахлеб пересказывал своим друзьям прочитанные книжки, и сюжеты из них заняли заметное место в наших играх. Прибрежные камни близлежащего пляжа "Скалки" превратились в острова архипелага Большие Эмпиреи, а футбол мы стали называть "булоногом". На большой карте мира, висевшей на стене гостинной (так условно называлась одна из двух смежных 12-метровых комнат в квартире моих дедушки и бабушки), я выбрал пустое место где-то на севере Океании, и представлял, что Большие Эмпиреи находятся именно там. И как я однажды отправлюсь туда на большом самолете или на океанском лайнере.
В реальности заграница была от нас чуть ли не дальше, чем созвездие Андромеды, тоже сыгравшее заметную роль в сюжете полюбившихся мне книг. Хотя в севастопольскую бухту изредка заходили корабли под иностранными флагами, в основном только военные, а на вокзале Киева можно было слышать объявления о поездах, отправляющихся во всякие заграничные города - Будапешт, Бухарест, Софию, Варшаву, Берлин и Белград - среднему советскому школьнику проще было представить себя космонавтом, чем туристом, отправляющимся в Океанию или хотя бы в Америку. А фраза Жванецкого "мне надо в Париж по делу срочно" вызывала у зрителей гомерический хохот.
Когда в начале следующего учебного года на уроке русской литературы учительница предложила нам рассказать о самой интересной книге, которую мы прочли за лето, я сразу же потянул руку и стал рассказывать о так полюбившейся мне дилогии. Учительница, услышав имя автора, почему-то сразу помрачнела, и быстренько свернула мой рассказ, поставив мне пятерку и поспешив вызвать кого-то еще. Так что я толком ничего рассказать и не успел.
Конечно, со временем другие интересные книги затмили воспоминания о дилогии в библиотечном переплете, и постепенно я перестал вспоминать о пионере Гене Стратофонтове и его приключениях в Океании.
Прошло 9 лет. Я был студентом Физтеха. Приехав в командировку в Москву, папа передал мне несколько номеров журнала "Юность", который родители выписывали, и настоятельно рекомендовал прочесть напечатанный в них роман "про Крым". Журналы пролежали у меня какое-то время, а за чтение я взялся только в поезде - по дороге в Крым. В результате я просидел всю ночь на откидном стульчике в коридоре купейного вагона, потому что оторваться никак не мог. Всякий знает в центре Симферополя, среди его сумасшедших архитектурных экспрессий, дерзкий в своей простоте, похожий на очиненный карандаш, небоскреб газеты «Русский Курьер» - с самых первых слов в романе разворачивалась картина абсолютно фантастического, совершенно невозможного Крыма. Который, при всей своей невозможности, был чем-то неуловимым очень похож на тот Крым, который я знал. Настолько похож, что сразу верилось: так быть могло. Могло быть - даже несмотря на то, что Крым вовсе не остров, несмотря на то, что из истории своего собственного прадеда я знал, что белые не отстояли Крым, и видимо - не имели никаких шансов отстоять.
И только ближе к концу книги я вдруг внезапно осознал, что автор - Василий Аксенов - это и автор тех самых детских книжек, которые так понравились мне в 9-летнем возрасте! Все сразу встало на свои места.
В книге часто мелькали необычные, давно исчезнувшие с карт названия крымских мест. Впрочем, многие из них мне были знакомы: родной для моей бабушки Партенит в нашей семье никогда не называли "Фрунзенским", Коктебель никогда не был для нас "Планерским", а многие другие старые названия я слышал от бабушки, когда она рассказывала что-нибдь о своей молодости. Часто она вспоминала особенно прекрасный пляж, где купалась в детстве: в Капсихоре. И все обещала, что когда-нибудь отвезет меня туда. Но я брал карту Крыма - и никакого Капсихора там не находил. А бабушка не могла объяснить, где же это. Увидев это знакомое название в романе Аксенова, я решил все-таки выяснить, и по возвращении в Москву не поленился отправиться в Ленинку, в отдел карт, получил карту Крыма 1922 года и наконец нашел и Капсихор, и множество других названий, которые слышал от бабушки или о которых упоминалось в романе.
Через два с половиной года я познакомился с Лейлей, и узнал от нее о многих местах с этими старинными завораживающими названиями: Карасубазар, Дуванкой, Албат, Ак-Мечеть, Ангара. Она могла рассказывать об их истории часами. А сидя на пластиковых стульчиках в затрапезном симферопольском аэропорту в ожидании своего ночного рейса на Москву, мы вместе вспоминали "Аэро-Симфи" из аксеновского романа, где "каждые четверть часа пролетали и темном небе боинги на Сингапур, Сидней, Дели... и обратно". И мечтали, что, быть может, это когда-нибудь станет правдой.
И прошло совсем немного времени - еще года три, до того момента, когда после купания на Массандровском пляже я, пройдя полкилометра до морвокзала и подхватив рюкзак из камеры хранения, буквально в мокрых плавках прошел за 15 минут таможню и пограничников и поднялся на борт теплохода, отплывающего в Стамбул. В этот момент я почувствовал, что тот волшебный Крым, что жил в книге Аксенова, уже существует. Пусть нет пока роскошных бутиков на ялтинской набережной (чуть позже появились и они), пусть "зажиточные крымские фермеры" не ездят пока в гости друг к другу на дорогих кабриолетах, путь не построена еще Арабатская индустриальная зона и над Ялтой не возвышаются климатические ширмы, но это все - вопрос только времени. Причем - не такого уж долгого.
Я и сейчас уверен, что увижу все это.
Все это будет, Василий Палыч! "Русский мир", бессмысленный и беспощадный, рассеется как страшный сон, и опять будут "порты, открытые на весь мир". В июне в Севастополе опять пройдет международный фестиваль военно-морских оркестров, а в августе в Поповке отгремит КаZантип. И даже московские студенты смогут отдыхать в своем лагере под Алуштой. Возможно, там даже восстановят снесенного при оккупации "Крота".
В сентябре в здание банковской академии студенты опять придут изучать не военные уставы, а экономику и финансы. И в Студенческом сквере опять забьют фонтаны и расцветут цветы.
Будут разобраны построенные оккупантами омерзительные заборы, вернутся разбежавшиеся по всему миру севастопольские айтишники, наполнится водой Канал, оживут вокзалы и опять пойдут поезда.
Снова будет все то, что уже появилось за 23 постсоветских довоенных года, и многое из того, чего пока не было, и чего вы не могли даже себе представить. Со временем появятся Центральный Подземный Узел и крымская система фривеев, Арабатская индустриальная зона и небоскребы Севастополь-Сити, ялтинский железнодорожный тоннель и международный аэропорт Херсонес. Города и поселки очистятся от истуканов коммуняцких вождей, а на одной из центральных площадей поставят памятник Барону.
И конечно, Капсихор снова станет Капсихором.
This entry was originally posted at https://fizzik.dreamwidth.org/505560.html.