Лимонов и Лена, день и ночь
Ем нарезанную Смирной дольками грушу, которая пахнет тюльпанами, и, доев, автоматически сую в рот дольку яблока. Прожёвываю, глотаю и, в недоумении от собственной опрометчивости:
- Вот после этой груши начать есть это яблоко это как вернуться с Лазурного берега и поехать в Солнечное.
Выдерживаю паузу и как бы махнув рукой - "Рродина..." - хватаю второй кусок.
***
"Когда обиженно утверждают под предлогом святости мёртвых банальное «о мёртвых - ничего или только хорошее» - это продолжение во времени обычного, пошлого обывательского конформизма и ханжества. О мёртвых надо говорить плохое, иначе, не осудив их, мы не разберёмся с живыми. Мёртвых вообще всегда больше, чем живых. Быть мёртвым - куда более естественное состояние. Поэтому - какие тут церемонии могут быть, мёртвых жалеть не надо. Какие были - такие и были. Они имели время, всё, какое возможно. Если не доделали чего-то... ну, разведём руками."
Лимонов радует каждой книгой.
Смирна читает мне из философа Александра Ломоносова длиннющую телегу, мною совершенно не воспринимаемую, но, услышав кодовое слово "страшный суд", я в ответ читаю Смирне отрывок из "Книги мёртвых" Лимонова:
"<...> я прихожу к выводу, к которому приходят все, дожившие до моего возраста. Всё возможно только один раз, компании образуются и распадаются в несколько лет, максимальный срок существования группы - семь лет. Ситуации меняются, человеческие существа группируются иначе, и опять идёт отсчет срока. А сзади неумолимый косарь равнодушно выкашивает всех: СМЕРТЬ. Секрет существования человека состоит в том, что он задуман не как индивидуум, но как вид. А обеспечивает сохранность вида - семя. Как кораллы, громоздится человечество друг на друга, поколение на поколение. По сути дела человек должен был бы обожествлять семя - в семени его бессмертие. Вместо этого придуман на ближневосточном ландшафте некий тощий мертвец на кресте. Получается, что вместо жизни человек обожествляет смерть. На самом деле, семя - это чудо жизни."
Дочитываю и улыбаюсь: я не всегда согласен с Лимоновым, но всегда согласен с тем, как он не согласен.
- Да, но смерть на кресте должна пониматься иначе, - возражает Лена. - Христос же не просто умер на кресте. Он потом сражался с Дьяволом!
- Да? Я не знал.
- Да ты что! Христос спускался в Ад в эти три дня и сражался с дьяволом!
- Чо, реально? Как в "Саус-парке"??
(поэты Лена Смирно и Фёдор Свешников на отдыхе в Тарховке)
Но чаще, читая Лимонова, я грозно поддакиваю шипящим "Йессс".
Конвергентно мы с Эдичкой называем Бродского каталогизатором:
"Такое впечатление, что Бродский спешит закаталогизировать, отметить в огромную бухгалтерскую книгу все вещи мира. Недаром его мама была бухгалтером. Очевидно, это наследственное."
А Набокова автором одной книги:
"До «Лолиты» всё творчество Владимира Набокова - это типичные эмигрантские романы. И «Защита Лужина», и «Дар», и «Машенька» - все они могут быть отнесены к эмигрантскому русскому роману. <...> После «Лолиты» Набоков написал «Аду», «Бледный огонь», «Посмотри на арлекинов» - тяжёлые профессорские книги, с изысками, с тяжёлым остроумием, достаточно занудные и со скрипом читаемые. <...> «Профессорский роман» на самом деле не преувеличение, каждый профессор литературы в США так или иначе написал в своей жизни хоть один. Так что только раз у Набокова получилась та неуловимая, гремучая смесь, и сложилась в шедевр."
Уверен, впереди меня ждёт ещё множество открытий чудных, я пока не дочитал.
"начинаю Книгу Мёртвых, как бы перекличку тех, кого я знал и кто в своё время надолго или ненадолго побывал в моей жизни. <...> В этой книге только индивидуальные мёртвые. <...> В эту книгу не вошли... имена тех, кто ещё не умер, но непременно умрёт."
