(no subject)
Темный январский вечер. По замерзшему асфальту улицы бежит молодой человек в белой вязаной шапочке, красно-белой ветровке и черных лосинах на стройных ногах.
Бодро фыркая, ловко сморкаясь на ходу, он бежит быстро как на соревновании, легко, правильно, высоко поднимая бедра и едва касаясь земли.
Стук его пластмассовых кроссовок по льду похож на тиканье часов.
Рядом на детской площадке бесформенная серая фигура что-то пьет.
***
Новогодняя ночь. Двое мужчин, обнявшись, падают на лед. Несколько секунд они борются. Затем один - немолодой кавказец в дубленке и остроносых ботинках - поднимается и убегает. Он хищно, воровато осматривается, бежит мелкими шажками, согнув ноги, чтобы не поскользнуться.
Второй - полный, грузный, пьяный русский мужчина в растрепанном пальто и без шапки с трудом поднимается и тяжело бежит следом. На дороге его едва не сбивает машина. Просительно вытянув перед собой руки, он кричит: «Стоять!.. Стой!.. Там же карточки!»
Публика отворачивается от него, добродушно ухмыляясь.
***
В магазинной очереди пьяненький долговязый паренек препирается с продавщицей. У него нет денег или он пытался что-то украсть.
Охранник, низкорослый, коренастый казах, коротко стриженый, седой, в черной эсэсовской форме и ботинках с узкими носами, вытаскивает парня из очереди, легко роняет на пол и начинает бить ногами.
Бьет жестоко, но без эмоций, видимо так, как и следует наказывать вора. Парень почти не сопротивляется.
Бабоньки в очереди начинают выть: «Что ж ты делаешь-то! Убьешь же!»
Казах, как будто очнувшись, перестает бить, легко поднимает русского на ноги и за шкирку уводит куда-то вглубь магазина.
Бабоньки успокаиваются и возвращаются к созерцанию товаров на полках.
Только одна все крутит тревожно головой и бормочет: «Ох, ведь убьет же, забьет ведь там насмерть».
***
Бабушка с внуком стоят у ворот рынка. Старушечья тележка на колесиках заставлена деревянными ящиками с просроченными овощами.
На самом верху положен ящик с яйцами. Рядом на асфальте валяется несколько разбитых яиц.
Сморщенная, согнутая еврейская старушка в зеленом пальто деловито суетится вокруг тележки, что-то сердито выговаривая внуку.
Школьник-внук, вытянувшись по стойке смирно, смотрит куда-то вдаль поверх старушки и прохожих. На его лице вся обида, непонимание и разочарование миром взрослых, какие только могут быть написаны на молодом красивом лице.
Бодро фыркая, ловко сморкаясь на ходу, он бежит быстро как на соревновании, легко, правильно, высоко поднимая бедра и едва касаясь земли.
Стук его пластмассовых кроссовок по льду похож на тиканье часов.
Рядом на детской площадке бесформенная серая фигура что-то пьет.
***
Новогодняя ночь. Двое мужчин, обнявшись, падают на лед. Несколько секунд они борются. Затем один - немолодой кавказец в дубленке и остроносых ботинках - поднимается и убегает. Он хищно, воровато осматривается, бежит мелкими шажками, согнув ноги, чтобы не поскользнуться.
Второй - полный, грузный, пьяный русский мужчина в растрепанном пальто и без шапки с трудом поднимается и тяжело бежит следом. На дороге его едва не сбивает машина. Просительно вытянув перед собой руки, он кричит: «Стоять!.. Стой!.. Там же карточки!»
Публика отворачивается от него, добродушно ухмыляясь.
***
В магазинной очереди пьяненький долговязый паренек препирается с продавщицей. У него нет денег или он пытался что-то украсть.
Охранник, низкорослый, коренастый казах, коротко стриженый, седой, в черной эсэсовской форме и ботинках с узкими носами, вытаскивает парня из очереди, легко роняет на пол и начинает бить ногами.
Бьет жестоко, но без эмоций, видимо так, как и следует наказывать вора. Парень почти не сопротивляется.
Бабоньки в очереди начинают выть: «Что ж ты делаешь-то! Убьешь же!»
Казах, как будто очнувшись, перестает бить, легко поднимает русского на ноги и за шкирку уводит куда-то вглубь магазина.
Бабоньки успокаиваются и возвращаются к созерцанию товаров на полках.
Только одна все крутит тревожно головой и бормочет: «Ох, ведь убьет же, забьет ведь там насмерть».
***
Бабушка с внуком стоят у ворот рынка. Старушечья тележка на колесиках заставлена деревянными ящиками с просроченными овощами.
На самом верху положен ящик с яйцами. Рядом на асфальте валяется несколько разбитых яиц.
Сморщенная, согнутая еврейская старушка в зеленом пальто деловито суетится вокруг тележки, что-то сердито выговаривая внуку.
Школьник-внук, вытянувшись по стойке смирно, смотрит куда-то вдаль поверх старушки и прохожих. На его лице вся обида, непонимание и разочарование миром взрослых, какие только могут быть написаны на молодом красивом лице.