когда меня утомила работа
Один порядочный человек как-то очень устал писать глупые тексты, за которые ему платили глупые деньги, и захотел пожить какой-нибудь новой жизнью. Хотя бы той, о которой он только писал. Он собрал остатки денег и купил билет до Амстердама, потому что он знал, что это замечательный город. (Где в Мак Дональдсе платные туалеты). Где неровными плотными рядами толпятся маленькие красивые домики с добродетельными бюргерами, виднеющимися сквозь чистые стекла больших окон, в которых иногда отражаются солнечные блики, плывущие по ряби безмятежных каналов украшенных мостиками с ажурными решетками и трамвайными путями, так хитро спрятанными в брусчатке, что ни один наркоман не имеет ни малейшего шанса споткнуться. Где огромные и пленительные биг-мамаз приветливо и призывно машут пухлыми, но грациозными руками из своих сияющих теплыми красными, но несколько вызывающими и пугающими, огнями витрин. Где в центре собираются и пестреют люди всех мастей и нравов, пород, национальностей и языков, а на окраинах в мокрой траве пасутся толстые пуховые лебеди.
Где на рынках в определенный день недели негры продают звонкие барабаны, цветные тряпки и прочую всячину, рядом с невидимыми продавцами ковров из ламы и сумок из кабана. А в двух шагах от этого таращится в небо голубыми блестящими глазами, копошится и обворожительно пахнет свежий пятнистый морепродукт в чешуе и хитине. И где все это связывает и обволакивает очень сильный и влажный, но теплый и нежный ветер, превращающий тонкие восточные ткани в паруса воздушных кораблей, меж которых как крапчатые рыбки снуют вороватые отъевшиеся переливчатые скворцы. И…
Да что там говорить. Сначала один порядочный человек хотел лишь одним порядочным глазком взглянуть на что-то кроме букв, но когда он приехал то решил, что обязательно останется тут хотя бы на время. Ну, хотя бы пока его не выгонят. Ведь он считал себя не бесполезным человеком. И хотя писать глупые тексты здесь он не надеялся, он верил, что не пропадет. Он знал, что в этом городе любят велосипеды. Он читал, что можно остановить любого велосипедиста с криком - это мой велосипед, его у меня украли и не ошибиться, и решил, что для того, чтобы прокормиться будет заниматься безобидным и традиционным воровством велосипедов.
Приняв это решение, он полностью отдался новым впечатлениям. Он носился по улицам и глазел по сторонам, он прислушивался к чужим языкам и здоровался с каждым встречным. Он заглядывал в окна украдкой, мчался в трамваях расставаясь с последними деньгами, объедался в китайских забегаловках, следил за крикливыми зелеными попугаями в городском парке. Побродил, принюхиваясь вокруг конюшни. Нашел кинотеатры и музеи, и консерваторию, но тут наступил вечер, а затем и ночь - время кражи велосипеда.
Людей на улицах уже почти не осталось. Велосипеды стояли в маленьких загончиках из невысоких решеток или привязанные цепями к фонарным столбам. Они нежно прижимались друг к другу, мирно дремали, склонив на бок уставшие за день рули. Даже вечно напряженные и суетливые спицы колес, замерли в ожидании утра и лишь загадочно мерцали в свете фонарей.
Еще не состоявшийся вор побрел по улице, высматривая жертву и кутаясь в пальто для пущей таинственности. Пару раз он останавливался у витрины и, глядя на свое отражение, проверял, достаточно ли у него правильный вороватый вид. Ведь ему надо было убедиться в том, что он способен на это предприятие.
Вид был, что надо. Но жертвы он нигде не видел. Ни один из мирно спящих велосипедов не казался ему предназначенным для похищения. Все они были явно кому-то нужны. Все они имели столько следов присутствия владельца, заботливого и затейливого или неряхи и дебошира, они были разрисованы странными узорами или украшены трещинами и кусками облупившейся краски. На некоторых к рулю были привешены кожаные кисти и в целом они маскировались под мотоциклы. Но ни один, совершенно ни один не собирался покидать своего места и своего хозяина. Еще не состоявшийся вор искал везде. Обходил самые непривлекательные подворотни и темные переулки, но и там, если и встречался велосипед, он был совершенно на своем месте. Он сбился с ног, устал, проголодался и снова, сам не заметил как, вышел на одну из желто освещенных и все так же безлюдных центральных улиц, остановился в нерешительности и стал озираться по сторонам.
И вдруг увидел, что под тем столбом, с которого он начал свое знакомство с велосипедами, там где два из них стояли, прижавшись друг к другу, теперь виднелся только один испуганный и одинокий, он в ужасе возвышался над неестественно выглядевшим колесом привязанным цепочкой к столбу - над тем что осталось от его сотоварища.
Порядочный человек не знал, что ему делать, он подошел к ним, сел и заплакал. Ему не нравилась эта картина. Все в ней было не правильно. Хотя если бы он мог посмотреть со стороны, то увидел бы, что, поддавшись своим чувствам, сам он составил вместе с велосипедом и фонарем и оплакиваемым колесом вполне гармоничную и даже милую композицию.
Где на рынках в определенный день недели негры продают звонкие барабаны, цветные тряпки и прочую всячину, рядом с невидимыми продавцами ковров из ламы и сумок из кабана. А в двух шагах от этого таращится в небо голубыми блестящими глазами, копошится и обворожительно пахнет свежий пятнистый морепродукт в чешуе и хитине. И где все это связывает и обволакивает очень сильный и влажный, но теплый и нежный ветер, превращающий тонкие восточные ткани в паруса воздушных кораблей, меж которых как крапчатые рыбки снуют вороватые отъевшиеся переливчатые скворцы. И…
Да что там говорить. Сначала один порядочный человек хотел лишь одним порядочным глазком взглянуть на что-то кроме букв, но когда он приехал то решил, что обязательно останется тут хотя бы на время. Ну, хотя бы пока его не выгонят. Ведь он считал себя не бесполезным человеком. И хотя писать глупые тексты здесь он не надеялся, он верил, что не пропадет. Он знал, что в этом городе любят велосипеды. Он читал, что можно остановить любого велосипедиста с криком - это мой велосипед, его у меня украли и не ошибиться, и решил, что для того, чтобы прокормиться будет заниматься безобидным и традиционным воровством велосипедов.
Приняв это решение, он полностью отдался новым впечатлениям. Он носился по улицам и глазел по сторонам, он прислушивался к чужим языкам и здоровался с каждым встречным. Он заглядывал в окна украдкой, мчался в трамваях расставаясь с последними деньгами, объедался в китайских забегаловках, следил за крикливыми зелеными попугаями в городском парке. Побродил, принюхиваясь вокруг конюшни. Нашел кинотеатры и музеи, и консерваторию, но тут наступил вечер, а затем и ночь - время кражи велосипеда.
Людей на улицах уже почти не осталось. Велосипеды стояли в маленьких загончиках из невысоких решеток или привязанные цепями к фонарным столбам. Они нежно прижимались друг к другу, мирно дремали, склонив на бок уставшие за день рули. Даже вечно напряженные и суетливые спицы колес, замерли в ожидании утра и лишь загадочно мерцали в свете фонарей.
Еще не состоявшийся вор побрел по улице, высматривая жертву и кутаясь в пальто для пущей таинственности. Пару раз он останавливался у витрины и, глядя на свое отражение, проверял, достаточно ли у него правильный вороватый вид. Ведь ему надо было убедиться в том, что он способен на это предприятие.
Вид был, что надо. Но жертвы он нигде не видел. Ни один из мирно спящих велосипедов не казался ему предназначенным для похищения. Все они были явно кому-то нужны. Все они имели столько следов присутствия владельца, заботливого и затейливого или неряхи и дебошира, они были разрисованы странными узорами или украшены трещинами и кусками облупившейся краски. На некоторых к рулю были привешены кожаные кисти и в целом они маскировались под мотоциклы. Но ни один, совершенно ни один не собирался покидать своего места и своего хозяина. Еще не состоявшийся вор искал везде. Обходил самые непривлекательные подворотни и темные переулки, но и там, если и встречался велосипед, он был совершенно на своем месте. Он сбился с ног, устал, проголодался и снова, сам не заметил как, вышел на одну из желто освещенных и все так же безлюдных центральных улиц, остановился в нерешительности и стал озираться по сторонам.
И вдруг увидел, что под тем столбом, с которого он начал свое знакомство с велосипедами, там где два из них стояли, прижавшись друг к другу, теперь виднелся только один испуганный и одинокий, он в ужасе возвышался над неестественно выглядевшим колесом привязанным цепочкой к столбу - над тем что осталось от его сотоварища.
Порядочный человек не знал, что ему делать, он подошел к ним, сел и заплакал. Ему не нравилась эта картина. Все в ней было не правильно. Хотя если бы он мог посмотреть со стороны, то увидел бы, что, поддавшись своим чувствам, сам он составил вместе с велосипедом и фонарем и оплакиваемым колесом вполне гармоничную и даже милую композицию.