Некоторые любят погорячее
Впервые я увидел Мэрилин Монро, когда мне было двенадцать лет. Это был фильм «В джазе только девушки», который демонстрировался в третьесортном харьковском кинотеатре «Спорт». Кинотеатр был ровесником фильма и, на самом деле, являлся перестроенной Совдепом до полной неузнаваемости церковью. Сегодня там, как я слышал, снова церковь.
Понятия не имею, что меня понесло на сеанс. Совковые киноафиши, знаете ли, походили на нынешние постеры так же, как кинотеатр «Спорт» - на церковь. «Постеры» рисовались от руки. А в кинотеатре «Спорт» вообще не рисовались - художники-оформители, служившие в такого ранга храмах важнейшего из искусств, обходились каллиграфическим мастерством, заморачиваясь разнообразием шрифтов, исходя из того, кто на что учился и сколько выпил в процессе творчества. Гайдов развлечений тогда тоже не было. Помощь в выборе картины осуществлялась посредством сухого перечисления названий фильмов и времени сеансов в местных газетах, а также последнего слова техники обслуживания - телефонов с автоответчиками. Или тогда ещё не было автоответчиков? В любом случае, в кино я отправился спонтанно. Шатался в гордом одиночестве по улице Свердлова, прогуливая воспитательный час - последний урок, я помню, была слякоть, а тут - «В джазе только девушки» (США)». То ли название фильма завалялось в закромах бессознательного, то ли спровоцировали никогда не выходящие из моды «США».
Киноманом я не был, киносеансы в моем рейтинге приятного времяпрепровождения отнюдь не занимали более высокую позицию, чем медитативное болтание по улицам, и абсолютно проигрывали посещению свалок, лазанию по детсадовским игровым площадкам, когда они свободны от основного контингента, и путешествиям по полузаброшенным участкам промзон, где не водилось никого, кроме злых сторожей и пьяных овчарок. Сегодня такое времяпрепровождение называется индустриальный туризм. Позже я вдохновенно подпевал речитативу первого советского рэппера Майка Науменко: «Я городской ребёнок, реки здесь одеты в гранит, я люблю природу, но мне больше по нраву урбанистический вид».
Ещё я любил читать книги. Но в тот период ломки организма и начала становления личности я почувствовал, что книги меня несколько заебали, и мои посещения районной детской библиотеки потеряли в регулярности.
Ещё я любил с балкона пускать самолётики, изводя на одно авиашоу в среднем одну тетрадь в клеточку - при благоприятных погодных условиях самолёты летали долго и далеко - например, через дорогу или в соседний двор - высота расположения взлётной полосы позволяла вовсю использовать не только фактор времени свободного падения, но порой и восходящие от раскалённого асфальта потоки воздуха; кидать комья засохшей в могиле цветочного ящика земли - эти комья фантастически взрывались, сталкиваясь с бетонной поверхностью тротуара с силой, которую может обрести тело с крайне низкой парашютностью, летящее с ускорением 9,8 метров на секунду в квадрате с высоты четырнадцатого этажа; и лить на прохожих воду из чайника - не волнуйтесь, даже кипяточная масса за время падения с такой высоты успевала остыть до температуры воздуха, а то - и из ведра. Восемь литров разом летели невероятно красиво - ну, вы же любите изображения, сделанные с применением режима скоростной съёмки, короткой выдержки и фотошопа, или кадры замедленной киносъёмки природных явлений - и образовывали на светло-сером тротуаре преступное, как след поллюции, огромное вопиюще контрастирующее с ландшафтом тёмное пятно, сопровождая миг создания произведения водоживописи хлёстким приводящим прохожих в панику шумом. Такие вот у меня были в отрочестве фэйвоуритс калча ивентс - наряду с ординарным для ученика музыкальной школы абонементом в филармонию и принудительным для ученика средней школы ТЮЗом.
За пару лет до судьбоносного посещения кинотеатра «Спорт» ещё я любил ходить в музыкальную школу. Дорога пролегала по узкой улочке, на которой под сенью каштанов разместились по соседству таксопарк и автозаправка - легковушки там стояли длинной вереницей день-деньской, и салоны многих из них были украшены тем, что я больше нигде не мог увидеть - изображениями и фигурками полуголых женщин. Я с замиранием сердца и мошонки исследовал через стекло каждый салон, капля за каплей наполняя пока спавшие чресла неведомой силой, которая поныне заставляет меня ебать желать всё, что как-то похоже на то, что я видел под лобовыми стеклами чужих машин по пути на уроки скрипки. Таким образом, вопреки классическому музыкальному образованию я превратился в меломана и благодаря ему же - в клинического эротомана. Потом музыкальную школу переместили на другую улицу. Если бы не моя учительница специальности - которой было под тридцать; от которой пахло болгарскими сигаретами; которая носила разлетающуюся, как у Мэрилин Монро, юбку и любила её приподнять, прежде чем встать или закинуть ногу на ногу - за академический час я мог на мгновение увидеть её коленки и ляжки, обтянутые в пижонские капроновые колготки в мелкую поперечную полосу, двадцать раз; которая била меня смычком по голове перед экзаменом и целовала - после - то моё изящное образование не отличалось бы от рудников.
Ещё я любил игру «Бизнес», которая, как выяснилось, на самом деле была придумана в Штатах под названием «Монополия». Притом, я не так любил в неё играть, как рисовать этот квест, заполняя поля именами известных во всем мире и понаслышке - у нас брэндов: Texaco там, British Petroleum, Mercedes, BMW и Adidas с трилистником, как без него! Доллары тоже рисовал я, хотя отродясь их не видал.
Ещё я завёл дневник, куда записывал подробные отчёты о событиях, случившихся со мной за день-два. Но это было позже.
Видимо, причина весьма спокойного отношения к кинематографу прежде всего крылась в том, что я был надёжно ограждён от гедонистических радостей отсутствием необходимых для них ресурсов. Карманные деньги в начальные школьные годы были для меня исключительно предметом зависти, а затем превратились в повод для недоумения и дистанцирования от сверстников, перетекающего в классовую ненависть: деньги в кармане ребёнка - неумный каприз родителей, растлевающих подобными нэпманскими паттернами детскую душу и взращивающих в ней сорняк меркантильности. Слово «меркантильный» мамиными стараниями изначально имело значение не столько качественного прилагательного, сколько обсценного выражения. Типа «пидарас». Учитывая, что смысл слова «пидарас» я узнал ближе к старшим классам, эти два оборота для меня были абсолютно равноценными.
Я, по-прежнему, вижу в снабжении ребёнка личными деньгами негатив, в этом мнении меня лишь укрепило знакомство с романом Набокова «Лолита» и его пронзительными экранизациями. Вдобавок, после «Лолиты» я категорически протестую против финансирования женщины со стороны мужчины, а мужчин, культивирующих гусарскую щедрость, вопреки исторической логике, считаю пидарасами, и, прежде чем отстегнуть пассии децл купюр, осмысляю насущность этого акта и инспектирую мотивацию участников финансовой процедуры. Использовать мужчину - подло, платить за еблю - гнусно. Поэтому проституция меня отталкивает не столько вероятностью венерической инфекции, сколько самим принципом взаимоотношений. Сложно понять, почему я забашлял на сумочку одной своей восемнадцатилетней подруге за час делать с ней всё, что захочу. Я делал с ней, что хотел с 17.10 до 18.10. А в 18.11 она освободилась от хуя, встала с постели, с лёгким изумлением на лице резюмировала: «Было прикольно», взяла с письменного стола баксы и поехала за сумочкой.
Я знаю, что больше всех женщин на свете буду любить свою дочь, и с ужасом думаю о моменте, когда она попросит у меня немного денег. Как я смогу отказать любимой женщине, которая просит немного денег на пепси-колу?
Как, как… Я вспомню, как сам пил пепси-колу только по праздникам и каникулам, как мама давала в школу не два-три гривенника, а один бутерброд - гопникам из старших классов с меня нечего было взять, как получил пизды от мамы за то, что потратил сдачу из хлебного на значки, вспомню перекошенное судорогой лицо Джереми Айронса и клубничные губы Доминик Суэйн, и дам ей - своей маленькой любимой женщине - столько денег, сколько она попросит. И поплачу в угол от слов: «Папа, я тебя люблю».
Двадцать копеек на сеанс я наскрёб - к тому времени у меня была копилка, в которую попадали медяки для телефонных автоматов и автоматов с газировкой, а также пятаки, десончики и пятнашки со сдачи в «Союзпечати»: мать спонсировала единственный мой детский каприз - филателию.
Я хочу подчеркнуть, что Мэрилин Монро - так же, как и доллары, я дотоле не видел. Злоключения двух джазменов не особо захватывали, поскольку их проблемы с гангстерами были непонятны моему пионерскому сознанию. Беспричинные погони, несуразно большие автоматы, реки виски сквозь пулевые отверстия, нелепое переодевание в женщин и дурацкая жажда долларов - набор образов, не имеющих для советского отрока никакой семантики, и потому бессвязный, бессмысленный - скучный. Приключения Незнайки с пионерлагерным распорядком дня, с автомобилем на базе пылесоса, с резиной из одуванчиков, со смутными чувствами к девочке Кнопочке - вот от чего кровь стынет в жилах!
Однако вдруг по ходу фильма в бардак чужестранных стереотипов ворвался универсальный для всех народов и, видимо, возрастов, образ. А именно, его идеальное воплощение в идеальном облачении, открывающем с одной стороны - идеальные женские коленки и с другой стороны - вздымающийся идеальный бюст с проглядывающими сквозь чёрные кружева сосками. С каким-то просто-таки идеальным изгибом талии. С каким-то просто-таки дурманящим голосом, дурманящей улыбкой, дурманящим смехом, дурманящей походкой, дурманящей непосредственностью, дурманящей беззащитностью и дурманящей доступностью.
Я смотрел «В джазе только девушки» так, как его должен смотреть любой нормальный немного тупой мужчина - забыв о сюжете. Ловя каждый миг присутствия Мэрилин Монро на экране и задыхаясь из-за кома, торчащего камнем в горле и не проталкивающегося ни туда ни сюда, пока эта блондинка не исчезнет с полотна.
Я весь превратился в камень, когда Мэрилин достала из-под резинки короткого сетчатого чулка флягу с виски. Меня бросило в жар, когда Мэрилин влезла в вагоне на полку к беглому джазмену, полагая его женщиной, когда Мэрилин принимала ванну, единственное, что я хотел в жизни - это стать пеной, кипящей на поверхности воды, в тесных объятиях которой Мэрилин. Кажется, именно на этом сеансе я впервые испытал эрекцию.
Когда Монро исчезала из кадра, волнение и томление оставались при мне. Потому что на дневном сеансе в полупустом зале синематографа с фанерными креслами через проход от меня сидела девочка моих лет. Во мраке она казалась темноволосой, худенькой и очень красивой. Я не мог её рассмотреть - не мог себе этого позволить. Потому что я болезненно стеснительный и замкнутый мальчик, а она - красавица. И потому что я в неё влюбился. Я мог только краем глаза цепляться за блики от экрана на гладкой и, мне казалось, смуглой коже её голого правого плеча и голой правой голени. Конечно, после сеанса я не подошёл к этой девочке и ничего ей не сказал. Я отпустил её, как дурни пропускают песок сквозь пальцы - они смотрят, как он неумолимо течёт сквозь растопыренные пальцы и им не хватает мозгов собрать их в жменю. Она ушла, как песок. Вода оставляет на руках мокрый след. А я остался с растопыренными пальцами без единой песчинки на ладонях, в силу дефективности не ведая, что творю, но с рвущей сердце тоской.
И ещё со мной осталась Мэрилин Монро - моя невеста неневестная, моя дева пречистая, светлейшая всех светов, в бедах и скорбех утешение, сладчайшая Мэрилин, моя персональная американская мечта, моё невыразимое словами либидо.
А вскоре появились перестроечные кооперативные лотки и я с них купил чёрно-белые плакаты с Мэрилин, на которые пару лет спустя взирал сквозь круглые очки Джон Леннон. Потом сквозь круглые очки на неё смотрел Егор Летов: духовные наставники сменяли друг друга, а женщина оставалась единственной. Наконец, ей составила компанию Казанская Божья Матерь - переглядывались через шторку.
Вместе с пластинками The Cure и Front 242 я отоваривался набором открыток с Мэрилин. Вместе с Крушовицей в Праге я покупаю медальон с Мэрилин. Я фотографируюсь на фоне её портретов в ресторанах и останавливаюсь перед её огромными фото в витринах магазинов, наверное, благодаря Мэрилин я полюбил Энди Уорхола, Мэрилин - лицо моего литературного дневника и украшение моего рабочего стола.
Мэрилин Монро снялась в «Джазе…», когда ей было 33. У меня никогда не было женщины, похожей на Мэрилин. Они, мои женщины - либо совсем не блондинки, либо с совсем не такими коленками, совсем не такими бёдрами, губами, голосами и походками. Они совсем не легкомысленны и не доступны. И главное, почти всем им 18 лет. Только одна женщина за 30 из бесконечной череды подростков. Часто я думаю, что Шуша - инкарнация Мэрилин Монро на земле. Но ей тоже было 18, когда я впервые её увидел, и решил, что во чтобы то ни стало, эта непосредственная крашеная блондинка со вздёрнутой губкой, светлыми глазами и невесомой походкой будет моей.
Почему моя богиня, госпожа моих эротических фантазий, всего моего бессознательного - Мэрилин, но каждый раз я ищу Лолиту? И что сейчас с той девочкой из церкви-кинотеатра?