Сонник
А теперь расскажу сегодняшний сон, раз уж всё равно припёрся.
Две преамбулы.
Первая: меня коробит словесная конструкция «сегодня имяреку исполнилось бы...», потому что приходилось слышать, что имяреку исполнилось бы сто пятьдесят восемь лет. И сразу проникаешься такой жалостью к имяреку - не дожил до ста пятидеяти восьми. Бедный Мафусал... Но есть ситуации, в которых иначе не скажешь. Вот например, сегодня моему брату Андрею исполнилось бы 61. Не могу представить его пенсионером.
Вторая: «Не видят умники таких прекрасных снов!» - пел какой-то бард. Это про меня. Мне всегда снятся сны, всегда цветные, всегда с каким-то действием, с движением, так что я просыпаюсь усталый от него. Правда память о сне улетучивается в первые же секунды бодрствования (однажды я во сне сочинил целую поэму, да в стихах, создавал её часов пять, а забыл за мгновение - так обидно было!), но усталость остаётся до конца дня, когда я снова ложусь спать. Но иногда что-то в этом механизме забывания ломается, и я не забываю сразу, а помню почти всё в течение дня, только последующий сон стирает и форматирует этот участок памяти, и я действительно забываю. Кстати, в этих редких случаях я просыпаюсь немного отдохнувшим.
Где две преамбулы - там и третья, чего уж. В моих снах все живы. Родители, брат, дяди и тёти, бабушки и дедушки, соседи и знакомые. Впрочем соседей и знакомых я редко вижу, но отец или брат присутствуют почти в каждом сне. А как-то было - они оба и мама, мы все четверо в летний день в нашем доме. Дом тоже часто снится.
Вот и сегодня. Я поехал на родину, проведать дом и могилы. На календаре конец октября прошлого года, начало холодов. То есть то время, когда я впервые туда не съездил на самом деле. Ставлю машину у трёх сосен напротив водонапорной башни, которую поставил мой отец 30 лет назад, чтобы поливать огород (это действительно корпус настоящей водонапорной башни, которая долго валялась в поле, когда совхоз поставил новую, точно такую же). У сосен стоит отец, как-будто ждёт меня. Я как-будто не удивлён.
Он хвалит мою машину: «Ого - Вольксваген! Настоящий?» «Калужский» - отвечаю я. «Но всё равно вольксваген» - резюмирует папа. В 1946 году приехав в Москву он некоторое время работал в столярном цеху с пленными немцами и там на слух неплохо выучил язык, и видимо те немцы разговаривали на каком-то диалекте, где V произносится не как «Ф» в хохдойче, а как «В». Поэтому он всегда поправляет человека, произносящего это название: Вольксваген, Вэ!
«Ты у Молчановых был?» - спрашиваю. «Нет, я после смерти Ивана к ним не хожу, они чужие теперь какие-то. Так гуляю. Думал грибов пособирать, да что-то нету. Да и готовить не на чем.» «Как не на чем?» «Газа нет - баллоны украли, а электричество мы же с тобой сами отключали в прошлом году.» «И как же ты?..» «А что мне? Поесть могу хлеба, попить воды из колодца. Да Люба подкидывает с барского плеча.» «А ведь холодно. Как ты греешься?» «А что мне греться? Я холода не боюсь, я жары боюсь. Сейчас пока терпимо, а морозы начнутся - печку буду топить. Летом Валя приезжал, дров напилил.» «Значит и зимовать собираешься? А я хотел тебя забирать в город.» Отец махнул рукой и пошёл к дому. В городе ему не нравится.
Двор зарос бурьяном, но пройти можно. У кирпичного сарая провалилась крыша и частью обвалилась стена. В 1984 году отец на строительство этого сарая нанимал студентов из стройотряда, положили кирпич абы как - вот наверное и пришло время. Мы встали перед сараем и в этот момент рухнула вторая стена. Рухнула внутрь. Пошёл дождь. И тут откуда-то из-за моей спины вышел Андрей, залез внутрь, вынул из-под обломков уцелевшую оконную раму, выбросил её наружу и выругался: ну кто так строит! Отец пожал плечами, а Андрей пошёл в дом. И тут я вспомнил, что всё это мне уже не принадлежит, потому что в конце мая я продал дом энергичному и симпатичному человеку, уроженцу Донбасса, занимающемуся освещением бензоколонок. «Да» - сказал отец, - «приезжал он сюда пару раз, даже бурьян скосил и крышу залатал, но потом какие-то трудности начались и сказал, что пока отложит освоение. А мне сказал, что, мол, живи здесь сколько хочешь, а как мы сюда окончательно въедем - может быть даже тебе отдельный домик поставим. Хороший кажется парень.» Тут на крыльцо вышел Андрей, и я проснулся.
Я не знаю, что сейчас с моим домом. Дай Бог, чтобы новым хозяевам он послужил верой и правдой. У меня теперь есть другой дом, в котором куча проблем, которые я не знаю как решать. И думаю, что будут ещё сниться мне отец и брат в этом новом доме. Они конечно поморщатся тому, что участок затоплен и вокруг много соседей, но примут его и папа будет сажать георгины, а Андрей топить печку и готовить. Летом будет приезжать дядя Валя и сетовать, что дорога из Белгорода до Питера дольше, чем до Москвы, и билет дороже. Вале мы оплатим проезд в оба конца и вручим косу. Приедет тётя Ксана и будет жарить драники и восхищаться печью, от которой нет тепла в доме, зато можно готовить. Мама будет смеяться и искать консервный нож. Осенью приедет дядя Слава, раскритикует мою покупку как очень непрактичную и соорудит пристройку к дому, где поставит верстак и полки, а мы с отцом натащим туда всякого хлама, и дядя Слава будет морщиться и дёргать плечом. А зимой дядя Витя приедет и будет чистить снег. И все они будут уважительно советоваться с моей женой Тамарой, подтрунивать над Настей и приобщать к полезному труду носящегося по участку Ваньку. Живые и мёртвые будут попеременно раскрывать скрипучую дверь, впускать сквозняк, оставлять грязные следы, весело покрикивать друг на дружку. А по вечерам мы будем разжигать камин, рассаживаться вокруг стола и медленно растворяться в нагревающемся воздухе. Все, кроме Ваньки. Оставшись в одиночестве, он воровато оглядится, соберёт со стола весь чёрный хлеб, засунет его себе в рот и будет попытаться прожевать сквозь выступившие от натуги слёзы. Так-то кто ему даст?
Запись транслирована с https://firecutter.dreamwidth.org/285986.html. Там же можно и комментировать.
Две преамбулы.
Первая: меня коробит словесная конструкция «сегодня имяреку исполнилось бы...», потому что приходилось слышать, что имяреку исполнилось бы сто пятьдесят восемь лет. И сразу проникаешься такой жалостью к имяреку - не дожил до ста пятидеяти восьми. Бедный Мафусал... Но есть ситуации, в которых иначе не скажешь. Вот например, сегодня моему брату Андрею исполнилось бы 61. Не могу представить его пенсионером.
Вторая: «Не видят умники таких прекрасных снов!» - пел какой-то бард. Это про меня. Мне всегда снятся сны, всегда цветные, всегда с каким-то действием, с движением, так что я просыпаюсь усталый от него. Правда память о сне улетучивается в первые же секунды бодрствования (однажды я во сне сочинил целую поэму, да в стихах, создавал её часов пять, а забыл за мгновение - так обидно было!), но усталость остаётся до конца дня, когда я снова ложусь спать. Но иногда что-то в этом механизме забывания ломается, и я не забываю сразу, а помню почти всё в течение дня, только последующий сон стирает и форматирует этот участок памяти, и я действительно забываю. Кстати, в этих редких случаях я просыпаюсь немного отдохнувшим.
Где две преамбулы - там и третья, чего уж. В моих снах все живы. Родители, брат, дяди и тёти, бабушки и дедушки, соседи и знакомые. Впрочем соседей и знакомых я редко вижу, но отец или брат присутствуют почти в каждом сне. А как-то было - они оба и мама, мы все четверо в летний день в нашем доме. Дом тоже часто снится.
Вот и сегодня. Я поехал на родину, проведать дом и могилы. На календаре конец октября прошлого года, начало холодов. То есть то время, когда я впервые туда не съездил на самом деле. Ставлю машину у трёх сосен напротив водонапорной башни, которую поставил мой отец 30 лет назад, чтобы поливать огород (это действительно корпус настоящей водонапорной башни, которая долго валялась в поле, когда совхоз поставил новую, точно такую же). У сосен стоит отец, как-будто ждёт меня. Я как-будто не удивлён.
Он хвалит мою машину: «Ого - Вольксваген! Настоящий?» «Калужский» - отвечаю я. «Но всё равно вольксваген» - резюмирует папа. В 1946 году приехав в Москву он некоторое время работал в столярном цеху с пленными немцами и там на слух неплохо выучил язык, и видимо те немцы разговаривали на каком-то диалекте, где V произносится не как «Ф» в хохдойче, а как «В». Поэтому он всегда поправляет человека, произносящего это название: Вольксваген, Вэ!
«Ты у Молчановых был?» - спрашиваю. «Нет, я после смерти Ивана к ним не хожу, они чужие теперь какие-то. Так гуляю. Думал грибов пособирать, да что-то нету. Да и готовить не на чем.» «Как не на чем?» «Газа нет - баллоны украли, а электричество мы же с тобой сами отключали в прошлом году.» «И как же ты?..» «А что мне? Поесть могу хлеба, попить воды из колодца. Да Люба подкидывает с барского плеча.» «А ведь холодно. Как ты греешься?» «А что мне греться? Я холода не боюсь, я жары боюсь. Сейчас пока терпимо, а морозы начнутся - печку буду топить. Летом Валя приезжал, дров напилил.» «Значит и зимовать собираешься? А я хотел тебя забирать в город.» Отец махнул рукой и пошёл к дому. В городе ему не нравится.
Двор зарос бурьяном, но пройти можно. У кирпичного сарая провалилась крыша и частью обвалилась стена. В 1984 году отец на строительство этого сарая нанимал студентов из стройотряда, положили кирпич абы как - вот наверное и пришло время. Мы встали перед сараем и в этот момент рухнула вторая стена. Рухнула внутрь. Пошёл дождь. И тут откуда-то из-за моей спины вышел Андрей, залез внутрь, вынул из-под обломков уцелевшую оконную раму, выбросил её наружу и выругался: ну кто так строит! Отец пожал плечами, а Андрей пошёл в дом. И тут я вспомнил, что всё это мне уже не принадлежит, потому что в конце мая я продал дом энергичному и симпатичному человеку, уроженцу Донбасса, занимающемуся освещением бензоколонок. «Да» - сказал отец, - «приезжал он сюда пару раз, даже бурьян скосил и крышу залатал, но потом какие-то трудности начались и сказал, что пока отложит освоение. А мне сказал, что, мол, живи здесь сколько хочешь, а как мы сюда окончательно въедем - может быть даже тебе отдельный домик поставим. Хороший кажется парень.» Тут на крыльцо вышел Андрей, и я проснулся.
Я не знаю, что сейчас с моим домом. Дай Бог, чтобы новым хозяевам он послужил верой и правдой. У меня теперь есть другой дом, в котором куча проблем, которые я не знаю как решать. И думаю, что будут ещё сниться мне отец и брат в этом новом доме. Они конечно поморщатся тому, что участок затоплен и вокруг много соседей, но примут его и папа будет сажать георгины, а Андрей топить печку и готовить. Летом будет приезжать дядя Валя и сетовать, что дорога из Белгорода до Питера дольше, чем до Москвы, и билет дороже. Вале мы оплатим проезд в оба конца и вручим косу. Приедет тётя Ксана и будет жарить драники и восхищаться печью, от которой нет тепла в доме, зато можно готовить. Мама будет смеяться и искать консервный нож. Осенью приедет дядя Слава, раскритикует мою покупку как очень непрактичную и соорудит пристройку к дому, где поставит верстак и полки, а мы с отцом натащим туда всякого хлама, и дядя Слава будет морщиться и дёргать плечом. А зимой дядя Витя приедет и будет чистить снег. И все они будут уважительно советоваться с моей женой Тамарой, подтрунивать над Настей и приобщать к полезному труду носящегося по участку Ваньку. Живые и мёртвые будут попеременно раскрывать скрипучую дверь, впускать сквозняк, оставлять грязные следы, весело покрикивать друг на дружку. А по вечерам мы будем разжигать камин, рассаживаться вокруг стола и медленно растворяться в нагревающемся воздухе. Все, кроме Ваньки. Оставшись в одиночестве, он воровато оглядится, соберёт со стола весь чёрный хлеб, засунет его себе в рот и будет попытаться прожевать сквозь выступившие от натуги слёзы. Так-то кто ему даст?
Запись транслирована с https://firecutter.dreamwidth.org/285986.html. Там же можно и комментировать.