А. Е. Крымский. Письма из Ливана (1896-1898). М., 1975
Год издания: 1975
Автор: Крымский А.Е.
Жанр или тематика: история, востоковедение
Издательство: М.: Наука
Язык: Русский
Формат: *pdf/*djvu
Качество: Отсканированные страницы + слой распознанного текста
Интерактивное оглавление: Нет
Количество страниц: 344
Описание:
Книга представляет собой публикацию писем украинского востоковеда и писателя А. Е. Крымского, знакомящих с бытом, укладом и состоянием общественной мысли Ливана конца XIX в.
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ВОСТОКОВЕДЕНИЯ
Составители: Н. П. Визирь, И. М. Смилянская
* * *
Находясь в Сирии и Ливане с октября 1896 по май 1898 г., А. Е. Крымский вел обширную переписку. Для публикации сам А. Е. Крымский отобрал только письма к родным - отцу, брату, жене брата, старшей сестре. Эти письма, по его собственному определению, заменяли ему дневник[1].
В архиве сохранились машинописные экземпляры писем к родным, которые готовил к печати сам автор в 30-е годы XX в., снабжая их примечаниями (примечания приводятся в сносках). К сожалению, основная часть оригиналов писем не сохранилась. (...)
Поскольку ученого интересовали особенности диалекта, он стремился воспроизвести разговорную речь, сохраняя часто те ее особенности, а иногда и многообразие звучания, которые воспринимались им на слух. В передаче арабских имен и терминов Крымский прибегал к дополнительным надстрочным и подстрочным знакам, однако строгой системы начертания через все письма не провел. Поэтому для облегчения набора издатели решили снять эти знаки, сохранив лишь знак ‘, передающий букву «айн».
Поскольку настоящее издание не носит мемориального характера, в отличие от публикации писем в Сочинениях А. Е. Крымского (см. А. Ю. Кримський, Твори, т. V, ч. II, Київ, 1973), составители сочли целесообразным исключить материал, не имеющий прямого отношения к востоковедным темам или к научной и общественной деятельности А. Е. Крымского: не представляющие специального интереса семейные сюжеты и интимные подробности родственной переписки, сообщения о перипетиях личных взаимоотношений А. Е. Крымского с Гагариным и другими дипломатическими представителями, сентенции, продиктованные минутным житейским раздражением (рассуждения о неаккуратности старика Ю. Атая, о торгашеских наклонностях купеческой части бейрутинцев и т.п.). Устранены также явные повторения. Купюры обозначены [...].
Из 143 писем, отобранных А. Е. Крымским для печати, в настоящем издании публикуются (отчасти в сокращении) 123. Наибольшее количество писем адресовано брату ученого Ефиму Ефимовичу, с которым А. Е. Крымского связывала дружба и которого в письмах к другим родным он именует Симой (эти письма не имеют обращения к адресату). (...)
Свои письма А. Е. Крымский датировал старым стилем, иногда старым и новым. Это объяснялось тем, что он жил в православной среде (как отмечал А. Е. Крымский в «Бейрутских рассказах», православные арабы «держатся старого стиля»).
Название публикации - «Письма из Ливана» (хотя сам А. Е. Крымский предполагал назвать «Письма из Сирии») - дано составителями в соответствии с современными географическими и политическими понятиями. (Во времена Крымского Бейрут и прилегающее к нему Средиземноморское побережье рассматривались как часть Сирии и только горный район имел название Джебель Любнан - Горный Ливан.)
К письмам даны комментарии, составленные И. М. Смилянской и Н. П. Визирем.
Цель настоящей книги не только познакомить читателей с ливанскими письмами А. Е. Крымского, но ввести в научный оборот неизвестные до сих пор этнографические и фольклорные записи ученого, хранящиеся среди его рукописного наследия, а также расширить представления о Ливане 90-х годов XIX в. Публикация сопровождена «Очерком востоковедного творчества А. Е. Крымского». (С. 5)
* * *
…Но понемногу все такие неудобства я устраняю. К кушаньям восточным, я думал, никогда не привыкну; но, оказалось, понемногу вполне привык или почти привык. Ем я три раза в день [...]. Кофе я пью с козьим молоком, и оно-то, по-моему, и есть самое худшее слабительное. Что касается обеда и ужина, то здесь готовят всего вместе около четырех блюд, но я выбираю себе лишь два: первое - рис, или похлебка из рису, или особая яичница с травами; второе - кусок мяса (к сожалению, не всегда в чистом виде, а с приправами), а третье - виноград, который я ем с хлебом (вернее: с лепешкой, так как, ты уже знаешь, здесь нашего хлеба не пекут). До остальных блюд вроде вареного перцу, сырых баклажанов с деревянным маслом, помидоров, набитых какой-то подозрительною смесью, гарбузов с рисом и т.п. я стараюсь не дотрагиваться. Но иногда бывает так, что нет на первое блюдо ни рису, ни похлебки; тогда приходится есть чисто азиатские блюда. Впрочем, главная моя пища - это виноград, и я, собственно, только им и живу. Я уж сказал, что ем его с хлебом: хлеб этот круто-вязкий («глевкий») в виде тоненькой лепешки, так что если он вчерашний, то зубы с трудом грызут; но с виноградом - хорошо. Далее, в винограде есть сок, и это мне заменяет чай. И еще, в винограде есть сладость. Иногда я сам себе (не хозяева уж) покупаю бананов копеек на пять или багдадских фиников[2] и тогда уж окончательно доволен. Голоден никогда не бываю, и здоровье мое - прямо в прекрасном состоянии, если только изредка исключить желудок. Говорю, «здоровье в прекрасном состоянии» потому, что есть и достаточно сил, есть и сон, и нервы спокойны. Чего ж лучше желать?
[...] С наступлением периода дождей жара начинает спадать. Сегодня я ходил на почту в два часа пополудни без зонтика и, при солнечной погоде, не изнемог. Правда, я старался больше идти в тени. Около четырех часов дня - время совсем прекрасное: конечно, скоро ходить еще нельзя, не то покроешься потом, но если идти медленно, то выходит приятнейшая прогулка. Квартал, где я живу, далек от рынков, в нем всё сады и сады, и под вечер пройтись - великолепно. Хорошо здесь и при луне, но жаль, вечером ходить опасно. Недавно еще на нашей улице какой-то мусульманин ни за что ни про что пырнул христианина, шедшего по улице вечером. Ночью я часто слышу выстрелы. Все здесь ходят с револьверами.
По ночам, если бывает дождь, то бывает и гулкая гроза. Это неприятно, потому что спать мешает. [...]
Попрошайничество тут развито до крайности. Если просят профессиональные нищие, это еще не поражает. Но здесь всякий не нищий просит. Когда я иду куда-нибудь, я стараюсь заранее выучить дорогу по плану, потому что за малейшее указание дороги требуют платы. На днях я искал один дом и обратился с вопросом к кузнецу. Тот мне сказал: «Третий налево» - и я пошел; но вдруг возле искомого дома нагнал меня его мальчишка и показал на ворота, в которые я и так хотел войти. Я вхожу в ворота, а мальчишка начинает орать: «Бахшиш!». Чтобы избавиться от него, я дал ему «металик» (2 копейки с чем-то). Он мне швырнул под ноги и с ругательствами требовал больше. Я спасся в ворота. Но третьего дня было хуже. Я пришел к дому, где турецкая почта, и не знал, в которую дверь войти. Спросил одного человека. Тот мне показал и побежал за мной по лестнице. Я ему несколько раз повторил, что не нуждаюсь в его провожательстве, но он упорно шел за мною и подождал, пока я сдал заказное письмо. Выходим - он требует бахшиш. На этот раз я отказался дать. Тогда он три улицы шел вслед за мною, изрыгая самые грубые площадные ругательства в виду тысячной публики (дело было в торговых рядах). Счастье еще, что нахал был не мусульманин; иной мусульманин, пожалуй, просто выстрелил бы. Пять дней тому назад драгоман русского посольства Салим Шхаде ехал на извозчике и встретился с мусульманским извозчиком. Разъехаться было трудно, и мусульманский извозчик принялся ругаться. Христианский на это ответил что-то, и его противник выхватил из кармана револьвер и дал два выстрела, задевших за задок экипажа. Правда, Шхаде - турецкий подданный (это можно узнать и по его феске, так как шляпу носить турецкие подданые по обычаю не имеют права), а меня всегда можно узнать как европейца и русского подданного по моей фуражке; но если здешний дикарь обозлится, то может забыть о том строгом наказании, которое ждет за убийство европейца, и убьет. Так меня пугали учительницы, может быть, преувеличивая дело. (...)
[...] Здесь баранину перед варкой не моют. Корова считается нечистым животным (в некоторых домах, более богатых, даже вид коровьего мяса способен возбудить рвоту, как хвастаются), и потому говядину, принесши с базару, моют. А баран считается чистым животным, и потому его мясо, провисевшее несколько часов в лавке и обсиженное мириадами мух, не нужно мыть: его сразу жарят или (если для похлебки) варят.
Пишу через несколько часов после ужина. Я в полуотчаянии. Мне объявили, что по случаю жары, которая держится дольше, чем ей полагалось бы, виноград вялится и обращается в изюм еще на ветках. Я и сегодня уж ел виноград, похожий на изюм; а через неделю, говорят, и такого не будет. Значит, мне хоть с голоду пропадать. До сих пор моя главная пища была именно виноград с хлебом, и я полагаю, что апельсины его не заменят.
От этой печальной вести я сегодня совсем повесил нос. [...]
Здешний аптекарь (немец или поляк, не разберу; я-то с ним говорю по-польски) предлагает мне у себя комнату за 30 франков, но без стола. Страшно согласиться на его предложение: во-первых, обидится мой нынешний хозяин (ль-хаким Атая) и через него обидится московский М. О. Аттая, а, во-вторых, обед в ресторане едва ли мне по карману; в-третьих, по словам аптекаря, его комната дает «cudny widok na morze», стало быть, в ней ревматизм скрывается в каждой щели; а четвертое и главное - я лишусь арабской практики. Будем же терпеть. [...]
* * *
Сегодня воскресенье, у меня нет урока с учителем, и я решил отправиться погулять за город. Со мной пошли две учительницы «русского» института. За городом песок, и потому сегодняшний ливень не произвел там грязи. Мы карабкались по горам, ходили среди рощ маслин, тутов, лимонов и пальм, растущих на берегах загородных ручьев, были в молоденьком кедровом лесу. Солнце не очень жгло, а, наоборот, напоминало собою московское майское солнце. До самой вершины какой-нибудь из гор, откуда вид наиболее был бы просторен, мы не добрались, потому что боялись, что не успеем вернуться домой до заката солнца; но и те виды, которые нам открывались, оставили в моей памяти волшебное впечатление. Я за нынешние эстетические впечатления готов простить Бейруту и его ревматизм, и скверную пищу, расстраивающую желудок [...]. В кедровом лесу учительницы перепугались, так как встретили двух мусульманских охотников с ружьями. Но те по нас не стреляли. Да и зачем? (С. 55)
________
[1] В Шуэйре (Горный Ливан), откуда почта доставлялась значительно реже, чем из Бейрута, ученый чаще обращался к ежедневным записям (иные из них позже обрели форму писем), которые нередко адресовал родственникам.
[2] Здешние финики мало сахаристы и не могут по вкусу сравниться с египетскими и багдадскими.
Автор: Крымский А.Е.
Жанр или тематика: история, востоковедение
Издательство: М.: Наука
Язык: Русский
Формат: *pdf/*djvu
Качество: Отсканированные страницы + слой распознанного текста
Интерактивное оглавление: Нет
Количество страниц: 344
Описание:
Книга представляет собой публикацию писем украинского востоковеда и писателя А. Е. Крымского, знакомящих с бытом, укладом и состоянием общественной мысли Ливана конца XIX в.
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ВОСТОКОВЕДЕНИЯ
Составители: Н. П. Визирь, И. М. Смилянская
* * *
Находясь в Сирии и Ливане с октября 1896 по май 1898 г., А. Е. Крымский вел обширную переписку. Для публикации сам А. Е. Крымский отобрал только письма к родным - отцу, брату, жене брата, старшей сестре. Эти письма, по его собственному определению, заменяли ему дневник[1].
В архиве сохранились машинописные экземпляры писем к родным, которые готовил к печати сам автор в 30-е годы XX в., снабжая их примечаниями (примечания приводятся в сносках). К сожалению, основная часть оригиналов писем не сохранилась. (...)
Поскольку ученого интересовали особенности диалекта, он стремился воспроизвести разговорную речь, сохраняя часто те ее особенности, а иногда и многообразие звучания, которые воспринимались им на слух. В передаче арабских имен и терминов Крымский прибегал к дополнительным надстрочным и подстрочным знакам, однако строгой системы начертания через все письма не провел. Поэтому для облегчения набора издатели решили снять эти знаки, сохранив лишь знак ‘, передающий букву «айн».
Поскольку настоящее издание не носит мемориального характера, в отличие от публикации писем в Сочинениях А. Е. Крымского (см. А. Ю. Кримський, Твори, т. V, ч. II, Київ, 1973), составители сочли целесообразным исключить материал, не имеющий прямого отношения к востоковедным темам или к научной и общественной деятельности А. Е. Крымского: не представляющие специального интереса семейные сюжеты и интимные подробности родственной переписки, сообщения о перипетиях личных взаимоотношений А. Е. Крымского с Гагариным и другими дипломатическими представителями, сентенции, продиктованные минутным житейским раздражением (рассуждения о неаккуратности старика Ю. Атая, о торгашеских наклонностях купеческой части бейрутинцев и т.п.). Устранены также явные повторения. Купюры обозначены [...].
Из 143 писем, отобранных А. Е. Крымским для печати, в настоящем издании публикуются (отчасти в сокращении) 123. Наибольшее количество писем адресовано брату ученого Ефиму Ефимовичу, с которым А. Е. Крымского связывала дружба и которого в письмах к другим родным он именует Симой (эти письма не имеют обращения к адресату). (...)
Свои письма А. Е. Крымский датировал старым стилем, иногда старым и новым. Это объяснялось тем, что он жил в православной среде (как отмечал А. Е. Крымский в «Бейрутских рассказах», православные арабы «держатся старого стиля»).
Название публикации - «Письма из Ливана» (хотя сам А. Е. Крымский предполагал назвать «Письма из Сирии») - дано составителями в соответствии с современными географическими и политическими понятиями. (Во времена Крымского Бейрут и прилегающее к нему Средиземноморское побережье рассматривались как часть Сирии и только горный район имел название Джебель Любнан - Горный Ливан.)
К письмам даны комментарии, составленные И. М. Смилянской и Н. П. Визирем.
Цель настоящей книги не только познакомить читателей с ливанскими письмами А. Е. Крымского, но ввести в научный оборот неизвестные до сих пор этнографические и фольклорные записи ученого, хранящиеся среди его рукописного наследия, а также расширить представления о Ливане 90-х годов XIX в. Публикация сопровождена «Очерком востоковедного творчества А. Е. Крымского». (С. 5)
* * *
…Но понемногу все такие неудобства я устраняю. К кушаньям восточным, я думал, никогда не привыкну; но, оказалось, понемногу вполне привык или почти привык. Ем я три раза в день [...]. Кофе я пью с козьим молоком, и оно-то, по-моему, и есть самое худшее слабительное. Что касается обеда и ужина, то здесь готовят всего вместе около четырех блюд, но я выбираю себе лишь два: первое - рис, или похлебка из рису, или особая яичница с травами; второе - кусок мяса (к сожалению, не всегда в чистом виде, а с приправами), а третье - виноград, который я ем с хлебом (вернее: с лепешкой, так как, ты уже знаешь, здесь нашего хлеба не пекут). До остальных блюд вроде вареного перцу, сырых баклажанов с деревянным маслом, помидоров, набитых какой-то подозрительною смесью, гарбузов с рисом и т.п. я стараюсь не дотрагиваться. Но иногда бывает так, что нет на первое блюдо ни рису, ни похлебки; тогда приходится есть чисто азиатские блюда. Впрочем, главная моя пища - это виноград, и я, собственно, только им и живу. Я уж сказал, что ем его с хлебом: хлеб этот круто-вязкий («глевкий») в виде тоненькой лепешки, так что если он вчерашний, то зубы с трудом грызут; но с виноградом - хорошо. Далее, в винограде есть сок, и это мне заменяет чай. И еще, в винограде есть сладость. Иногда я сам себе (не хозяева уж) покупаю бананов копеек на пять или багдадских фиников[2] и тогда уж окончательно доволен. Голоден никогда не бываю, и здоровье мое - прямо в прекрасном состоянии, если только изредка исключить желудок. Говорю, «здоровье в прекрасном состоянии» потому, что есть и достаточно сил, есть и сон, и нервы спокойны. Чего ж лучше желать?
[...] С наступлением периода дождей жара начинает спадать. Сегодня я ходил на почту в два часа пополудни без зонтика и, при солнечной погоде, не изнемог. Правда, я старался больше идти в тени. Около четырех часов дня - время совсем прекрасное: конечно, скоро ходить еще нельзя, не то покроешься потом, но если идти медленно, то выходит приятнейшая прогулка. Квартал, где я живу, далек от рынков, в нем всё сады и сады, и под вечер пройтись - великолепно. Хорошо здесь и при луне, но жаль, вечером ходить опасно. Недавно еще на нашей улице какой-то мусульманин ни за что ни про что пырнул христианина, шедшего по улице вечером. Ночью я часто слышу выстрелы. Все здесь ходят с револьверами.
По ночам, если бывает дождь, то бывает и гулкая гроза. Это неприятно, потому что спать мешает. [...]
Попрошайничество тут развито до крайности. Если просят профессиональные нищие, это еще не поражает. Но здесь всякий не нищий просит. Когда я иду куда-нибудь, я стараюсь заранее выучить дорогу по плану, потому что за малейшее указание дороги требуют платы. На днях я искал один дом и обратился с вопросом к кузнецу. Тот мне сказал: «Третий налево» - и я пошел; но вдруг возле искомого дома нагнал меня его мальчишка и показал на ворота, в которые я и так хотел войти. Я вхожу в ворота, а мальчишка начинает орать: «Бахшиш!». Чтобы избавиться от него, я дал ему «металик» (2 копейки с чем-то). Он мне швырнул под ноги и с ругательствами требовал больше. Я спасся в ворота. Но третьего дня было хуже. Я пришел к дому, где турецкая почта, и не знал, в которую дверь войти. Спросил одного человека. Тот мне показал и побежал за мной по лестнице. Я ему несколько раз повторил, что не нуждаюсь в его провожательстве, но он упорно шел за мною и подождал, пока я сдал заказное письмо. Выходим - он требует бахшиш. На этот раз я отказался дать. Тогда он три улицы шел вслед за мною, изрыгая самые грубые площадные ругательства в виду тысячной публики (дело было в торговых рядах). Счастье еще, что нахал был не мусульманин; иной мусульманин, пожалуй, просто выстрелил бы. Пять дней тому назад драгоман русского посольства Салим Шхаде ехал на извозчике и встретился с мусульманским извозчиком. Разъехаться было трудно, и мусульманский извозчик принялся ругаться. Христианский на это ответил что-то, и его противник выхватил из кармана револьвер и дал два выстрела, задевших за задок экипажа. Правда, Шхаде - турецкий подданный (это можно узнать и по его феске, так как шляпу носить турецкие подданые по обычаю не имеют права), а меня всегда можно узнать как европейца и русского подданного по моей фуражке; но если здешний дикарь обозлится, то может забыть о том строгом наказании, которое ждет за убийство европейца, и убьет. Так меня пугали учительницы, может быть, преувеличивая дело. (...)
[...] Здесь баранину перед варкой не моют. Корова считается нечистым животным (в некоторых домах, более богатых, даже вид коровьего мяса способен возбудить рвоту, как хвастаются), и потому говядину, принесши с базару, моют. А баран считается чистым животным, и потому его мясо, провисевшее несколько часов в лавке и обсиженное мириадами мух, не нужно мыть: его сразу жарят или (если для похлебки) варят.
Пишу через несколько часов после ужина. Я в полуотчаянии. Мне объявили, что по случаю жары, которая держится дольше, чем ей полагалось бы, виноград вялится и обращается в изюм еще на ветках. Я и сегодня уж ел виноград, похожий на изюм; а через неделю, говорят, и такого не будет. Значит, мне хоть с голоду пропадать. До сих пор моя главная пища была именно виноград с хлебом, и я полагаю, что апельсины его не заменят.
От этой печальной вести я сегодня совсем повесил нос. [...]
Здешний аптекарь (немец или поляк, не разберу; я-то с ним говорю по-польски) предлагает мне у себя комнату за 30 франков, но без стола. Страшно согласиться на его предложение: во-первых, обидится мой нынешний хозяин (ль-хаким Атая) и через него обидится московский М. О. Аттая, а, во-вторых, обед в ресторане едва ли мне по карману; в-третьих, по словам аптекаря, его комната дает «cudny widok na morze», стало быть, в ней ревматизм скрывается в каждой щели; а четвертое и главное - я лишусь арабской практики. Будем же терпеть. [...]
* * *
Сегодня воскресенье, у меня нет урока с учителем, и я решил отправиться погулять за город. Со мной пошли две учительницы «русского» института. За городом песок, и потому сегодняшний ливень не произвел там грязи. Мы карабкались по горам, ходили среди рощ маслин, тутов, лимонов и пальм, растущих на берегах загородных ручьев, были в молоденьком кедровом лесу. Солнце не очень жгло, а, наоборот, напоминало собою московское майское солнце. До самой вершины какой-нибудь из гор, откуда вид наиболее был бы просторен, мы не добрались, потому что боялись, что не успеем вернуться домой до заката солнца; но и те виды, которые нам открывались, оставили в моей памяти волшебное впечатление. Я за нынешние эстетические впечатления готов простить Бейруту и его ревматизм, и скверную пищу, расстраивающую желудок [...]. В кедровом лесу учительницы перепугались, так как встретили двух мусульманских охотников с ружьями. Но те по нас не стреляли. Да и зачем? (С. 55)
________
[1] В Шуэйре (Горный Ливан), откуда почта доставлялась значительно реже, чем из Бейрута, ученый чаще обращался к ежедневным записям (иные из них позже обрели форму писем), которые нередко адресовал родственникам.
[2] Здешние финики мало сахаристы и не могут по вкусу сравниться с египетскими и багдадскими.