Генри Миллер. Тропик Рака (рубрика "Коротко о книгах")
* "Новый мир" 1991 №11, С. 254.
ГЕНРИ МИЛЛЕР. Тропик Рака. Роман. Перевод с английского Г. Егорова. «Иностранная литература», 1990, № 7, 8.
О романе Джека Линдсея «Страстная пастораль» (1951) один польский критик выразился так: «Вот наконец настоящая марксистская порнография». Но далеко ей до «Тропика Рака» (1934) американца Генри Миллера, бывшего под цензурным запретом в США вплоть до 60-х годов. Вот уж это всем мениппеям мениппея - с чудовищным разгулом «материально-телесного низа», с «фаллическим» юмором и абсолютной серьезностью автора, пытающегося сказать последнюю правду о мире. Язык не поворачивается называть такую книгу романом, хотя бы в том смысле, какой вкладывал в этот термин О. Мандельштам («…композиционно замкнутое… повествование о судьбе одного лица»). Нет, это скорее саморазвертывающийся по-структуралистски текст о тексте и об авторе этого текста, пытающемся своим отчаянным «письмом» преодолеть себя, а заодно и взорвать мир и тем самым обновить его.
Генри Миллер - отчаянный анархист, плевать он хотел (если смягчить его крепкие выражения) на капитализм и социализм. Но он обожает жизнь и страшно переживает за нее. У него «скромное» желание: «записать всё (! - В. В.), что было опущено в других книгах» мировой литературы, создать «новую Библию - Последнюю книгу» с такой «начинкой», «чтоб хватило на все фабулы, драмы, поэмы, мифы и фантазии для всех будущих писателей». Увы, автору не суждено сотворить этот «супертекст», хотя чувствует он в себе силы необъятные, диапазон его культуры, творческих усилий грандиозен. Своими вдохновителями в литературе он считает Рабле и Уитмена, ему близки и дороги Роден, Ван Гог, Матисс, Пруст, Достоевский, античное «досократовское» искусство с его трагикомедийными персонажами, «полукозлами, полутитанами».
Все громы и молнии, которые мечет новоявленный «полутитан» Миллер в окружающее его прогнившее общество, оборачиваются в лучшем случае огнем сатирических острот, блестками «смачного» юмора, а в худшем - вереницей непристойных эпизодов, надоедающими уже к концу книга портретами русских, еврейских, французских шлюх. Конечно, талант писателя велик, его художественному темпераменту можно лишь позавидовать. Но до «новой Библии» дело явно не доходит.
В чем же причина того, что не решил он своей сверхзадачи? Очевидно, в том, что автор, как и тысячи его коллег по искусству, не мог преодолеть ту великую и страшную силу, которая в философии стала называться с XIX века отчуждением. Оно, оторвав человека от природы, ввергло его в «первородный грех» умствования и гордыни, всё разрастающийся по мере усложнения нашей жизни, упрочения всякого рода перегородок - классовых, национальных и других - между людьми.
Миллер понимает, что «идеи должны побуждать к действию, но если в них нет жизненной энергии, нет сексуального заряда, то не может быть и действия». Эта мысль взята писателем у Платона, толковавшего об эросе - родителе мысли. Однако наивный американский «провинциал», увлеченный своими мужскими подвигами в парижских борделях и в мире богемы, не желает замечать, что современный эрос давно стал рынком, местом купли-продажи, деформирующим и любую идею и носителя ее. Точнее говоря, художник видит всё уродство окружающего и должным образом клеймит его, но настолько велико для него «материально-телесное» обаяние этой самой действительности, что автор, без остатка погружаясь в нее, то и дело забывает о им же прокламированном титанизме духа.
Тем не менее сам процесс неразрешимых борений мысли и плоти, одолевающих автора, и становится текстом в книге Миллера, порождает лучшие страницы этого неровно написанного произведения. С каким блеском воссоздает писатель символико-реалистический (и в чем-то сюрреалистический) образ Парижа с его гротескной красотой и безобразием, светом и мраком, с его дворцами и притонами, сверкающими улицами и грязными закоулками! Этот Париж - «девка» с ее вульгарно-неотразимым очарованием и, если сконцентрироваться на синекдохе, с ее «причинным местом», которое в свою очередь вырастает у автора в гиперболу «черной дыры», могущей поглотить мир. Бесподобен юмор художника, по-раблезиански (или, если хотите, по-бахтински) снижающего любую высокую топику. Особенно хорош эпизодический образ индуса, сторонника Ганди, который не понял, для чего предназначено биде. И эта «скатологическая» деталь служит трамплином для иронически-горькой мысли автора о проблематичности Абсолюта в нашей жизни.
Следует поблагодарить «Иностранную литературу» за то, что выбор журнала пал на отличный перевод этого знаменитого романа, сделанный в 60-е русским эмигрантом Георгием (Джорджем) Егоровым. ■
В. Вахрушев
OCR: fir-vst, 2016
ГЕНРИ МИЛЛЕР. Тропик Рака. Роман. Перевод с английского Г. Егорова. «Иностранная литература», 1990, № 7, 8.
О романе Джека Линдсея «Страстная пастораль» (1951) один польский критик выразился так: «Вот наконец настоящая марксистская порнография». Но далеко ей до «Тропика Рака» (1934) американца Генри Миллера, бывшего под цензурным запретом в США вплоть до 60-х годов. Вот уж это всем мениппеям мениппея - с чудовищным разгулом «материально-телесного низа», с «фаллическим» юмором и абсолютной серьезностью автора, пытающегося сказать последнюю правду о мире. Язык не поворачивается называть такую книгу романом, хотя бы в том смысле, какой вкладывал в этот термин О. Мандельштам («…композиционно замкнутое… повествование о судьбе одного лица»). Нет, это скорее саморазвертывающийся по-структуралистски текст о тексте и об авторе этого текста, пытающемся своим отчаянным «письмом» преодолеть себя, а заодно и взорвать мир и тем самым обновить его.
Генри Миллер - отчаянный анархист, плевать он хотел (если смягчить его крепкие выражения) на капитализм и социализм. Но он обожает жизнь и страшно переживает за нее. У него «скромное» желание: «записать всё (! - В. В.), что было опущено в других книгах» мировой литературы, создать «новую Библию - Последнюю книгу» с такой «начинкой», «чтоб хватило на все фабулы, драмы, поэмы, мифы и фантазии для всех будущих писателей». Увы, автору не суждено сотворить этот «супертекст», хотя чувствует он в себе силы необъятные, диапазон его культуры, творческих усилий грандиозен. Своими вдохновителями в литературе он считает Рабле и Уитмена, ему близки и дороги Роден, Ван Гог, Матисс, Пруст, Достоевский, античное «досократовское» искусство с его трагикомедийными персонажами, «полукозлами, полутитанами».
Все громы и молнии, которые мечет новоявленный «полутитан» Миллер в окружающее его прогнившее общество, оборачиваются в лучшем случае огнем сатирических острот, блестками «смачного» юмора, а в худшем - вереницей непристойных эпизодов, надоедающими уже к концу книга портретами русских, еврейских, французских шлюх. Конечно, талант писателя велик, его художественному темпераменту можно лишь позавидовать. Но до «новой Библии» дело явно не доходит.
В чем же причина того, что не решил он своей сверхзадачи? Очевидно, в том, что автор, как и тысячи его коллег по искусству, не мог преодолеть ту великую и страшную силу, которая в философии стала называться с XIX века отчуждением. Оно, оторвав человека от природы, ввергло его в «первородный грех» умствования и гордыни, всё разрастающийся по мере усложнения нашей жизни, упрочения всякого рода перегородок - классовых, национальных и других - между людьми.
Миллер понимает, что «идеи должны побуждать к действию, но если в них нет жизненной энергии, нет сексуального заряда, то не может быть и действия». Эта мысль взята писателем у Платона, толковавшего об эросе - родителе мысли. Однако наивный американский «провинциал», увлеченный своими мужскими подвигами в парижских борделях и в мире богемы, не желает замечать, что современный эрос давно стал рынком, местом купли-продажи, деформирующим и любую идею и носителя ее. Точнее говоря, художник видит всё уродство окружающего и должным образом клеймит его, но настолько велико для него «материально-телесное» обаяние этой самой действительности, что автор, без остатка погружаясь в нее, то и дело забывает о им же прокламированном титанизме духа.
Тем не менее сам процесс неразрешимых борений мысли и плоти, одолевающих автора, и становится текстом в книге Миллера, порождает лучшие страницы этого неровно написанного произведения. С каким блеском воссоздает писатель символико-реалистический (и в чем-то сюрреалистический) образ Парижа с его гротескной красотой и безобразием, светом и мраком, с его дворцами и притонами, сверкающими улицами и грязными закоулками! Этот Париж - «девка» с ее вульгарно-неотразимым очарованием и, если сконцентрироваться на синекдохе, с ее «причинным местом», которое в свою очередь вырастает у автора в гиперболу «черной дыры», могущей поглотить мир. Бесподобен юмор художника, по-раблезиански (или, если хотите, по-бахтински) снижающего любую высокую топику. Особенно хорош эпизодический образ индуса, сторонника Ганди, который не понял, для чего предназначено биде. И эта «скатологическая» деталь служит трамплином для иронически-горькой мысли автора о проблематичности Абсолюта в нашей жизни.
Следует поблагодарить «Иностранную литературу» за то, что выбор журнала пал на отличный перевод этого знаменитого романа, сделанный в 60-е русским эмигрантом Георгием (Джорджем) Егоровым. ■
В. Вахрушев
OCR: fir-vst, 2016