Виктор Топоров: Справедливо ли присудили Нобелевскую премию по литературе 80-летнему шведу?
(21.10.2011, www.online812.ru)
Присуждение нобелевской премии по литературе восьмидесятилетнему шведскому поэту Томасу Транстрёмеру - повод поразмышлять не над «нобелем» как таковым, а над судьбами поэзии в современном мире. Западном мире, восточноевропейском и русском, если уж точно.
Потому что, помимо «золотого миллиарда», латиноамериканского полумиллиарда и славянского четвертьмиллиарда, на земле живут еще пять с половиной миллиардов человек, о поэтических пристрастиях которых нам ровным счетом ничего не известно.
Начнем, однако, с простого перечня поэтов, получивших Нобелевскую премию за последние сорок лет. Итак:
• Пабло Неруда, Чили (1971),
• Харри Мартинсон, Швеция (1974),
• Эудженио Монтале, Италия (1975),
• Висенте Алейксандре, Испания (1977),
• Одисеас Элитис, Греция (1979),
• Чеслав Милош, США - Польша (1980),
• Ярослав Сейферт, Чехия (1984),
• Иосиф Бродский, США - СССР (1987),
• Октавио Пас, Мексика (1990),
• Дерек Уолкотт, Тринидад (1992),
• Шеймус Хини, Ирландия (1995),
• Вислава Шимборска, Польша (1996),
наконец, Томас Транстрёмер, Швеция (2011).
Правда, нобелевская лауреатка-2009 Герта Мюллер тоже пописывает или, вернее, изготовляет стишки, орудуя в основном не пером, а ножницами, - но они еще бессмысленнее и маргинальнее, чем ее романы, за которые пожилую румынку, чудом ускользнувшую из лап сигуранцы в Германию (и далеко не факт, что сигуранцей не завербованную), и наградили миллионом с чем-то долларов. Впрочем, полупарализованный швед получил в этом году чуть ли не полтора миллиона, что при всех успехах шведского социализма вообще и шведской бесплатной медицины в частности, не может не радовать.
Из списка видно, кстати, что стихотворцев не награждали уже 15 лет. Раньше поэт шел куда гуще: в среднем раз в три года. Причем из 13 поэтов в нашем перечне собственно мировыми величинами являются трое - Неруда, Монтале и Бродский (может быть, Пас - четвертый); остальные девятеро - то ли поэты национальные, то ли попросту никакие. Хотя что такое национальный поэт и с чем его едят, вопрос непростой.
Скажем, и Милош, и Шимборска были бы фигурами в чешской поэзии (представленной в списке пустышкой Сейфертом) или в болгарской, но никак не в великой польской - с Галчинским, Тувимом, Лесьмяном и еще несколькими в том же ХХ веке. А называя национальным ирландским поэтом Шеймуса Хини, мы тем самым невольно признаем тот факт, что ирландская поэзия долюбилась уже до мышей, потому что вообще-то ирландские национальные поэты Уильям Батлер Йейтс и Дилан Томас. Да и в шведской поэзии с ее двумя за 40 лет нобелевскими лауреатами национальным поэтом ХХ века был Гуннар Экелеф (1879-1957).
Вот умирает Йейтс. Вот на смерть его пишет ставший позднее знаменитым триптих Уистен Хью Оден. Вот умирает Томас Стирнс Элиот - и на смерть его подражанием оденовскому триптиху откликается в Ленинграде двадцатипятилетний Иосиф Бродский («Аполлон, сними венок, положи его у ног Элиота как предел совершенству в мире тел»). Так это работает (вернее, работало) во всемирном - или, если угодно, нобелевском контексте.
А вот умирает Бродский. И свежеиспеченный нобелевский лауреат Хини пишет на его смерть все такой же триптих - и это уже откровенное эпигонство.
А какой нации национальный поэт Уолкотт - тринидадской? Федерико Гарсиа Лорку, Антонио Мачадо, Хуана Рамона Хименеса (если говорить об испанцах) знает весь мир - и ни одна собака не знает нобелевского лауреата Алейксандре. Ну, как говаривал никакой не лауреат, но зато председатель земного шара Велимир Хлебников, - и так далее.
То есть награждение Нобелевской премией поэтов давно уже стало чистой условностью. Вроде мест для инвалидов и пассажиров с детьми в общественном транспорте. Как там говорится в классической советской кинокомедии? «Что, она готовится стать матерью? А я готовлюсь стать отцом!» Поэзия невозможна после Освенцима, сказал Теодор Адорно; все стихи мира не спасли жизнь ни одному еврею, растолковал его мысль для простецов Оден (в выраженно гомосексуальный круг которого входил и Транстремёр); последний поэт европейского модернизма Пауль Целан (1920-1970) покончил с собой, бросившись с моста Мирабо в Сену.
Как раз тогда - где-то 40 лет назад - поэзия и закончилась: в Европе, в Америке, даже в Латинской Америке. И первыми это заметили сами поэты. Заметили, но за редкими исключениями, вроде Целана, отнюдь не впали в отчаяние. Скорее прямо напротив: жить им стало лучше, жить стало веселее. Ушло куда-то к чертям собачьим ощущение собственного предназначения, собственного пути, собственной миссии. Отпала необходимость в служении (и неизбежно связанной с ним аскезе).
Более полутора веков, начиная с эпохи романтизма, все подлинные поэты подпадали под частное французское определение - все они были поэтами прóклятыми, - и вдруг это проклятие с них ниспало, и превратились они кто в бездельника, кто в филистера, кто в бездельника и филистера сразу. Превратились в постмодернистов. Превратились в мышей, прекративших притворяться кошками и другими представителями семейства кошачьих.
Потому что для одних поэтов это был провал («несовместимый с жизнью» - как для Целана), для других - что-то типа «каминг аута», а для третьих - даже что-то вроде повышения по службе, потому что постмодернизм, хотя бы поначалу, приравнял всех ко всем, - Троемыши и Щелкунчики появились здесь все же несколько позже.
Поколение, к которому принадлежит Транстрёмер (1930 г.р.) - промежуточное. К 1970 году - то есть к собственному сорокалетию - он уже вполне мог прославиться как поэт. Но прославился лишь как национальный поэт - то есть никак. Как национальный шведский поэт - то есть никак в квадрате. (Швед Мартинсон, получивший Нобелевскую премию в 1974 году, - откровенный графоман-поэмист - что-то вроде доморощенного Егора Исаева). А потом, после 1970-го, поэзии не стало вовсе. Примерно как у нас в России после 1990-го.
Так что в целом решение присудить премию Транстрёмеру (с поправкой, понятно, на «колор локаль») довольно справедливо. Он, конечно, не поэт в истинно высоком смысле слова, но хотя бы знает или когда-то знал этот высокий смысл. Он, конечно, не поэт и уж тем более не последний поэт, но с последними поэтами был знаком - и отнюдь не так, как какой-нибудь Найман - с Ахматовой (хотя и так тоже), но и на творческом уровне, хотя и не на равных. Он их высоких зрелищ зритель, он в их совет допущен был и заживо, как небожитель, лям с лишним в баксах получил. ■
Присуждение нобелевской премии по литературе восьмидесятилетнему шведскому поэту Томасу Транстрёмеру - повод поразмышлять не над «нобелем» как таковым, а над судьбами поэзии в современном мире. Западном мире, восточноевропейском и русском, если уж точно.
Потому что, помимо «золотого миллиарда», латиноамериканского полумиллиарда и славянского четвертьмиллиарда, на земле живут еще пять с половиной миллиардов человек, о поэтических пристрастиях которых нам ровным счетом ничего не известно.
Начнем, однако, с простого перечня поэтов, получивших Нобелевскую премию за последние сорок лет. Итак:
• Пабло Неруда, Чили (1971),
• Харри Мартинсон, Швеция (1974),
• Эудженио Монтале, Италия (1975),
• Висенте Алейксандре, Испания (1977),
• Одисеас Элитис, Греция (1979),
• Чеслав Милош, США - Польша (1980),
• Ярослав Сейферт, Чехия (1984),
• Иосиф Бродский, США - СССР (1987),
• Октавио Пас, Мексика (1990),
• Дерек Уолкотт, Тринидад (1992),
• Шеймус Хини, Ирландия (1995),
• Вислава Шимборска, Польша (1996),
наконец, Томас Транстрёмер, Швеция (2011).
Правда, нобелевская лауреатка-2009 Герта Мюллер тоже пописывает или, вернее, изготовляет стишки, орудуя в основном не пером, а ножницами, - но они еще бессмысленнее и маргинальнее, чем ее романы, за которые пожилую румынку, чудом ускользнувшую из лап сигуранцы в Германию (и далеко не факт, что сигуранцей не завербованную), и наградили миллионом с чем-то долларов. Впрочем, полупарализованный швед получил в этом году чуть ли не полтора миллиона, что при всех успехах шведского социализма вообще и шведской бесплатной медицины в частности, не может не радовать.
Из списка видно, кстати, что стихотворцев не награждали уже 15 лет. Раньше поэт шел куда гуще: в среднем раз в три года. Причем из 13 поэтов в нашем перечне собственно мировыми величинами являются трое - Неруда, Монтале и Бродский (может быть, Пас - четвертый); остальные девятеро - то ли поэты национальные, то ли попросту никакие. Хотя что такое национальный поэт и с чем его едят, вопрос непростой.
Скажем, и Милош, и Шимборска были бы фигурами в чешской поэзии (представленной в списке пустышкой Сейфертом) или в болгарской, но никак не в великой польской - с Галчинским, Тувимом, Лесьмяном и еще несколькими в том же ХХ веке. А называя национальным ирландским поэтом Шеймуса Хини, мы тем самым невольно признаем тот факт, что ирландская поэзия долюбилась уже до мышей, потому что вообще-то ирландские национальные поэты Уильям Батлер Йейтс и Дилан Томас. Да и в шведской поэзии с ее двумя за 40 лет нобелевскими лауреатами национальным поэтом ХХ века был Гуннар Экелеф (1879-1957).
Вот умирает Йейтс. Вот на смерть его пишет ставший позднее знаменитым триптих Уистен Хью Оден. Вот умирает Томас Стирнс Элиот - и на смерть его подражанием оденовскому триптиху откликается в Ленинграде двадцатипятилетний Иосиф Бродский («Аполлон, сними венок, положи его у ног Элиота как предел совершенству в мире тел»). Так это работает (вернее, работало) во всемирном - или, если угодно, нобелевском контексте.
А вот умирает Бродский. И свежеиспеченный нобелевский лауреат Хини пишет на его смерть все такой же триптих - и это уже откровенное эпигонство.
А какой нации национальный поэт Уолкотт - тринидадской? Федерико Гарсиа Лорку, Антонио Мачадо, Хуана Рамона Хименеса (если говорить об испанцах) знает весь мир - и ни одна собака не знает нобелевского лауреата Алейксандре. Ну, как говаривал никакой не лауреат, но зато председатель земного шара Велимир Хлебников, - и так далее.
То есть награждение Нобелевской премией поэтов давно уже стало чистой условностью. Вроде мест для инвалидов и пассажиров с детьми в общественном транспорте. Как там говорится в классической советской кинокомедии? «Что, она готовится стать матерью? А я готовлюсь стать отцом!» Поэзия невозможна после Освенцима, сказал Теодор Адорно; все стихи мира не спасли жизнь ни одному еврею, растолковал его мысль для простецов Оден (в выраженно гомосексуальный круг которого входил и Транстремёр); последний поэт европейского модернизма Пауль Целан (1920-1970) покончил с собой, бросившись с моста Мирабо в Сену.
Как раз тогда - где-то 40 лет назад - поэзия и закончилась: в Европе, в Америке, даже в Латинской Америке. И первыми это заметили сами поэты. Заметили, но за редкими исключениями, вроде Целана, отнюдь не впали в отчаяние. Скорее прямо напротив: жить им стало лучше, жить стало веселее. Ушло куда-то к чертям собачьим ощущение собственного предназначения, собственного пути, собственной миссии. Отпала необходимость в служении (и неизбежно связанной с ним аскезе).
Более полутора веков, начиная с эпохи романтизма, все подлинные поэты подпадали под частное французское определение - все они были поэтами прóклятыми, - и вдруг это проклятие с них ниспало, и превратились они кто в бездельника, кто в филистера, кто в бездельника и филистера сразу. Превратились в постмодернистов. Превратились в мышей, прекративших притворяться кошками и другими представителями семейства кошачьих.
Потому что для одних поэтов это был провал («несовместимый с жизнью» - как для Целана), для других - что-то типа «каминг аута», а для третьих - даже что-то вроде повышения по службе, потому что постмодернизм, хотя бы поначалу, приравнял всех ко всем, - Троемыши и Щелкунчики появились здесь все же несколько позже.
Поколение, к которому принадлежит Транстрёмер (1930 г.р.) - промежуточное. К 1970 году - то есть к собственному сорокалетию - он уже вполне мог прославиться как поэт. Но прославился лишь как национальный поэт - то есть никак. Как национальный шведский поэт - то есть никак в квадрате. (Швед Мартинсон, получивший Нобелевскую премию в 1974 году, - откровенный графоман-поэмист - что-то вроде доморощенного Егора Исаева). А потом, после 1970-го, поэзии не стало вовсе. Примерно как у нас в России после 1990-го.
Так что в целом решение присудить премию Транстрёмеру (с поправкой, понятно, на «колор локаль») довольно справедливо. Он, конечно, не поэт в истинно высоком смысле слова, но хотя бы знает или когда-то знал этот высокий смысл. Он, конечно, не поэт и уж тем более не последний поэт, но с последними поэтами был знаком - и отнюдь не так, как какой-нибудь Найман - с Ахматовой (хотя и так тоже), но и на творческом уровне, хотя и не на равных. Он их высоких зрелищ зритель, он в их совет допущен был и заживо, как небожитель, лям с лишним в баксах получил. ■