Д. С. Мережковский. Записная книжка. 1919-1920 (рубрика "Коротко о книгах")
* "Новый мир" 1991 №6, С. 270-271.
Д. С. МЕРЕЖКОВСКИЙ. Записная книжка. 1919-1920. «Вильнюс», 1990, № 6.
В 1921 году в Мюнхене в издательстве «Drei Masken Verlag» вышел сборник статей под названием «Царство Антихриста». Сборник открывался одноименным эссе Д. С. Мережковского, далее шли материалы З. Н. Гиппиус «Петербургский дневник», «История моего дневника», «Черная книжка», «Серый блокнот», Д. В. Философова «Наш побег», В. А. Злобина «Тайна большевиков». Там же была напечатана и «Записная книжка» Мережковского. Участники сборника делились своими впечатлениями и размышлениями о русской революции, точнее, по выражению Мережковского, об «Октябрьской контрреволюции» - в противовес «благоуханным» Февралю и Марту. И вот «Записная книжка» опубликована в нашей стране. (В № 1 за 1990 год журнал «Вильнюс» напечатал также письма Мережковского 30-х годов польскому ученому М. Э. Здзеховскому.)
Нельзя сказать, что это первые «перестроечные» публикации Мережковского; уже вышли (одновременно в разных издательствах) историческая трилогия «Христос и Антихрист», роман «Александр I»; пьеса «Павел I» с успехом идет в одном из московских театров; наконец, издательство «Правда» (!) выпускает его четырехтомник более чем миллионным тиражом. В этом внезапном «выбросе» есть и свои комические стороны: по меньшей мере пять журналов отметили недавний лермонтовский юбилей публикацией эссе Мережковского «Лермонтов. Поэт сверхчеловечества». В иное время подобное возвращение могло стать настоящим событием в культуре. Ныне это «быт» времен перехода от гласности к свободе печати.
Но публикация в журнале «Вильнюс» имеет особое значение, она дает непосредственное представление о политической позиции Мережковского, а именно - о его (их - вместе с З. Н. Гиппиус) ожесточенном антибольшевизме. В «Записной книжке» отражена жизнь четы Мережковских в Петрограде и их побег на Запад через Польшу. В этом смысле форма и пафос записей Мережковского напоминают знаменитые «Окаянные дни» Бунина. «Всё лето 1919 года прошло в «пытке надеждою». Освобождения ждали мы со дня на день, с часу на час. Когда при наступлении Юденича приближались глухие звуки пушечных выстрелов, мы прислушивались к ним, как погребенные заживо - к стуку в крышку гроба… Но выстрелы постепенно удалялись, наконец умолкли. И мы перестали ждать: поняли, что в гробовую крышку стучали, потому что заколачивали гроб». Это чувство испытывал и Бунин - в Москве, в Одессе.
И еще одна важная тема записок - мысли о ничего не понимающем Западе, о Европе, всматривающейся в лицо русского большевизма: «…мнимое «невмешательство» Европы в русские дела окажется действительным вмешательством в пользу большевиков. То, что тогда Европа сделала с Россией, никогда не простится». И о том же: «Чем вы (в Европе. - А. В.) спокойнее, тем страшнее нам»; «Не своею силою сильны большевики, а вашею слабостью. Они знают, чего хотят, а вы не знаете; они хотят все одного, а вы хотите каждый разного»; «Когда мы с вами говорим, то все слова как в подушку». Не правда ли, знакомый голос - не Солженицын ли это обращается к Западу полвека спустя?
Но вот что интересно. Как в дневниках Бунина в полной мере выявляется его художественный дар, внимание к реалистической конкретности, к точной и одновременно символической детали, так и в записях Мережковского не менее ясно выявляются сухость, «деревянность», декларативность его слова, пристрастие к умозрительным историософским и метафизическим схемам, неистребимая выспренность, высокомерие, отталкивающие прежде всего неуместностью, несочетаемостью с вызвавшей их к жизни ужасной реальностью. «Вы, оставшиеся, не завидуйте нам!», «Здесь, в изгнании, - тот же крест, как там, в России, мы только переложили его с плеча на плечо», «На ниву Божью, вспаханную плугом войны народов братоубийственной, мы, русские изгнанники, бестелесные духи всемирности, падем, как семена сева Божьего, грядущего братства народов»…
«О, словоблуды! Реки крови, море слез, а им всё нипочем», - восклицал Бунин в «Окаянных днях» по другому, но сходному поводу.
«По двадцатиградусному морозу, - записывает Мережковский, - за пятнадцать верст гоняют на окопные работы семнадцатилетних курсисток и старых профессоров-академиков. Горький возмутился, написал Ленину, просит, чтоб этого не делали. Как будто не сам Горький с Лениным это сделали». Казалось бы, припечатал. Но ведь и Мережковский (в отличие от Бунина) тут очень даже при чем. Конечно, он никогда не призывал гонять курсисток рыть окопы, но не следует забывать, с какой последовательностью и ожесточением отрицался им дореволюционный российский уклад: в знаменитом трактате Мережковского грядущему Хаму социализма предшествуют другие два - самодержавие и православие. И дело тут не в том, хороша ли была российская государственность (допустим, что дурна), а в том, что падение этой государственности вылилось в национальную катастрофу, последствия которой мы пожинаем до сего дня. «Что такое Россия? Ледяная пустыня, по которой ходит лихой человек», - вспоминает Мережковский фразу, брошенную ему некогда К. П. Победоносцевым. В отличие от покойного обер-прокурора Синода ему пришлось на себе почувствовать, что такое «лихой человек». И что же? Адепты теорий «религиозной общественности» Гиппиус и Мережковский бежали, но тысячи православных священников пошли на казнь за веру…
Уроки горькие, дай Бог, не напрасные. ■
Андрей Василевский
OCR: fir-vst, 2016
Д. С. МЕРЕЖКОВСКИЙ. Записная книжка. 1919-1920. «Вильнюс», 1990, № 6.
В 1921 году в Мюнхене в издательстве «Drei Masken Verlag» вышел сборник статей под названием «Царство Антихриста». Сборник открывался одноименным эссе Д. С. Мережковского, далее шли материалы З. Н. Гиппиус «Петербургский дневник», «История моего дневника», «Черная книжка», «Серый блокнот», Д. В. Философова «Наш побег», В. А. Злобина «Тайна большевиков». Там же была напечатана и «Записная книжка» Мережковского. Участники сборника делились своими впечатлениями и размышлениями о русской революции, точнее, по выражению Мережковского, об «Октябрьской контрреволюции» - в противовес «благоуханным» Февралю и Марту. И вот «Записная книжка» опубликована в нашей стране. (В № 1 за 1990 год журнал «Вильнюс» напечатал также письма Мережковского 30-х годов польскому ученому М. Э. Здзеховскому.)
Нельзя сказать, что это первые «перестроечные» публикации Мережковского; уже вышли (одновременно в разных издательствах) историческая трилогия «Христос и Антихрист», роман «Александр I»; пьеса «Павел I» с успехом идет в одном из московских театров; наконец, издательство «Правда» (!) выпускает его четырехтомник более чем миллионным тиражом. В этом внезапном «выбросе» есть и свои комические стороны: по меньшей мере пять журналов отметили недавний лермонтовский юбилей публикацией эссе Мережковского «Лермонтов. Поэт сверхчеловечества». В иное время подобное возвращение могло стать настоящим событием в культуре. Ныне это «быт» времен перехода от гласности к свободе печати.
Но публикация в журнале «Вильнюс» имеет особое значение, она дает непосредственное представление о политической позиции Мережковского, а именно - о его (их - вместе с З. Н. Гиппиус) ожесточенном антибольшевизме. В «Записной книжке» отражена жизнь четы Мережковских в Петрограде и их побег на Запад через Польшу. В этом смысле форма и пафос записей Мережковского напоминают знаменитые «Окаянные дни» Бунина. «Всё лето 1919 года прошло в «пытке надеждою». Освобождения ждали мы со дня на день, с часу на час. Когда при наступлении Юденича приближались глухие звуки пушечных выстрелов, мы прислушивались к ним, как погребенные заживо - к стуку в крышку гроба… Но выстрелы постепенно удалялись, наконец умолкли. И мы перестали ждать: поняли, что в гробовую крышку стучали, потому что заколачивали гроб». Это чувство испытывал и Бунин - в Москве, в Одессе.
И еще одна важная тема записок - мысли о ничего не понимающем Западе, о Европе, всматривающейся в лицо русского большевизма: «…мнимое «невмешательство» Европы в русские дела окажется действительным вмешательством в пользу большевиков. То, что тогда Европа сделала с Россией, никогда не простится». И о том же: «Чем вы (в Европе. - А. В.) спокойнее, тем страшнее нам»; «Не своею силою сильны большевики, а вашею слабостью. Они знают, чего хотят, а вы не знаете; они хотят все одного, а вы хотите каждый разного»; «Когда мы с вами говорим, то все слова как в подушку». Не правда ли, знакомый голос - не Солженицын ли это обращается к Западу полвека спустя?
Но вот что интересно. Как в дневниках Бунина в полной мере выявляется его художественный дар, внимание к реалистической конкретности, к точной и одновременно символической детали, так и в записях Мережковского не менее ясно выявляются сухость, «деревянность», декларативность его слова, пристрастие к умозрительным историософским и метафизическим схемам, неистребимая выспренность, высокомерие, отталкивающие прежде всего неуместностью, несочетаемостью с вызвавшей их к жизни ужасной реальностью. «Вы, оставшиеся, не завидуйте нам!», «Здесь, в изгнании, - тот же крест, как там, в России, мы только переложили его с плеча на плечо», «На ниву Божью, вспаханную плугом войны народов братоубийственной, мы, русские изгнанники, бестелесные духи всемирности, падем, как семена сева Божьего, грядущего братства народов»…
«О, словоблуды! Реки крови, море слез, а им всё нипочем», - восклицал Бунин в «Окаянных днях» по другому, но сходному поводу.
«По двадцатиградусному морозу, - записывает Мережковский, - за пятнадцать верст гоняют на окопные работы семнадцатилетних курсисток и старых профессоров-академиков. Горький возмутился, написал Ленину, просит, чтоб этого не делали. Как будто не сам Горький с Лениным это сделали». Казалось бы, припечатал. Но ведь и Мережковский (в отличие от Бунина) тут очень даже при чем. Конечно, он никогда не призывал гонять курсисток рыть окопы, но не следует забывать, с какой последовательностью и ожесточением отрицался им дореволюционный российский уклад: в знаменитом трактате Мережковского грядущему Хаму социализма предшествуют другие два - самодержавие и православие. И дело тут не в том, хороша ли была российская государственность (допустим, что дурна), а в том, что падение этой государственности вылилось в национальную катастрофу, последствия которой мы пожинаем до сего дня. «Что такое Россия? Ледяная пустыня, по которой ходит лихой человек», - вспоминает Мережковский фразу, брошенную ему некогда К. П. Победоносцевым. В отличие от покойного обер-прокурора Синода ему пришлось на себе почувствовать, что такое «лихой человек». И что же? Адепты теорий «религиозной общественности» Гиппиус и Мережковский бежали, но тысячи православных священников пошли на казнь за веру…
Уроки горькие, дай Бог, не напрасные. ■
Андрей Василевский
OCR: fir-vst, 2016