А. Зверев: Попытка объясниться (Размышления над письмами в «ИЛ»)
* "Иностранная литература" 1990 №4, С. 205-215.
Начну с уточнения. Обнаружив мою фамилию в списке редколлегии «ИЛ», читатель, вероятно, решит, что за эту статью я взялся, движимый заботами о чести мундира. Это не так.
Во-первых, старания такого рода мне вообще кажутся пустыми - если престиж пошатнулся, его можно восстановить только делом, а не уверениями, будто всему виной чья-то пристрастность и недоброжелательство. Во-вторых, не думаю, чтобы репутацию журнала в действительности требовалось сейчас активно защищать. По многим свидетельствам, включая полученные из читательских писем, знаю, что она достаточно высока.
Отсюда, однако, вовсе не следует, что читатели, выражающие недовольство содержанием последних - примерно за полтора года - номеров «ИЛ», заведомо неправы, а мы, делающие журнал, безупречны. Связанный с «ИЛ» фактически всю свою профессиональную жизнь, я вряд ли могу быть в суждениях о журнале вполне беспристрастным. Но тешу себя надеждой, что инстинкт критика, редко испытывающего чувство полного удовлетворения, у меня не исчезает, даже когда речь идет об этом очень мне близком издании.
И поэтому во многих случаях мне кажется обоснованной критика, которой в своих письмах подвергают журнал его подписчики. Они хотят видеть «Иностранку» более насыщенной по содержанию, более изобретательной по композиции - я (и, не сомневаюсь, вся редакция) тоже. Они корят «ИЛ» за то, что мы упускаем произведения, вызывающие особенно большой интерес нашей аудитории, - не у нас, например, были напечатаны Кёстлер, Оруэлл, «Возвращение из СССР» А. Жида, «Образы детства» К. Вольф. На такие укоры возражать нечего: промах есть промах.
Тем более нечего возразить на гневные письма, в которых нам выговаривают за обещанный, но не напечатанный детектив Р. Чандлера «Долгое прощание». Одна надежда, что публикуемый «ИЛ» в этом году Ле Карре, пусть с запозданием, но как-то компенсирует наш долг любителям детективного чтения. А вообще хочу заметить, что снобизм приписывают журналу напрасно. Сколько знаю, он не намерен отказываться ни от детективов, ни от фантастики, но при условии, что это литература, а не поделки. На страницах «ИЛ» и должно находить место - независимо от жанра - всё, отвечающее этому условию.
Скажут: но ведь журнал не всегда его выполняет, публикуя материалы, которые представляют интерес скорее идеологический, чем художественный. Печатает, например, неважную повесть В. Хайдучека «Прегрешение». Набоковская «Лолита», на радость книжным спекулянтам, дана в приложении, рядовому читателю почти недоступном, а в журнале идет «Пнин», далеко не самая значительная книга Набокова.
Насчет Хайдучека - согласен. Но согласимся - справедливость того требует - и с тем, что таких произведений в «ИЛ» последнее время немного, во всяком случае, не они определяют облик журнала. А ведь прежде они едва ли не доминировали. И отчего-то считалось, что по праву.
Что до «Лолиты», кто же не понимает, что ее следовало бы дать в самом журнале. Но год назад, насколько я знаю, сделать это было еще очень сложно. Нельзя оценивать минувшее так, словно сегодняшние возможности издавать книги, почти не оглядываясь на разнообразные запреты, существовали всегда. Эти возможности приходится отвоевывать, преодолевая, среди прочего, и яростное неприятие со стороны значительной части читателей. Журнальная почта в связи с тем же Набоковым - наглядное тому подтверждение.
Всё это говорится не в оправдание тех или иных упущений, а только для прояснения реальностей. Они бывают весомее наших желаний и устремлений. Вот, допустим, пеняют «ИЛ» за то, что она не опубликовала, последних книг Гарсиа Маркеса - «Любовь во время холеры», «Генерал у себя в лабиринте». Господи, да неужто в журнале не хотели их опубликовать! Очень даже хотели, предпринимали усилия. Но… Гарсиа Маркес очень высокооплачиваемый автор, и платить, понятно, надо не рублями. А откуда взять такие суммы, когда в стране нет валюты ни на детское питание, ни на одноразовые шприцы.
Понимаю, читатель не обязан вникать в такие сложности. Он получает готовую книжку «ИЛ» и вправе высказать свои претензии к ней. Нередко я готов их разделить. Но когда пишут, что сама линия, выбранная журналом в последнее время, неверна, что его позиция бесперспективна, а тенденция ошибочна, - с этим согласиться я решительно не могу.
То, что вы читаете, - попытка объясниться с авторами писем, отвергающих не то или иное напечатанное в «ИЛ» произведение, а нынешние установки журнала в целом. Попытка эти установки сформулировать и обосновать, как я их понимаю. Еще раз: это только мой собственный взгляд на положение дел. Скажу больше: не все из читавших статью в рукописи разделяют ее положения, во всяком случае некоторые.
Критических писем немало, и все они повторяют в общем-то одну мысль. А именно: Джойс, Сартр, Мисима, Набоков, то есть самые важные публикации прошлого года, - непроходимая скука. Эти писатели непопулярны в народе, и, стало быть, незачем тратить на их книги журнальную площадь. Надо, как встарь, ориентироваться на устоявшийся вкус, радуя читателей то Ремарком, то «Нищим, вором» И. Шоу, то «Мертвой зоной» С. Кинга. Похоже, «ИЛ» теперь издается для интеллектуальной элиты или вообще неведомо для кого. Поэтому ее не читают, за ней не стоят в очередях к киоскам. И будет еще хуже, если журнал останется верен своим новым принципам, печатая, как выразилась читательница О. Г. Филиппович, «бред сумасшедших и шизофреников и заумных идиотов».
Другие наши корреспонденты выражаются не настолько энергично, но суть их недовольства та же самая. Отчего-то считают, что на своих страницах «ИЛ» ни в коем случае не допустит критики в собственный адрес. А ведь в журнале существует рубрика читательских откликов. В прошлом году дважды (№№ 5, 10) публиковались подборки мнений о наших материалах, причем были обнародованы и мнения резко отрицательные.
Но все равно чуть не каждое бранчливое письмо содержит что-нибудь в таком роде: «Мои суждения вы, конечно, не поместите». Или: «Я, естественно, не жду ответа на мои замечания». Зря не ждете. Отвечать в журнале стараются всем пишущим. Находят место и для публикации писем, где «ИЛ» не то что не поддерживают, а чуть ли не бичуют да еще запугивают, как О. Г. Филиппович, падением тиража, так что в конце концов «вы останетесь одни или с читающими придурками, а нормальные люди вас читать не будут».
Что касается тиража, он в этом году на самом деле снизился по сравнению с прошлым, впрочем, отнюдь не катастрофически. На мой взгляд, никакой трагедии здесь нет. Мне вообще кажется странным такое положение, когда авторитетнейший наш литературный журнал («Новый мир») набирает почти такой же высокий тираж, как ежемесячник для первокурсников («Ровесник»), где основное место занимают описания меню эстрадных звезд и прелестей пляжного волейбола. Пусть меня назовут элитаристом, снобом, кем угодно, но я убежден, что для издания, занятого серьезными, в каком-то смысле фундаментальными проблемами общества и культуры, тираж в полмиллиона - предельный, а дальше начинают действовать факторы, к литературе отношения не имеющие: сенсационность, мода, экзальтация.
При А. Т. Твардовском тот же «Новый мир» выходил тиражом в сто пятьдесят тысяч, - всего-то! - и это не мешало ему оставаться оплотом целого направления в общественной жизни.
Та же «ИЛ» тех лет имела тираж намного меньше, чем сегодня, но никому в голову не приходило ставить под сомнение престиж издания, которое открыло советскому читателю Фолкнера, Кафку, Бёлля, Кобо Абэ, Гарсиа Маркеса и вообще было одним из самых ярких в стране.
На протяжении прошлого года периферийная «Волга» опубликовала «Лето Господне» и «Солнце мертвых» И. Шмелева, рассказы В. Шаламова, романы таких заметных современных прозаиков, как Евг. Попов, В. Пьецух, Саша Соколов. Тираж ее только пятьдесят тысяч. Но по своему авторитету и значению саратовский журнал перевесил многие ежемесячники, чья аудитория в десять, двадцать раз шире.
Это для кооператоров, борющихся за покупателя, самое главное продать побольше пирожков, гвоздик или курток из плащевки, а в журнальном деле значимы все-таки несколько иные критерии успеха. Когда сообщают (ленинградец А. Уткин, к примеру), что не будут более выписывать журнал и постараются отговорить от подобной глупости товарищей по работе, сей факт, полагаю, следует воспринять как огорчительный, но не убийственный. Отнестись к нему спокойно, тем паче что есть не одни разочарованные и разуверившиеся, есть и новообращенные приверженцы «ИЛ».
Приведу два письма, полученные почти одновременно; в силу необходимости цитирую их с сокращениями, ничуть, однако, не меняющими смысла и тона. Первое от читателя, подписавшегося А. С: «Выписываю «ИЛ» с 1986 г. Я считаю, что Ваш журнал с того времени намного ухудшился в разделе публикаций художественной литературы… Раньше более или менее можно было читать журнал… В 1989 году номера, которые приносят, можно смело выкидывать в мусоропровод. Читать в них абсолютно нечего. Если же начнешь читать какой-нибудь рассказ, начинается зубная боль». Далее - угроза, что «ИЛ» останется без подписчиков, и традиционная фраза: «Знаю, что не опубликуете это письмо, но пусть оно послужит вам предостережением!»
Автор другого письма - Ю. А. Жах, военнослужащий срочной службы. «На протяжении последних пяти лет я постоянно читаю «ИЛ». В вашем журнале я всегда находил для себя очень много интересного. Некоторые журналы перечитывал и перечитываю с удовольствием по нескольку раз. В последние годы я привязался к журналу еще больше… Публикация на страницах «ИЛ» таких произведений, как «Патриотизм» и «Золотой Храм» Ю. Мисимы, «Улисс» Д. Джойса и многих других, на мой взгляд, очень важна в процессе ломки закостенелых стереотипов в сознании людей. Лично я - «ЗА» такие публикации в дальнейшем».
Самое любопытное, что пишут почти ровесники: А. С. заканчивает школу, Юрию Жаху - 19 лет. Вряд ли между ними такое уж большое различие по социальной среде, воспитанию и т.д. Но в своих представлениях о литературе (а оттого и о журнале) они на противоположных полюсах. Одного привлекают Джойс и эссе Д. Г. Лоуренса, другой очарован «Мертвой зоной», а если ничего схожего с нею в «ИЛ» не обнаруживает, убежден, что зря извели бумагу.
С такой полярностью вкусов и оценок сталкиваешься в редакционной почте постоянно. С. И. Львова (Таллинн), двадцать лет читавшая «ИЛ», уверена, что «журнал утратил свое лицо, свой стиль», и причина, по ее мнению, в том, что он, «перестав быть нейтрально-бесстрастным, стал явно политизированным… Подписчики и читатели (я говорю не только от своего имени) в недоумении». А москвич М. Сидоров, настроенный еще более сурово, недоумевает по прямо противоположному поводу: как это понимать, что «ИЛ» отдает свои страницы «русскому иностранцу» Набокову, но в ней нечего прочесть «об афганской революции»?
Инженер Т. А. Лащенко от имени десяти бывших симферопольских подписчиков «ИЛ» указывает: «Вместо пропаганды и знакомства с лучшими произведениями вы преподносите произведения просто-напросто непопулярные». Тут замечательна осведомленность автора, совершенно точно знающего» какие именно произведения в мировой литературе самые лучшие. Жаль только, что ни одно не названо. Смутило меня в этом письме вот что: автор усматривает чуть ли не преступление в том, что «вы делаете журнал по своей мерке, соответственно своему личному вкусу». А как же его делать - путем читательских опросов и выявления среднестатистических показателей?
Их, однако, не вывести даже по полученным откликам. К примеру, Л. Г. Шевченко из Краматорска требует, чтобы не печатались «вещи давно ушедшего времени». Письмо резкое, патетическое: «Я протестую против превращения журнала в чтиво для элиты». Почему-то Л. Г. Шевченко протестует и «против сюрреалистического раздевания на людях». Этого я в буднях редакции как-то не замечал.
Позиция корреспондента ясна. Но вот приходит письмо воронежца М. А. Афонина. Он старый читатель «ИЛ», которую выписывает как раз ради «вещей давно ушедшего времени» - «Замка», «Улисса». В журнале он хотел бы прочесть еще Кафку («Америка» ведь по сей день не переведена), Пруста («Беглянка», «Пленница» - «что мы их, к столетию написания увидим?!»), словом, бесспорную классику, от которой советский читатель был десятилетиями отлучен.
И так вот в нашей почте всё время. Оставляет она ощущение конфронтации, привычной скорее на митингах, чем в спорах о литературе. Стилистика отнюдь не парламентская. Перехлестов хватает что в ту сторону, что в другую. «Дорогие кудесники журнального слова и пера!» - обращается в «ИЛ» Д. Толстограев (Анапа). А из Никополя словами, вскипающими нетерпимостью, Н. П. Куличенко обличает: «Вы обворовали нас и материально, и духовно… Судя по всему, у Вас надежный «дебильный» состав редакции».
Короче говоря, то лед, то пламень. И мне это необыкновенно интересно читать. Даже когда в пух и прах разносят журнал, которому столько отдано, с которым столько пережито.
Пусть разносят - это лучше, чем безразличие.
Пусть непримиримость, пусть конфронтация - значит, что ни говори, журнал сумел расшевелить читающий народ от Сахалина до самого Черного моря.
Однако же давайте вместе порассуждаем: мыслимое ли дело издавать журнал, который удовлетворил бы абсолютно всех, вне зависимости от жизненного опыта, пристрастий, запросов, образования? Такой журнал, чтобы в нем и М. А. Афонин мог наслаждаться тончайшим рисунком Пруста, и наш юный критик А. С., забросив уроки, забылся над новыми откровениями Стивена Кинга? Чтобы и слезы лились над очередной любовной историей, рассказанной Франсуазой Саган, и споры кипели о смысле категории абсурда у Беккета?
Мы никакие не «кудесники» (хотя, хотелось бы думать, все-таки не «дебилы»), но, отвлеченно говоря, подобное издание возможно. Оно могло бы выставить своим девизом «Всем сестрам по серьгам». И было бы неким альманахом, а точнее, инвентарной описью мировой литературы с демонстрацией представительных образцов. Всё бы тут пошло в употребление, словно у ноздревского повара: перец, молоко, горох, соцреализм, постмодернизм, бытописательство, богоискательство, гротеск пополам с заумью, эротика в оправе мелодрамы - в литературе, особенно зарубежной, чего только не отыщется.
Вас привлекает блюдо, изготовленное по рецепту «было бы горячо, а вкус какой-нибудь, верно, выдет»?
Меня нисколько.
Потому что я твердо убежден, что журнал, который в стремлении к полноте охвата и представительства отказывается от «своей мерки», - детище мертворожденное. Уж в наше-то бурное время отсутствие позиции погубит любое издание на корню.
Выше цитировалось письмо С. И. Львовой, сожалеющей, что журнал стал «явно политизированным». Есть и еще такие письма, в частности от читателя Панченко из г. Кольчугино. Читатель находит, что вместо литературы в «ИЛ» дается «подборка тем по политграмоте». Но критика, думаю, некорректна ни по части журнала в целом, ни в отношении послуживших ей поводом «Монсеньора Кихота» Г. Грина, «Размышлений о гильотине» А. Камю. Помилуйте, ну какая же тут «политграмота»! Эдак и «Бориса Годунова» можно объявить учебным пособием по истмату.
А насчет «политизированности» хочу сказать следующее - и уверен, не только от собственного лица. Да, журнал не безучастен в борьбе идей, которая охватывает наше общество и шире, и глубже месяц от месяца. Он не «над схваткой», если воспользоваться заглавием старой статьи Ромена Роллана. Если же, в силу особого своего статуса как журнала иностранной литературы, он редко и не напрямую вовлекается в накаленную полемику «самобытников» с «ультралевыми», не прибивается ни к «национал-радикалам», ни к «радикал-демократам», то отсюда никак не следует, будто «ИЛ» с олимпийским бесстрастием взирает на этот конфликт, взяв себе за образец швейцарский вечный нейтралитет.
В наших сегодняшних условиях нейтралитет, поверьте, просто невозможен; неизбежен выбор. И журналом он сделан. Какой именно - может судить каждый непредвзятый читатель.
Он не ошибется, если действительно непредвзят. Л. И. Чемезова, научный сотрудник из Томска, пишет: «Прежде я читала «ИЛ» от случая к случаю… Сейчас, мне кажется, журнал стал несравненно интереснее. Ну, а поскольку выписывать всё невозможно, мы на работе объединились и всем миром подписались на «Знамя», «Новый мир», «Дружбу народов», «Неву» и «ИЛ» («Октябрь» вот забыли). Считаем, что эти журналы стоят того!»
Спасибо. Я, со своей стороны, считаю, что Л. И. Чемезова и ее коллеги нашли для «ИЛ» правильный контекст и фон.
Отчего, впрочем, этот контекст для некоторых неочевиден? Конечно, и в силу специфики журнала. Но не в ней одной дело. Скорее в том, что при общей близости ряду других изданий «ИЛ», конечно, не является их слепком. Это вполне естественно, что у нее свои особые задачи.
Лично мне самой важной из них кажется преодоление того очень утилитарного взгляда на зарубежную литературу, который господствовал у нас много лет. Именовался он «идеологическим подходом», но больше напоминал описанную у Солженицына стратификацию арестантской массы на «социально близких» и «политически опасных». Сколько себя помню, выбор книг для перевода в наших издательствах («ИЛ» это коснулось, правда, меньше) определяли, в первую голову, заботы о правильной идейной линии автора, а художественное качество оставалось делом второстепенным. Пусть проза слабовата, зато тенденция дивно хороша. Как-нибудь обойдемся без сомнительных по своим взглядам Борхеса и Кортасара, без грубо ошибающихся в политических своих оценках Грина и Грасса. Велика важность, что мир давно почитает их классиками. Они ведь не прогрессивные. Зато вот автор имярек очень прогрессивный: обличает, к примеру, апартеид или не дает спуску пентагоновским ястребам. Так зажжем перед ним зеленый свет.
Обличать апартеид надо. И к ястребам я не испытываю ни малейшей симпатии. Я только полагаю, что прекрасные устремления сами по себе еще не создают литературу. Более того, когда нет ни таланта, ни мастерства, пародией увенчиваются творческие поползновения, осененные самыми благими порывами.
Преобладала, однако, противоположная точка зрения, и вред она принесла огромный. Называя вещи своими именами, из просвещенной державы мы превратились в медвежий угол. Десятки имен из самого первого ряда для нас были не более как пустым звуком. Мы приучились к иллюзорной иерархии ценностей, всерьез почитая ведущими современными писателями легковесных, зато вполне прогрессивных беллетристов Гора Видала и Джеймса Олдриджа, «социально близкого» Эрве Базена и классово родного Алана Силлитоу (пока он, впрочем, не переместился в разряд неблагонадежных, так как не оценил альтруизма, проявленного нами в Чехословакии летом 1968 года). Мы вообще утратили чувство многообразия, динамики, разноликости мировой культуры, отвыкли от всего нешаблонного, экспериментального, действительно творческого по духу, хотя бы и спорного по результату.
Это вот и была та дубовая политизация отношения к литературе, которая надолго сделалась у нас непререкаемым правилом. Журнал в свое время тоже пострадал от нее очень заметно. Как и от вынужденного «двоемыслия», если воспользоваться ироничным термином Оруэлла.
Когда я начинал в «ИЛ» - это середина 60-х годов, - его не было. Но лет десять спустя всё переменилось. Любопытства ради просмотрите подшивки «ИЛ» того времени. Не скажу, что они пустые. Но с какими предосторожностями и оговорками изредка удается ввести полузапретное имя или коснуться темы, которую начальство предпочитает игнорировать. И сколько умолчаний, подневольного искажения реальной картины мировой литературы. Сколько произведений ординарных, случайных, зато идеологически вполне благонадежных. Осторожность на каждом шагу…
Вот от всего этого журнал, по моему ощущению, теперь старается избавиться - навсегда. Делается это отнюдь не с целью вознестись в сферы полулегендарного «чистого искусства». Цель совсем иная. Мы хотели бы утвердить реальный ценностный ряд, восстановив уважение к культуре в неущемленном ее богатстве. Взаимодействие культуры и политики мы хотели бы, наконец, поставить с головы на ноги.
Может быть, пока это нам не слишком удается, не знаю. Однако знаю, что такие усилия далеко не у всех встречают понимание, не говоря о поддержке. Журнал сильно изменился, и часть читателей перестала его принимать - факт бесспорный. Переубедить их трудно. Они привыкли к другому кругу авторов, другой прозе, публицистике, поэзии. Теперь они чувствуют себя обманутыми: «Ждали новых хороших романов с нового 1989 года, но ожидания оказались напрасными. Когда ваша редакция будет печатать интересные романы типа И. Шоу «Богач, бедняк…», «Сицилийский специалист», «Самодельные гробики», «Зима в Венеции» и др.?» (Е. Н. Стрельникова, Тихорецк). Вот в чем беда: «Вы печатаете то, что вам надо, а не читателям».
Да нет, уважаемая Евгения Николаевна, печатаем мы нужное именно Вам, пусть Вы от этого сейчас отмахиваетесь обеими руками. Не вина это ваша, а беда, если Вас, как множество других советских читателей, лишили возможности знать, какая огромная литература существует в современном мире, возможности знакомиться со всем ее составом, сравнивать и выбирать, основываясь на знании, а не на вынужденной привычке, когда делать выбор не из чего. Если Вы все равно отдадите предпочтение Ирвину Шоу перед Фаулзом или Зингером, это Ваше неотъемлемое право, только пусть будет именно предпочтение, а не игнорирование другого ввиду того, что оно недоступно. И кстати, журнал совсем не исключает в своих планах обращения к книгам такого уровня, как понравившаяся Вам повесть Капоте. Был бы уровень…
И вот еще о чем задумываешься над письмом Е. Н. Стрельниковой. Совсем недавно самым трудным делом было каким-то образом вырваться из-под идеологического контроля, нагромождавшего один запрет на другой. Теперь ситуация переменилась - но так ли уж к лучшему? Существует ведь и цензура иного рода; за неимением готовых терминов назову ее цензурой распространенного вкуса. Допустим, многим чужд и непонятен Джойс - ну, следовательно, это вообще не литература. Или: поскольку лично мне не нравится «Золотой Храм», он не привлечет абсолютно никого. Я, скажем, не принимаю современной поэзии - значит, журнал напрасно тратит на нее место. Не люблю и не понимаю нынешний театр - зачем же печатать в «ИЛ» пьесы? И т.п.
Честное слово, я ничуть не утрирую. В письмах, получаемых журналом, подобные ноты звучат постоянно. Этому не следует удивляться. Нас долго приучали ко многому, только не к широте мышления или хотя бы к терпимости в отношении других, нами не разделяемых понятий и мнений. Оттого и завидная уверенность многих корреспондентов «ИЛ», что уж они-то совершенно точно знают, что «нужно читателям», - не им самим, заметьте, а именно читателям, которых у журнала сотни тысяч. И, не найдя «нужного читателям», начинают попрекать редакцию за то, что она пренебрегла своими же добрыми традициями: какой, мол, славный был журнал, а теперь - одни слезы.
Хотя, откровенно говоря, никак не могу я согласиться с довольно частыми утверждениями, что прежде «ИЛ» была интереснее, представляла собой, как полагает инженер-физик В. Большаков, «спокойный, объективный, может чуть суховатый, но интеллигентный журнал». Полноте. Спокойный - да, даже слишком спокойный, а уж суховатый до того, что рот драло. Но объективный? Перелистайте прошлогодние номера и спросите себя: можно ли было прежде в «ИЛ» читать Одена, Сен-Жон Перса, Зингера, Мисиму, Рушди, не поминая уж Набокова или Джойса? Все названные, между прочим, писатели с мировым именем, среди них - два Нобелевских лауреата. Хотим мы того или нет, они-то и придали литературе XX века ее неповторимый облик, ее специфический тон и лад. Мы же имели о них представление, очень мягко выражаясь, расплывчатое.
Вот так обстоит дело с тогдашней объективностью.
Ну, а что касается интеллигентности, то для меня, во всяком случае, она никогда не ладила с невежеством.
Ностальгия по добрым старым временам, сквозящая в некоторых письмах, чаще всего сугубо эмоциональна: больше не прочтешь в «ИЛ» ни «Челюстей», ни того же «Сицилийского специалиста», а как было здорово, когда такая беллетристика шла неубывающим потоком. Как вы уже поняли, я этих восторгов не разделяю. Тут, видимо, коренное различие вкусов, а вкус - дело деликатное и субъективное. Как выразилась одна наша читательница, «кто любит арбуз, а кто свиной хрящик».
Но иногда эту ностальгию обосновывают теоретически, и это интереснее. Скажем, М. Трачум, живущая на Сахалине, недовольна тем, что «ИЛ» стала «журналом для избранных». Раньше было по-другому: «Журнал печатал авторов не просто хороших, а главное - разных». И каждый мог найти в «ИЛ» что-нибудь себе по сердцу: допустим, Апдайка или Причард, чтение для интеллекта и чтение для души.
Это очень серьезная претензия, если она обоснована. В самом деле, обязанность журнала - показывать современную литературу по возможности полно, во всём ее многоцветии. Неужели этого нет?
Окончание здесь: http://fir-vst.livejournal.com/160080.html
Начну с уточнения. Обнаружив мою фамилию в списке редколлегии «ИЛ», читатель, вероятно, решит, что за эту статью я взялся, движимый заботами о чести мундира. Это не так.
Во-первых, старания такого рода мне вообще кажутся пустыми - если престиж пошатнулся, его можно восстановить только делом, а не уверениями, будто всему виной чья-то пристрастность и недоброжелательство. Во-вторых, не думаю, чтобы репутацию журнала в действительности требовалось сейчас активно защищать. По многим свидетельствам, включая полученные из читательских писем, знаю, что она достаточно высока.
Отсюда, однако, вовсе не следует, что читатели, выражающие недовольство содержанием последних - примерно за полтора года - номеров «ИЛ», заведомо неправы, а мы, делающие журнал, безупречны. Связанный с «ИЛ» фактически всю свою профессиональную жизнь, я вряд ли могу быть в суждениях о журнале вполне беспристрастным. Но тешу себя надеждой, что инстинкт критика, редко испытывающего чувство полного удовлетворения, у меня не исчезает, даже когда речь идет об этом очень мне близком издании.
И поэтому во многих случаях мне кажется обоснованной критика, которой в своих письмах подвергают журнал его подписчики. Они хотят видеть «Иностранку» более насыщенной по содержанию, более изобретательной по композиции - я (и, не сомневаюсь, вся редакция) тоже. Они корят «ИЛ» за то, что мы упускаем произведения, вызывающие особенно большой интерес нашей аудитории, - не у нас, например, были напечатаны Кёстлер, Оруэлл, «Возвращение из СССР» А. Жида, «Образы детства» К. Вольф. На такие укоры возражать нечего: промах есть промах.
Тем более нечего возразить на гневные письма, в которых нам выговаривают за обещанный, но не напечатанный детектив Р. Чандлера «Долгое прощание». Одна надежда, что публикуемый «ИЛ» в этом году Ле Карре, пусть с запозданием, но как-то компенсирует наш долг любителям детективного чтения. А вообще хочу заметить, что снобизм приписывают журналу напрасно. Сколько знаю, он не намерен отказываться ни от детективов, ни от фантастики, но при условии, что это литература, а не поделки. На страницах «ИЛ» и должно находить место - независимо от жанра - всё, отвечающее этому условию.
Скажут: но ведь журнал не всегда его выполняет, публикуя материалы, которые представляют интерес скорее идеологический, чем художественный. Печатает, например, неважную повесть В. Хайдучека «Прегрешение». Набоковская «Лолита», на радость книжным спекулянтам, дана в приложении, рядовому читателю почти недоступном, а в журнале идет «Пнин», далеко не самая значительная книга Набокова.
Насчет Хайдучека - согласен. Но согласимся - справедливость того требует - и с тем, что таких произведений в «ИЛ» последнее время немного, во всяком случае, не они определяют облик журнала. А ведь прежде они едва ли не доминировали. И отчего-то считалось, что по праву.
Что до «Лолиты», кто же не понимает, что ее следовало бы дать в самом журнале. Но год назад, насколько я знаю, сделать это было еще очень сложно. Нельзя оценивать минувшее так, словно сегодняшние возможности издавать книги, почти не оглядываясь на разнообразные запреты, существовали всегда. Эти возможности приходится отвоевывать, преодолевая, среди прочего, и яростное неприятие со стороны значительной части читателей. Журнальная почта в связи с тем же Набоковым - наглядное тому подтверждение.
Всё это говорится не в оправдание тех или иных упущений, а только для прояснения реальностей. Они бывают весомее наших желаний и устремлений. Вот, допустим, пеняют «ИЛ» за то, что она не опубликовала, последних книг Гарсиа Маркеса - «Любовь во время холеры», «Генерал у себя в лабиринте». Господи, да неужто в журнале не хотели их опубликовать! Очень даже хотели, предпринимали усилия. Но… Гарсиа Маркес очень высокооплачиваемый автор, и платить, понятно, надо не рублями. А откуда взять такие суммы, когда в стране нет валюты ни на детское питание, ни на одноразовые шприцы.
Понимаю, читатель не обязан вникать в такие сложности. Он получает готовую книжку «ИЛ» и вправе высказать свои претензии к ней. Нередко я готов их разделить. Но когда пишут, что сама линия, выбранная журналом в последнее время, неверна, что его позиция бесперспективна, а тенденция ошибочна, - с этим согласиться я решительно не могу.
То, что вы читаете, - попытка объясниться с авторами писем, отвергающих не то или иное напечатанное в «ИЛ» произведение, а нынешние установки журнала в целом. Попытка эти установки сформулировать и обосновать, как я их понимаю. Еще раз: это только мой собственный взгляд на положение дел. Скажу больше: не все из читавших статью в рукописи разделяют ее положения, во всяком случае некоторые.
Критических писем немало, и все они повторяют в общем-то одну мысль. А именно: Джойс, Сартр, Мисима, Набоков, то есть самые важные публикации прошлого года, - непроходимая скука. Эти писатели непопулярны в народе, и, стало быть, незачем тратить на их книги журнальную площадь. Надо, как встарь, ориентироваться на устоявшийся вкус, радуя читателей то Ремарком, то «Нищим, вором» И. Шоу, то «Мертвой зоной» С. Кинга. Похоже, «ИЛ» теперь издается для интеллектуальной элиты или вообще неведомо для кого. Поэтому ее не читают, за ней не стоят в очередях к киоскам. И будет еще хуже, если журнал останется верен своим новым принципам, печатая, как выразилась читательница О. Г. Филиппович, «бред сумасшедших и шизофреников и заумных идиотов».
Другие наши корреспонденты выражаются не настолько энергично, но суть их недовольства та же самая. Отчего-то считают, что на своих страницах «ИЛ» ни в коем случае не допустит критики в собственный адрес. А ведь в журнале существует рубрика читательских откликов. В прошлом году дважды (№№ 5, 10) публиковались подборки мнений о наших материалах, причем были обнародованы и мнения резко отрицательные.
Но все равно чуть не каждое бранчливое письмо содержит что-нибудь в таком роде: «Мои суждения вы, конечно, не поместите». Или: «Я, естественно, не жду ответа на мои замечания». Зря не ждете. Отвечать в журнале стараются всем пишущим. Находят место и для публикации писем, где «ИЛ» не то что не поддерживают, а чуть ли не бичуют да еще запугивают, как О. Г. Филиппович, падением тиража, так что в конце концов «вы останетесь одни или с читающими придурками, а нормальные люди вас читать не будут».
Что касается тиража, он в этом году на самом деле снизился по сравнению с прошлым, впрочем, отнюдь не катастрофически. На мой взгляд, никакой трагедии здесь нет. Мне вообще кажется странным такое положение, когда авторитетнейший наш литературный журнал («Новый мир») набирает почти такой же высокий тираж, как ежемесячник для первокурсников («Ровесник»), где основное место занимают описания меню эстрадных звезд и прелестей пляжного волейбола. Пусть меня назовут элитаристом, снобом, кем угодно, но я убежден, что для издания, занятого серьезными, в каком-то смысле фундаментальными проблемами общества и культуры, тираж в полмиллиона - предельный, а дальше начинают действовать факторы, к литературе отношения не имеющие: сенсационность, мода, экзальтация.
При А. Т. Твардовском тот же «Новый мир» выходил тиражом в сто пятьдесят тысяч, - всего-то! - и это не мешало ему оставаться оплотом целого направления в общественной жизни.
Та же «ИЛ» тех лет имела тираж намного меньше, чем сегодня, но никому в голову не приходило ставить под сомнение престиж издания, которое открыло советскому читателю Фолкнера, Кафку, Бёлля, Кобо Абэ, Гарсиа Маркеса и вообще было одним из самых ярких в стране.
На протяжении прошлого года периферийная «Волга» опубликовала «Лето Господне» и «Солнце мертвых» И. Шмелева, рассказы В. Шаламова, романы таких заметных современных прозаиков, как Евг. Попов, В. Пьецух, Саша Соколов. Тираж ее только пятьдесят тысяч. Но по своему авторитету и значению саратовский журнал перевесил многие ежемесячники, чья аудитория в десять, двадцать раз шире.
Это для кооператоров, борющихся за покупателя, самое главное продать побольше пирожков, гвоздик или курток из плащевки, а в журнальном деле значимы все-таки несколько иные критерии успеха. Когда сообщают (ленинградец А. Уткин, к примеру), что не будут более выписывать журнал и постараются отговорить от подобной глупости товарищей по работе, сей факт, полагаю, следует воспринять как огорчительный, но не убийственный. Отнестись к нему спокойно, тем паче что есть не одни разочарованные и разуверившиеся, есть и новообращенные приверженцы «ИЛ».
Приведу два письма, полученные почти одновременно; в силу необходимости цитирую их с сокращениями, ничуть, однако, не меняющими смысла и тона. Первое от читателя, подписавшегося А. С: «Выписываю «ИЛ» с 1986 г. Я считаю, что Ваш журнал с того времени намного ухудшился в разделе публикаций художественной литературы… Раньше более или менее можно было читать журнал… В 1989 году номера, которые приносят, можно смело выкидывать в мусоропровод. Читать в них абсолютно нечего. Если же начнешь читать какой-нибудь рассказ, начинается зубная боль». Далее - угроза, что «ИЛ» останется без подписчиков, и традиционная фраза: «Знаю, что не опубликуете это письмо, но пусть оно послужит вам предостережением!»
Автор другого письма - Ю. А. Жах, военнослужащий срочной службы. «На протяжении последних пяти лет я постоянно читаю «ИЛ». В вашем журнале я всегда находил для себя очень много интересного. Некоторые журналы перечитывал и перечитываю с удовольствием по нескольку раз. В последние годы я привязался к журналу еще больше… Публикация на страницах «ИЛ» таких произведений, как «Патриотизм» и «Золотой Храм» Ю. Мисимы, «Улисс» Д. Джойса и многих других, на мой взгляд, очень важна в процессе ломки закостенелых стереотипов в сознании людей. Лично я - «ЗА» такие публикации в дальнейшем».
Самое любопытное, что пишут почти ровесники: А. С. заканчивает школу, Юрию Жаху - 19 лет. Вряд ли между ними такое уж большое различие по социальной среде, воспитанию и т.д. Но в своих представлениях о литературе (а оттого и о журнале) они на противоположных полюсах. Одного привлекают Джойс и эссе Д. Г. Лоуренса, другой очарован «Мертвой зоной», а если ничего схожего с нею в «ИЛ» не обнаруживает, убежден, что зря извели бумагу.
С такой полярностью вкусов и оценок сталкиваешься в редакционной почте постоянно. С. И. Львова (Таллинн), двадцать лет читавшая «ИЛ», уверена, что «журнал утратил свое лицо, свой стиль», и причина, по ее мнению, в том, что он, «перестав быть нейтрально-бесстрастным, стал явно политизированным… Подписчики и читатели (я говорю не только от своего имени) в недоумении». А москвич М. Сидоров, настроенный еще более сурово, недоумевает по прямо противоположному поводу: как это понимать, что «ИЛ» отдает свои страницы «русскому иностранцу» Набокову, но в ней нечего прочесть «об афганской революции»?
Инженер Т. А. Лащенко от имени десяти бывших симферопольских подписчиков «ИЛ» указывает: «Вместо пропаганды и знакомства с лучшими произведениями вы преподносите произведения просто-напросто непопулярные». Тут замечательна осведомленность автора, совершенно точно знающего» какие именно произведения в мировой литературе самые лучшие. Жаль только, что ни одно не названо. Смутило меня в этом письме вот что: автор усматривает чуть ли не преступление в том, что «вы делаете журнал по своей мерке, соответственно своему личному вкусу». А как же его делать - путем читательских опросов и выявления среднестатистических показателей?
Их, однако, не вывести даже по полученным откликам. К примеру, Л. Г. Шевченко из Краматорска требует, чтобы не печатались «вещи давно ушедшего времени». Письмо резкое, патетическое: «Я протестую против превращения журнала в чтиво для элиты». Почему-то Л. Г. Шевченко протестует и «против сюрреалистического раздевания на людях». Этого я в буднях редакции как-то не замечал.
Позиция корреспондента ясна. Но вот приходит письмо воронежца М. А. Афонина. Он старый читатель «ИЛ», которую выписывает как раз ради «вещей давно ушедшего времени» - «Замка», «Улисса». В журнале он хотел бы прочесть еще Кафку («Америка» ведь по сей день не переведена), Пруста («Беглянка», «Пленница» - «что мы их, к столетию написания увидим?!»), словом, бесспорную классику, от которой советский читатель был десятилетиями отлучен.
И так вот в нашей почте всё время. Оставляет она ощущение конфронтации, привычной скорее на митингах, чем в спорах о литературе. Стилистика отнюдь не парламентская. Перехлестов хватает что в ту сторону, что в другую. «Дорогие кудесники журнального слова и пера!» - обращается в «ИЛ» Д. Толстограев (Анапа). А из Никополя словами, вскипающими нетерпимостью, Н. П. Куличенко обличает: «Вы обворовали нас и материально, и духовно… Судя по всему, у Вас надежный «дебильный» состав редакции».
Короче говоря, то лед, то пламень. И мне это необыкновенно интересно читать. Даже когда в пух и прах разносят журнал, которому столько отдано, с которым столько пережито.
Пусть разносят - это лучше, чем безразличие.
Пусть непримиримость, пусть конфронтация - значит, что ни говори, журнал сумел расшевелить читающий народ от Сахалина до самого Черного моря.
Однако же давайте вместе порассуждаем: мыслимое ли дело издавать журнал, который удовлетворил бы абсолютно всех, вне зависимости от жизненного опыта, пристрастий, запросов, образования? Такой журнал, чтобы в нем и М. А. Афонин мог наслаждаться тончайшим рисунком Пруста, и наш юный критик А. С., забросив уроки, забылся над новыми откровениями Стивена Кинга? Чтобы и слезы лились над очередной любовной историей, рассказанной Франсуазой Саган, и споры кипели о смысле категории абсурда у Беккета?
Мы никакие не «кудесники» (хотя, хотелось бы думать, все-таки не «дебилы»), но, отвлеченно говоря, подобное издание возможно. Оно могло бы выставить своим девизом «Всем сестрам по серьгам». И было бы неким альманахом, а точнее, инвентарной описью мировой литературы с демонстрацией представительных образцов. Всё бы тут пошло в употребление, словно у ноздревского повара: перец, молоко, горох, соцреализм, постмодернизм, бытописательство, богоискательство, гротеск пополам с заумью, эротика в оправе мелодрамы - в литературе, особенно зарубежной, чего только не отыщется.
Вас привлекает блюдо, изготовленное по рецепту «было бы горячо, а вкус какой-нибудь, верно, выдет»?
Меня нисколько.
Потому что я твердо убежден, что журнал, который в стремлении к полноте охвата и представительства отказывается от «своей мерки», - детище мертворожденное. Уж в наше-то бурное время отсутствие позиции погубит любое издание на корню.
Выше цитировалось письмо С. И. Львовой, сожалеющей, что журнал стал «явно политизированным». Есть и еще такие письма, в частности от читателя Панченко из г. Кольчугино. Читатель находит, что вместо литературы в «ИЛ» дается «подборка тем по политграмоте». Но критика, думаю, некорректна ни по части журнала в целом, ни в отношении послуживших ей поводом «Монсеньора Кихота» Г. Грина, «Размышлений о гильотине» А. Камю. Помилуйте, ну какая же тут «политграмота»! Эдак и «Бориса Годунова» можно объявить учебным пособием по истмату.
А насчет «политизированности» хочу сказать следующее - и уверен, не только от собственного лица. Да, журнал не безучастен в борьбе идей, которая охватывает наше общество и шире, и глубже месяц от месяца. Он не «над схваткой», если воспользоваться заглавием старой статьи Ромена Роллана. Если же, в силу особого своего статуса как журнала иностранной литературы, он редко и не напрямую вовлекается в накаленную полемику «самобытников» с «ультралевыми», не прибивается ни к «национал-радикалам», ни к «радикал-демократам», то отсюда никак не следует, будто «ИЛ» с олимпийским бесстрастием взирает на этот конфликт, взяв себе за образец швейцарский вечный нейтралитет.
В наших сегодняшних условиях нейтралитет, поверьте, просто невозможен; неизбежен выбор. И журналом он сделан. Какой именно - может судить каждый непредвзятый читатель.
Он не ошибется, если действительно непредвзят. Л. И. Чемезова, научный сотрудник из Томска, пишет: «Прежде я читала «ИЛ» от случая к случаю… Сейчас, мне кажется, журнал стал несравненно интереснее. Ну, а поскольку выписывать всё невозможно, мы на работе объединились и всем миром подписались на «Знамя», «Новый мир», «Дружбу народов», «Неву» и «ИЛ» («Октябрь» вот забыли). Считаем, что эти журналы стоят того!»
Спасибо. Я, со своей стороны, считаю, что Л. И. Чемезова и ее коллеги нашли для «ИЛ» правильный контекст и фон.
Отчего, впрочем, этот контекст для некоторых неочевиден? Конечно, и в силу специфики журнала. Но не в ней одной дело. Скорее в том, что при общей близости ряду других изданий «ИЛ», конечно, не является их слепком. Это вполне естественно, что у нее свои особые задачи.
Лично мне самой важной из них кажется преодоление того очень утилитарного взгляда на зарубежную литературу, который господствовал у нас много лет. Именовался он «идеологическим подходом», но больше напоминал описанную у Солженицына стратификацию арестантской массы на «социально близких» и «политически опасных». Сколько себя помню, выбор книг для перевода в наших издательствах («ИЛ» это коснулось, правда, меньше) определяли, в первую голову, заботы о правильной идейной линии автора, а художественное качество оставалось делом второстепенным. Пусть проза слабовата, зато тенденция дивно хороша. Как-нибудь обойдемся без сомнительных по своим взглядам Борхеса и Кортасара, без грубо ошибающихся в политических своих оценках Грина и Грасса. Велика важность, что мир давно почитает их классиками. Они ведь не прогрессивные. Зато вот автор имярек очень прогрессивный: обличает, к примеру, апартеид или не дает спуску пентагоновским ястребам. Так зажжем перед ним зеленый свет.
Обличать апартеид надо. И к ястребам я не испытываю ни малейшей симпатии. Я только полагаю, что прекрасные устремления сами по себе еще не создают литературу. Более того, когда нет ни таланта, ни мастерства, пародией увенчиваются творческие поползновения, осененные самыми благими порывами.
Преобладала, однако, противоположная точка зрения, и вред она принесла огромный. Называя вещи своими именами, из просвещенной державы мы превратились в медвежий угол. Десятки имен из самого первого ряда для нас были не более как пустым звуком. Мы приучились к иллюзорной иерархии ценностей, всерьез почитая ведущими современными писателями легковесных, зато вполне прогрессивных беллетристов Гора Видала и Джеймса Олдриджа, «социально близкого» Эрве Базена и классово родного Алана Силлитоу (пока он, впрочем, не переместился в разряд неблагонадежных, так как не оценил альтруизма, проявленного нами в Чехословакии летом 1968 года). Мы вообще утратили чувство многообразия, динамики, разноликости мировой культуры, отвыкли от всего нешаблонного, экспериментального, действительно творческого по духу, хотя бы и спорного по результату.
Это вот и была та дубовая политизация отношения к литературе, которая надолго сделалась у нас непререкаемым правилом. Журнал в свое время тоже пострадал от нее очень заметно. Как и от вынужденного «двоемыслия», если воспользоваться ироничным термином Оруэлла.
Когда я начинал в «ИЛ» - это середина 60-х годов, - его не было. Но лет десять спустя всё переменилось. Любопытства ради просмотрите подшивки «ИЛ» того времени. Не скажу, что они пустые. Но с какими предосторожностями и оговорками изредка удается ввести полузапретное имя или коснуться темы, которую начальство предпочитает игнорировать. И сколько умолчаний, подневольного искажения реальной картины мировой литературы. Сколько произведений ординарных, случайных, зато идеологически вполне благонадежных. Осторожность на каждом шагу…
Вот от всего этого журнал, по моему ощущению, теперь старается избавиться - навсегда. Делается это отнюдь не с целью вознестись в сферы полулегендарного «чистого искусства». Цель совсем иная. Мы хотели бы утвердить реальный ценностный ряд, восстановив уважение к культуре в неущемленном ее богатстве. Взаимодействие культуры и политики мы хотели бы, наконец, поставить с головы на ноги.
Может быть, пока это нам не слишком удается, не знаю. Однако знаю, что такие усилия далеко не у всех встречают понимание, не говоря о поддержке. Журнал сильно изменился, и часть читателей перестала его принимать - факт бесспорный. Переубедить их трудно. Они привыкли к другому кругу авторов, другой прозе, публицистике, поэзии. Теперь они чувствуют себя обманутыми: «Ждали новых хороших романов с нового 1989 года, но ожидания оказались напрасными. Когда ваша редакция будет печатать интересные романы типа И. Шоу «Богач, бедняк…», «Сицилийский специалист», «Самодельные гробики», «Зима в Венеции» и др.?» (Е. Н. Стрельникова, Тихорецк). Вот в чем беда: «Вы печатаете то, что вам надо, а не читателям».
Да нет, уважаемая Евгения Николаевна, печатаем мы нужное именно Вам, пусть Вы от этого сейчас отмахиваетесь обеими руками. Не вина это ваша, а беда, если Вас, как множество других советских читателей, лишили возможности знать, какая огромная литература существует в современном мире, возможности знакомиться со всем ее составом, сравнивать и выбирать, основываясь на знании, а не на вынужденной привычке, когда делать выбор не из чего. Если Вы все равно отдадите предпочтение Ирвину Шоу перед Фаулзом или Зингером, это Ваше неотъемлемое право, только пусть будет именно предпочтение, а не игнорирование другого ввиду того, что оно недоступно. И кстати, журнал совсем не исключает в своих планах обращения к книгам такого уровня, как понравившаяся Вам повесть Капоте. Был бы уровень…
И вот еще о чем задумываешься над письмом Е. Н. Стрельниковой. Совсем недавно самым трудным делом было каким-то образом вырваться из-под идеологического контроля, нагромождавшего один запрет на другой. Теперь ситуация переменилась - но так ли уж к лучшему? Существует ведь и цензура иного рода; за неимением готовых терминов назову ее цензурой распространенного вкуса. Допустим, многим чужд и непонятен Джойс - ну, следовательно, это вообще не литература. Или: поскольку лично мне не нравится «Золотой Храм», он не привлечет абсолютно никого. Я, скажем, не принимаю современной поэзии - значит, журнал напрасно тратит на нее место. Не люблю и не понимаю нынешний театр - зачем же печатать в «ИЛ» пьесы? И т.п.
Честное слово, я ничуть не утрирую. В письмах, получаемых журналом, подобные ноты звучат постоянно. Этому не следует удивляться. Нас долго приучали ко многому, только не к широте мышления или хотя бы к терпимости в отношении других, нами не разделяемых понятий и мнений. Оттого и завидная уверенность многих корреспондентов «ИЛ», что уж они-то совершенно точно знают, что «нужно читателям», - не им самим, заметьте, а именно читателям, которых у журнала сотни тысяч. И, не найдя «нужного читателям», начинают попрекать редакцию за то, что она пренебрегла своими же добрыми традициями: какой, мол, славный был журнал, а теперь - одни слезы.
Хотя, откровенно говоря, никак не могу я согласиться с довольно частыми утверждениями, что прежде «ИЛ» была интереснее, представляла собой, как полагает инженер-физик В. Большаков, «спокойный, объективный, может чуть суховатый, но интеллигентный журнал». Полноте. Спокойный - да, даже слишком спокойный, а уж суховатый до того, что рот драло. Но объективный? Перелистайте прошлогодние номера и спросите себя: можно ли было прежде в «ИЛ» читать Одена, Сен-Жон Перса, Зингера, Мисиму, Рушди, не поминая уж Набокова или Джойса? Все названные, между прочим, писатели с мировым именем, среди них - два Нобелевских лауреата. Хотим мы того или нет, они-то и придали литературе XX века ее неповторимый облик, ее специфический тон и лад. Мы же имели о них представление, очень мягко выражаясь, расплывчатое.
Вот так обстоит дело с тогдашней объективностью.
Ну, а что касается интеллигентности, то для меня, во всяком случае, она никогда не ладила с невежеством.
Ностальгия по добрым старым временам, сквозящая в некоторых письмах, чаще всего сугубо эмоциональна: больше не прочтешь в «ИЛ» ни «Челюстей», ни того же «Сицилийского специалиста», а как было здорово, когда такая беллетристика шла неубывающим потоком. Как вы уже поняли, я этих восторгов не разделяю. Тут, видимо, коренное различие вкусов, а вкус - дело деликатное и субъективное. Как выразилась одна наша читательница, «кто любит арбуз, а кто свиной хрящик».
Но иногда эту ностальгию обосновывают теоретически, и это интереснее. Скажем, М. Трачум, живущая на Сахалине, недовольна тем, что «ИЛ» стала «журналом для избранных». Раньше было по-другому: «Журнал печатал авторов не просто хороших, а главное - разных». И каждый мог найти в «ИЛ» что-нибудь себе по сердцу: допустим, Апдайка или Причард, чтение для интеллекта и чтение для души.
Это очень серьезная претензия, если она обоснована. В самом деле, обязанность журнала - показывать современную литературу по возможности полно, во всём ее многоцветии. Неужели этого нет?
Окончание здесь: http://fir-vst.livejournal.com/160080.html