Кэрол Бёрч - "Сиротки карнавала"
Уехав из дома, в течении последних пары лет она пожала тысячи рук и поговорила с сотнями людей. Большинство из них просто пялились на нее и спрашивали одно и тоже. Как поживаете? Вы счастливы? Нестчастны? Хотели бы вы быть такой, как все? И хотя, рассматривая ее, они подходили совсем близко, вряд ли они слышали, что она отвечает. Иногда счастлива, иногда несчастна. Какой смысл этого желать? Жизнь такая, какая есть. Сейчас моя жизнь интереснее. Я путешествую. Встречаюсь с людьми. На самом деле где-то в глубине души у нее было чувство, которое трудно описать словами: смутное ощущение, что жизнь - не дома, позади, а где-то впереди, так что назад пути нет, она будет идти вперед. Пусть они смотрят - да, да, я настоящая и вы тоже, давайте посмотрим друг на друга. И они отходили в сторону, пораженные тем, что она умеет разговаривать. Они так разглядывали ее, что вряд ли вообще видели. И она плакала по ночам, вспоминая молодого человека, с которым танцевала, лица детей, швырявших в нее камнями. Она просыпалась в ужасе от неуверенности и страха, от неопределенности, но продолжала петь, и танцевать, и идти вперед.
Сложно написать отзыв об этой книге, потому что мне кажется нельзя её просто описать, она больше побуждает на размышления, заставляет задуматься над многими вещами. И это всё-таки реальная история. Джулия - реальна, М. Райтс - реален, Бич - реален, Тео Лент - реален, Ф.Т. Барнум - реален, Соколов - реален. Поэтому это реальные персонажи, которые оказались под художественной оболочкой. И должна сказать очень хорошей художественной оболочкой. Здесь нет какой-то интриги или неожиданных сюжетных поворотов, это просто жизнь людей, которые не похожи на других и пытаются жить не смотря ни на что. Я дочитывала книгу в слезах, как-то сильно всё это меня затронуло.
Вместо рецензии я лучше напишу несколько размышлений, связанных с книгой.
Где-то в середине книги, когда Тео и Джулия приехали в Вену, на одном из званных вечеров между джентельменами происходит бурная дискуссия о достоинстве после смерти. В Вене в тот момент воздвигали большое количество памятников, посвященных великим людям. Композиторам, архитекторам. Одна сторона была возмущена для чего тратятся такие огромные деньги на бессмысленное чествование тех, кто это уже не оценит, они уже умерли, им всё равно. Лучше бы эти деньги отдали живым, бедным людям, которые голодают. Другая же сторона утверждала, что необходимо отдавать дань умершим. Один из джентельменов рассказал историю про соучастника в сговоре убийства Медичи. Его поймали и убили. Но всем оказалось этого мало. Они выкопали могилу, достали тело и начали над ним изеваться, подвесили на дерево и пили балками, ребятишки его пинали и закидывали камнями, кинули в речку, а другие выловили его там, куда его занесло течением и продолжали пытки. Эта жуткая история заставила вторую сторону вздрогнуть, а первые продолжали настаивать, что в этом нет ничего такого. Ведь человек уже умер, он ничего не чувствует и тем более не знает. Так к чему это я это всё написала? Джулию Пастрану похоронили всего лишь 5 лет назад, спустя 150 лет после её смерти. И вроде как она давно уже не страдала, но вот от этого понимания, что её лишили собственного достоинства после смерти у меня сжимается сердце.
Когда в Германии выступление Джулии признали непристойным и аморальным, это вызвало у меня стойкую ассоциацию с законом в России, который был принят несколько лет назад. Действие книги происходит в 19-м веке (Джулия родилась в 1834 году) и немецкое правительство заявило, что выступления Джулии опасны для беременных женщин, потому что они провоцируют выкидыши. Также если женщины просто смотрят на Джулию, то велика вероятность рождения таких же детей. Нонсес же, да? Можно сколько угодно смотреть на уродливого человека, но от этого не ты, не твои дети не станут уродами. Но тогда в это верили. Дремучие люди, можно было сказать. А российский закон, который я упомянула - это то, что детям до 18 лет нельзя смотреть на людей нетрадиционной ориентации. Это вроде как назвали пропагандой. Помню в социальных сетях тогда много людей ставили надписи на своих фотографиях "на меня нельзя смотреть до 18 лет". Закон на полном серьезе уверял, что дети могут этим "заразиться". Только посмотришь на гея и бац - ты уже тоже гей. Средневековье да и только. Но я представляю какого было Джулии, этой чистой душе, которая родилась в теле зверя.
Поначалу меня немного смущали главы из современного времени про довольно странную девушку, которая считала, что у вещей есть душа и любила их больше, чем людей. Конечно я понимала, что эта выдуманная история должна в итоге как-то переплестись с прошлым, но всё равно большую часть книги я недоумевала для чего это здесь. А вот после прочтения осталось ощущение, что современная часть - это своего рода метафора. О том, что можно любить не привлекательные вещи, о том, что даже у неодушевленных вещей может быть достоинство. Остров кукол в Мексике и то, что сделал Адам трогает до глубины души.
Еще у меня двоякие ощущение от Тео Лента. С одной стороны то, что он сделал с Джулией просто ужасно. Но с другой мне очень часто было его жаль. Возможно это как в сериалах про серийных убийц, их показывают с такой стороны, что ты начинаешь им сочувствовать. Несмотря ни на что, мне почему-то мне кажется он всё-таки любил Джулию, даже если подоплекой была одна лишь корысть.
Я не знала, что про Джулию Пастрану писал Лев Толстой и Чернышевский. Хотя это и не удивительно, ведь Джулия была хорошо известна в России в те времена, когда они жили в Москве и в Санкт-Петербурге.
В заключении напишу, что книга сильно затрагивает тему внешнего восприятия. О том, что все судят по внешности, о том, что если ты не похож на других, то тебя осуждают, даже тебя не узнав. Более того, если ты не похож на других, то общество тебя не принимает и подвергает жестокому насилию. Но ведь внутри же такой человек как все, с чувствами, эмоциями, мыслями и мечтами. Надеюсь наконец-то душа Джулии упокоилась с миром.
- Я буду скучать, когда вы уедете, - сказала Фредерика. - Но уверена, что вы вернетесь.
- Я тоже буду скучать, - ответила Джулия. Вы - одна из немногих.
- Немногих?
- Да. Люди смотрят, но не видят меня. А вы видите.
- Мне кажется, это лучшее, что мне когда-либо говорили, - сказала Фредерика, розовея от смущения.
- Знаешь, - сказал он, - можно открыть тут музей. Продавать входные билеты. Музей Роуз.
- Только никто не будет сюда ходить.
- Может, и будут.
- Нет, - сказала она. - Для этого нужно быть знаменитостью.
Адам соскользнул на пол и сел, опершись спиной о диван. Некоторое время они молчали. Через несколько минут он сказал:
- Если подумать, каждый человек - это как музей собственной жизни.
Она улыбнулась:
- Красиво.
- Только у большинства нет куратора. Вещи пылятся в старых шкафах и ящиках, который никто никогда не открывает. Полки со старьем. Тряпье, которое постепенно превращается в хлам. А потом просто исчезает.
Скажу тебе честно, говорила Солана. Ты можешь быть не хуже других, ты можешь гордиться собой и уметь за себя постоять, но есть одна вещь, которой у тебя никогда не будет, пепа, и это - мужчина. Не с таким лицом, которое теперь у тебя. Не рассчитывай на это. Любовь? С лицом, которого боятся дети? Что за шутки!
Ужасное существо! Грязь! Назад! Она не могла их ненавидеть, вот что было самое ужасное. Она хотела, пыталась, но вместо ненависти чувствовала только бездонную грусть и ужасную боль.
Плакать? Это не поможет, сказала бы Солана, похлопав ее по спине. Это не выход! Святая Ана забрала моих мальчиков. Ты видела, чтобы я плакала?
Она села.
- Нет, - сказала она вслух, и сердце ее упало от осознания того, сколько еще придется вынести. Я не могу, говорил ее разум. Ты можешь, говорили другие - те, кто всегда подталкивал ее вперед. Возвращайся домой, возвращайся, признай свое поражение. Тут нет ничего стоящего и никогда не было. Она встала, вытерла глаза, подошла к зеркалу, наскоро умылась. Безопасности нет нигде. Даже сама жизнь опасна. Святая Ана забирает мальчиков. У матерей - конские хвосты. Ножи ранят, дети жестоки. А я пойду своим путем, заработаю свои деньги, и никто меня не остановит.
- Джулия, - сказал он, бросил буклет на стол и, наклонившись, взял ее ладони в свои жестом одновременно трогающим и пугающим, - это реклама. Легенда о тебе. Это не истина. Никого не интересует истина. Все, что им нужно, - это история. Хорошая, интересная история. Ты можешь оыть кем угодно. Ты «оборотень». Дитя дьявола. Это всего лишь клочок бумаги. Пф-ф! Ты - вот она. Вот! - Он повернул ее ладони тыльной стороной вверх и воззрился на них, будто на чудо, словно впервые их увидел. - Боже! - прошептал он и, откинувшись назад, отпустил ее руки. - Никогда не забывай, - сказал он, - что слова на бумаге - это всего лишь слова на бумаге. Они не имеют никакого отношения к тому, кто ты есть.
- Имена - это важно, - сказала она. - Если у вещи есть имя, она уже не просто вещь. Она имеет значение.
Снова и снова на восток, огибая российскую границу. Прошло двадцать лет, и вот Джулия и Тео-младший в роскошной русской коляске с бархатом и рюшами. Она везет их все дальше и дальше назад, очень далеко, хотя, конечно, времени больше не существует. Годы - не более чем круги на воде. Они прошли через океаны, слышали рев волн и бури. Снова и снова то тьма, то свет, жаркое лето, грозовое небо, снег, капли дождя на лужах, разнообразное окружение, мрачное общество законсервированных уродств, диковин, подделок, мутаций, предметов непонятного происхождения. Снова годы, снова дороги. Визг локомотива. Десять лет скитаний по безлюдным норвежским просторам. Темнота, которая движется, пробирается сквозь нечто. Может быть, болото, или родовой канал, или длинный сон. Война, слухи о войне. Мужчины и женщины, их сменяющиеся лица, словно череда картинок перед глазами еще не совсем проснувшегося человека. Плакат у входа в шатер, гласящий «Человечество, узнай себя».