Кэрол Пэйтман «Сексуальный договор» - Глава 4 «Происхождение, отцы и политическая свобода сыновей»-2
Перевод: Таис Кострицкая, Леся Алам
Редакция: Светлана Куприн
Источник: Радфем цитатник
Есть еще один вопрос по которому классики договорной теории не согласны с Филмером. Как я уже упоминала в предыдущей главе, Гоббс утверждал, что матери, а не отцы, обладают властью над детьми в естественном состоянии, а Локк потратил много времени на рассуждения о пятой заповеди, доказывая что власть над детьми - это родительская, а не отцовская власть. В последних феминистских дискуссиях, посвященных этим теоретикам, было замечено, что они поддерживают идею материнской власти в семье, однако данный аспект конфликта между патриархалистами и теоретиками договора может ввести в серьезное заблуждение относительно современного патриархата. На практике, как недавно показало так называемое суррогатное материнство, притязание матери на своих детей и касающиеся этого права, были и остаются весьма важным вопросом. Однако, гипотетически, фокус внимания на родителях и детях намекает на то, что патриархат - это семейная структура, и проблема заключается в правах отца. Более того, в дебатах о значении термина «патриархат» и о способе интерпретации классических текстов феминистские дискуссии упустили из виду социальное значение отцовства и отцовской власти в классическом и современном патриархате. Филмеровский отец воспринимается в обыденном смысле, как один из двух родителей, и вся полнота и значение его власти, таким образом, оказываются скрытыми. За неимением оценки удивительных возможностей филмеровского патриархального отца, общепринятая интерпретация победы теоретиков общественного договора над патриархалистами и сыновей над отцами не встречает никаких возражений. Без более пристального взгляда на отца, тот факт, что сыновья воодушевленно принимают часть отцовского наследства, остается незамеченным. Утверждение Руссо о том, что он хочет ниспровергнуть одиозную филмеровскую систему, является преувеличением. Подобно другим теоретикам договора, он заинтересован в упразднении филмеровского отождествления отцовского и политического права, но вместе с тем, он более чем охотно принимает отцовское наследство, касающееся сексуального права и трансформирует его, делая своим.
Филмер утверждал, что всякий закон был неизбежным продуктом воли одного мужчины. Бразды правления были переданы Адаму, первому отцу, посредством первоначального божественного дара, вместе с королевскими правами. Как только было признано, что «природное и личное господство Адама - это источник всей государственности и собственности» [35], Филмер вообразил, что выбил землю из-под ног сторонников доктрины естественной свободы человечества. Он пишет, что «право произошло от отцовства» [36]; сыновья Адама и все последующие поколения сыновей были рождены в политическом подчинении на основании Адамова «права отцовства», его «отцовской власти» или «власти отцовства» [37]. После рождения своего первого сына Адам стал первым монархом, и его политическое право перешло ко всем последующим отцам и королям. Для Филмера, отцы и короли были одним и тем же; отцовская власть была монархической властью, все короли правили на основании своего отцовства, и все отцы были монархами в своих семьях: «отец правит по единственному закону - закону своей собственной воли» [38]. Филмер утверждал, что никакая форма правления не может быть тиранией, потому что воля короля - закон. Точно так же и воля отца была абсолютной, произвольной волей patria potestas (лат. отцовской власти). Локк утверждал, что Филмеровский отец «обладает абсолютной, деспотической, неограниченной и не поддающейся ограничению властью над жизнью, свободой и имуществом своих детей или подданных, так что он может взять или отобрать у них имущество, продать, кастрировать или вообще использовать их, как ему заблагорассудится» [39]; Ласлетт утверждает, что Филмер «не поддерживал смертную казнь детей их отцами, но цитировал примеры Бодена с одобрением» [40]. Филмер писал, однако, что «там, где есть только отец и сыновья, сыновья не могут спрашивать с отца за смерть их братьев» [41].
Поэтому взгляд Филмера на происхождение политического права представляется однозначным. Политическое право происходит от отцовства. Но патриархат система гораздо более сложная, чем следует из утверждений Филмера или буквального значения термина. Даже в классической формулировке Филмера патриархат - нечто гораздо большее, чем политическое право отцов на сыновей. Отцовская власть - это лишь одно измерение патриархата, что сам же Филмер и демонстрирует. Внешне незамысловатые формулировки Филмера тем не менее успешно маскируют фундамент патриархатного права. Сыновья не плодятся как грибы, о чем Филмер остроумно напоминает Гоббсу. Чтобы Адам мог стать отцом, Ева должна стать матерью. Иными словами, сексуальное или брачное право неминуемо должно предшествовать праву отцовства. Политическая власть возникает из сексуального или супружеского права Адама, а не его отцовства. Политическое право Адам получает до того, как станет отцом.
Филмер ясно указывает на то, что политическое право Адама первоначально установлено в его праве мужа на Еву: «Бог дал Адаму… власть над женщиной» и, цитируя Бытие 3:16, «Бог предопределил Адаму господствовать над своей женой, и ее желания должны быть подчинены ему» [42]. (Бытие говорит о Еве: «и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою»). Адам желает стать отцом, но не в обычном смысле этого слова. Он желает получить необыкновенную власть патриархального отца. Филмер лишь изредка, мельком упоминает первоначальный божественный дар политического права Адама на Еву, но он неявно присутствует в его сочинениях. В последних (патриархатных) комментариях к его текстам сексуальное право полностью исчезло. И, безусловно, если читать Филмера, держа в уме только одну половину договорной теории, сложно разглядеть за отцовством Адама брачное право.
Библейский патриархатный образ (по словам Локка) изображает «отцов-кормильцев, заботливых и внимательных к общественному благу» [43]. Патриархатная история повествует о созидательной силе отца, который, будучи сам по себе совершенным, воплощает как женскую, так и мужскую творческую силу. Его созидательная сила и дает, и одушевляет физическую жизнь, а также создает и поддерживает политическое право. Филмер может так небрежно относиться к власти Адама над Евой, потому что классический патриархализм объявляет женщин репродуктивно и политически незначительными. Причина, по которой Адам обладает властью над «женщиной» состоит, согласно Филмеру (следующему весьма древней патриархатной идее отцовства), в том, что «мужчина… главный и более благородный участник в процессе воспроизводства» [44]. Женщины - просто пустые сосуды для осуществления мужской сексуальной и репродуктивной власти. Первоначальное политическое право, которое Бог дал Адаму - это право, так сказать, наполнить пустой сосуд. Адам и все мужчины должны сделать это, чтобы стать отцами, то есть, чтобы осуществить мужскую репродуктивную и производительную власть. Созидательная сила мужчин имеет две стороны. Возникновение новой физической жизни зависит от них, а не от пустого сосуда. Мужская репродуктивная сила создает новую жизнь; мужчины «главные участники процесса воспроизводства». Патриархатная парадигма, таким образом, отвергает любое признание творческого потенциала, присущего только женщинам. Мужчины присваивают себе женское природное творчество, их способность физически давать жизнь, но на этом они не останавливаются. Мужская производительная сила простирается и на другую сферу; они преобразуют то, что присвоили, в другую форму созидания, в способность создавать новую политическую жизнь или, иными словами, дать жизнь политическому праву.
Учитывая характер исключительных способностей, которые классический патриархализм безосновательно приписывает мужчинам, вполне уместно наименовать их отцовством и заключить в рамки отцовства. Присутствие супружеского права весьма незначительно в сочинениях Филмера (хотя на определенном этапе он вынужден признать его), потому что первоначальное политическое право Адама относится к отцовской власти. Например, начав с того, что Ева и ее желания подчинены Адаму, в следующем предложении Филмер продолжает: «здесь мы видим первоначальный дар правления и источник всей власти, помещенной в отца всего человечества». Адам является отцом также и для Евы. В истории, которую рассказывает Книга Бытия, Ева была создана только после того, как на земле появились Адам и животные. Бог сотворил и дал имена животным и Адаму, но, как сказано в Бытии 2:20: «для человека не нашлось помощника, подобного ему». Тогда была создана Ева, но она была создана не abinitio (лат. «с самого начала»), но из Адама, который, в определенном смысле, ее родитель, и Адам, а не Бог, дал Еве имя. Вследствие этого, Филмер может рассматривать все политическое право, как право отца, потому что Ева не только находится под властью Адама, но он (с божьей помощью) стал «главным участником» в ее создании. Отец, в классической патриархальной теории, не просто один из двух родителей, он - единственный родитель и способен породить политическое право.
Классический патриархализм XVII века был последней теорией, в которой мужское политическое творчество выступало как отцовская власть, или в которой политическое право рассматривалось как отцовское. Классическая договорная теория - это уже другая версия мужского видения происхождения политической жизни, но это только современная сказка, рассказанная над мертвым политическим телом отца. В гражданском обществе два аспекта политического права больше не объединены в фигуре отца, а сексуальное право отделено от политического. Филмеровский отец, воплощающий и женские, и мужские способности, стоит в конце очень длинной истории традиционной патриархатной парадигмы, в которой создание политического общества рассматривалось как мужской акт созидания, и в которой женщины и их способности рассматривались, в лучшем случае, как незначительные, а в худшем, как опасные для политического порядка. Феминистские ученые недавно начали освещать эту традицию, особенно на примере древней Греции. Недавно Нэнси Хартсок изобразила полис как общество, конституированное мужским эросом [45], а другие писательницы, включая Мэри О’ Брайен, обратили внимание на античное понимание политического, как сферы, возникшей из акта мужского созидания, который превосходит и противостоит физической, то есть, женской, способности давать жизнь.
Джин Элштейн пишет о Платоне, что его «идеалом, пожалуй, был бы вид партеногенеза, посредством которого мужчины из элиты могли бы давать жизнь, как метафорически, так и фактически» [46], и несколько ученых-феминисток обратили внимание на заявление Платона (Диотимы) о том, что некоторые мужчины, в отличии от тех, которые обращаются к женщинам, «зачинают в душе ... самое прекрасное [зачатие], ... которое касается порядка в городах и домах, то что мы называем умеренностью и справедливостью» [47]. В христианстве, по утверждению Мэри Дейли, творческая сила древних богинь была побеждена и заменена «андрогинным Иисусом Сладчайшим». Иисус, та «незаконнорожденная транссексуальная партеногенетическая дочь, которая соединяет в себе как мужскую, так и женскую роль, будучи господом, спасителем и жертвенным агнцем, был логичным суррогатом женской первоосновы» [48]. Ближе к современности, Макиавелли стал воплощением политического основоположника, отца-патриарха, но его отцовство носило специфический характер. Ханна Питкин говорит по поводу мыслей Макиавелли об основании Рима, что «несмотря на изображение мучительных родов в крови ... мать не появляется; складывается впечатление, что речь идет об акте исключительно мужского созидания, одиночном отцовстве» [49]. В целом, Питкин утверждает, что по Макиавелли, свободный индивид должен «быть рожден только отцом и взращен им одним. Города и другие человеческие институты порождены исключительно мужчинами». Основание города «должно быть полной противоположностью «естественному» акту: мужским изобретением, воздвигнутым вопреки естественному процессу роста и спада» [50]. Хотя утверждение, что мужчины способны к акту политического рождения, насчитывает века, оно не осталось неизменным до настоящего времени (как показывают некоторые феминистские дискуссии), и не исчезло к XVIII веку после падения классического патриархализма под натиском теоретиков общественного договора. Истории о первоначальном договоре и революционное предположение о естественной индивидуальной свободе и равенстве знаменуют фундаментальное изменение в долгой традиции патриархальной аргументации.
Когда отец больше не олицетворяет политическое право, патриархат становится фратриальным, сексуальное право больше не может относиться к отцовской власти в классификации Филмера, а мужское господство над женщинами объявляется неполитическим. Однако, довольно быстро противоречие стало очевидным, благодаря изображениям первоначального состояния, где женщинам отказано в природных способностях, которые есть у мужчин и где они лишены статуса «индивида». Например, Мэри Эстел вскоре задалась вопросом, «если все люди рождаются свободными, как же так получается, что женщины рождаются рабынями?» [51] Также и многие другие ухватили очевидно освободительный потенциал договорной доктрины, хотя в рассуждениях о договорной теории в современных учебниках никогда не упоминают ранних феминистских критиков. Тревога сэра Роберта Филмера по поводу договорной доктрины была до некоторой степени обоснована. Во время политического кризиса XVII века большинство форм подчинения подверглись критическому анализу и были атакованы, так что можно было ясно видеть ростки различных революционных движений. Супружеские отношения и брачный контракт были центром политических дебатов также, как и отношения между королем и подданными и общественный договор. Условия, или то, что считалось условиями, этих двух договоров использовались, в спорах о правильной форме брака и политической власти. Монархисты видели право мужей как неограниченное и пожизненное, так же, как и право монарха. Их противники-республиканцы утверждали, что государство ограничено, как и власть, данная мужьям брачным контрактом, и что в крайних случаях супружеские или политические узы можно разорвать [52]. Но в ретроспективе, страхи Филмера, по крайней мере в одном аспекте, были безосновательны. Мужское право было защищено, даже когда отцовское право потерпело поражение.
Несколько событий помогли скрыть тот факт, что борьба между классическим патриархализмом и договорной доктриной касалась лишь одного аспекта отцовской политической власти. С помощью разделения продуктивного и репродуктивного труда, а также укрепления патриархатной структуры капитализма, женщины были лишены экономической основы для независимости. Правовое и гражданское положение замужней женщины достигло своей низшей точки в середине XIX века. В предыдущем веке, сэр Уильям Блэкстоун кратко изложил последствия заключения женщиной брака в соответствиии с доктриной общего права о замужних женщинах (англ. coverture):
«В браке муж и жена - по закону одно лицо: то есть само бытие или юридическое существование женщины приостановлено на время брака, или по крайней мере, слито и спаяно с жизнью мужа, под чьим крылом, протекцией и защитой она совершает все; и потому называется...замужняя женщина...ее муж [называется] ее бароном, или лордом» [53].
Экономические и правовые усовершенствования были дополнены блестящим теоретическим маневром Локка, использовавшим язык отцовского права, который сыграл важную роль в триумфальной победе патриархатного утверждения, гласящего, что подчинение женщин мужчинам естественно, а потому не имеет отношения к продолжающимся спорам и борьбе за политическую власть в государстве и экономике.
Теоретическое и практическое значение отделения Локком того, что он называет отцовской властью, от политической власти, редко получает адекватную оценку. Стандартное (патриархатное) прочтение его истории договора фокусируется на создании и отделении гражданского или политического общества - нового публичного мира, созданного универсальными узами договора между формально свободными и равными индивидами - от частного семейного мира, образованного естественными связями и естественным порядком субординации. Отцовская власть рассматривается как парадигма естественного подчинения. Естественное подчинение не имеет места в традиционном гражданском обществе, и потому отцовская сфера выпадает из теоретического и политического поля зрения; в этом контексте на локковское «отцовское» просто не обращают внимания. Я уже ссылалась на текущее использование термина «патернализм» говоря о запретах, которые государство может законно наложить на согласованные виды деятельности граждан. Язык патернализма является хорошей иллюстрацией стойкости Локковского отождествления подчинения с отцовской властью. Я не хочу спорить с утверждением Локка о том, что отцовская власть не является политической, но из этого вовсе не следует, что отцовская власть является парадигмой естественного подчинения, или что все формы естественного подчинения - неполитические. «Отцовская» сфера, созданная одновременно с гражданским обществом, включает еще один пример естественного подчинения; отец также является мужем и, согласно Локку, его жена находится у него в естественном подчинении.
Есть веские основания ограничивать использование термина «политические», отношениями между взрослыми. То, что младенцы приходят в мир беспомощными, целиком зависимыми от матери, или, сегодня, когда есть столько заменителей грудного молока, от родителей или других взрослых, является естественным фактом человеческого существования. Классический патриархализм принял естественный факт детской зависимости (подчинения) отцу как фундаментальный политический факт о мире, из которого следует все остальное. Однако, в гражданском мире, зависимость детей не имеет политических последствий, за исключением демонстрации того, насколько отцовская власть отличается от политической. Защита, которую родитель должен предоставлять ребенку, приходит к естественному концу, когда ребенок взрослеет, он растет, развивается, и однажды, миновав пору незрелости, становится независимым. Бывший ребенок теперь равен своим родителям, и взаимодействует в гражданском обществе как гражданин, наравне с ними.
Нет естественной модели роста и завершения созревания, и нет необходимости в том, чтобы политические отношения принимали форму подчинения и превосходства («протекции»), но эта форма настолько распространена, что нелегко представить себе свободное политическое объединение. Политические отношения могут оборваться, но, как правило, они постоянно обновляются (в современном мире голосование считается законным средством, с помощью которого индивиды приходят к соглашению, обновляют свои соглашения, оказывают влияние). Более того, отношения родитель-ребенок всегда легко узнать (хотя, конечно, могут быть существенные, непримиримые разногласия относительно того, в какой момент наступает совершеннолентие), но политические отношения распознать намного сложнее, несмотря на то, или, возможно, благодаря тому, что они являются договорными. Либералы и социалисты спорили о том, являются ли отношения, которые составляют капиталистическую экономику политическими, в течение, по крайней мере полутора веков. В данном случае, вопрос хотя бы был включен в теоретическую и практическую повестку. Другой тип отношений и сфера, которую они конституируют, даже сейчас редко признаются политическими. До сих пор считается общим местом, что патриархатное право имеет париродное обоснование. Когда отцовская власть рассматривается как парадигма естественного подчинения, очень легко игнорировать важнейшие вопросы об определении сексуальных и супружеских связей как естественных.
Примечания:
[35] Filmer, Patriarcha, p. 71.
[36] Ibid., p. 188.
[37] Ibid., pp. 57, 71, 194.
[38] Ibid., p. 96.
[39] Locke, Two Treatises, I, $9.
Локк Дж. Два трактата о правлении // Локк Дж. Сочинения в трех томах: Т. 3. - М.: Мысль, 1988. Кн. I, § 9, С. 146
[40] Laslett, ‘Introduction’, in Filmer, Patriarcha, p. 28.
[41] Filmer, Patriarcha, p. 256.
[42] Ibid., pp. 241, 283. Бытие, к тому же, можно интерпретировать по разному, и равенство мужчин и женщин перед лицом Бога вполне можно совмещать с мужским превосходством в делах человеческих; например, Кальвин рассматривал его и с точки зрения cognitio dei (лат. «познание богом», вечная, божественная перспектива, в которой все вещи равны), и с точки зрения cognitio hominis (лат. «познание человеком», мирская перспектива, в которой люди иерархически упорядочены). См. M. Potter, ‘Gender Equality and Gender Hierarchy in Calvin’s Theology’, Signs 11, 4 (1986), pp. 725-39.
[43] Locke, Two Treatises, II, $110.
ЛоккДж. Два трактата о правлении // Локк Дж. Сочинения в трех томах: Т. 3. - М.: Мысль, 1988. Кн. I, § 9, С. 327
[44] Filmer, Patriarcha, p. 245.
[45] N. C. M. Hartsock, Money, Sex and Power: Toward a Feminist Historical Materialism (New York, Longman, 1983), ch. 8.
[46] Джин Элштейн, «Публичный мужчина, частная женщина: женщины в социальной и политической мысли», стр. 39.
[47] Цитируется в М. О’Брайан, «Политика репродукции», стр. 130-1.
[48] М. Дейли, «Чистая похоть: базисная феминистская философия», стр. 93.
[49] Х. Питкин, «Фортуна - это женщина: гендер и политика в философии Никколо Макиавелли», стр. 54.
[50] там же, стр. 237, 241Согласно Питкин, «Основатель - это фантазия импотента» (стр. 104). Напротив, Основатель, как и филмеровский отец, отнюдь не импотент, скорее он бесплоден. Образы Основателя и филмеровского отца - это фантазии, но не импотента, а того, кто физически не способен родить, и спекулирует историями о чисто мужском политическом первоисточнике. Тем не менее, им необходима потенция, чтобы стать «отцами».
[51] М. Эстел, «Некоторые размышления о браке», стр. 107.
[52] См. М. Л. Шэнли, «Брачный контракт и социальный контракт в XVII веке в английской политической мысли», стр. 79-91.
[53] Сэр У. Блэкстоун, «Комментарии к законам Англии», стр. 442.