Истерия и unio mystica* (из книги У. Виртц "Убийство души: Инцест и терапия")

[fiona_2013]

Инцест - это не только внутрипсихический конфликт, связанный с фантазиями, от которых необходима психическая защита, но и реальность. Женщины, которых я психологически сопровождала, утратили здоровье, потому что их действительно сексуально насиловали. Будучи убежденной в этом, я оказываюсь вне психоаналитической традиции.
Коллеги часто спрашивали меня, действительно ли я верю всему тому, что рассказывают мои клиентки, действительно ли я совершенно уверена, что этих женщин в детстве на самом деле соблазнили. Они склонны предполагать, что сексуального насилия в действительности не было, и это все - просто фантазии.

... Поверить женщинам, признать их переживания подлинными - долго считалось проявлением некомпетентности и невежества в понимании невроза, потому что для Фрейда психическая реальность фантазии значила больше, чем физическая реальность. Утешало лишь то, что при получении образования мы узнали, что Фрейд сам однажды пошел по этому неверному пути. Он позволил себе заблуждаться относительно того, что истории о соблазнении, рассказанные его пациентками, вымышлены. Затем Фрейд все же заметил свою ошибку, но продолжил отказываться от своей первоначальной теории соблазнения, согласно которой истерия является результатом сексуальной травмы, пережитой в детстве, травмы сексуального соблазнения отцом.
В последние годы в целом ряде публикаций сделаны попытки обосновать и разъяснить скрытые причины его отказа от теории соблазнения. О Фрейде пошла дурная слава и одновременно - обо всем психоанализе. Алиса Миллер называет психоанализ «лабиринтом» и «видимостью терапии». Массон говорит о трусости Фрейда и отсутствии у него мужества встретиться лицом к лицу с неудобной теорией, а феминистки, такие как Флоренс Раш, осуждают его тактику избегания и «маскирующие» маневры. Я хотела бы вкратце обрисовать дискуссию вокруг этой теории, потому что фрейдовские идеи вышли за пределы профессиональных знаний и стали всеобщим достоянием.

Эдипов комплекс считается центром психоаналитической теории личности и учения о неврозах. В рамках этой теории инцест не означает реального полового акта между членами семьи, ничего такого, что происходит на самом деле, напротив, это всего лишь бессознательное влечение ребенка к родителю иного пола. Рассказы о сексуальных посягательствах якобы указывают не на реальное событие, за которое преступник должен быть привлечен к ответственности, а исключительно на фантазии пациенток, обнаруживающих эдипов комплекс дочери. Местом действия является внутренняя сцена, а не реальная семейная жизнь. Акцент смещается от отца-преступника на дочь-фантазерку, а отец становится жертвой ее фантазий.

Однако еще вечером 21 апреля 1896 г. у Фрейда было совершенно иное представление об отцах. А именно: он обвинял их в том, что они причиняют такой ущерб своим дочерям, что нарушают все аспекты дальнейшего существования этих женщин. В докладе, прочитанном тогда Фрейдом в Вене перед коллегами, было прямо сказано о сексуальном обольщении отцами. Еще больше об этом мы можем узнать из писем Фрейда: «К сожалению, мой собственный отец был одним из таких извращенцев и виновен в истерии моего брата… и некоторых младших сестер».
Согласно более ранним исследованиям, он доверял сообщениям своих пациенток лишь в течение одного года (Массон показывает в своей книге, что на самом деле Фрейд намного дольше придерживался этой линии). В сентябре 1897 г. он уже отказался от перспективной, прозорливой теории соблазнения и заменил ее эдиповой теорией. Он предал оскорбленных женщин, больше не верил рассказанному ими и их воспоминаниям - и это до сих пор имеет далеко идущие последствия.
Сегодня обсуждаются три различных объяснения отказа Фрейда от убедительной теории соблазнения.

1. События вокруг пациентки Фрейда Эммы Экштайн и халатность его друга Флисса
Тут я лишь кратко скажу, что Эмма Экштайн была одной из первых пациенток Фрейда, считается, что ее история подтолкнула его к теме обольщения дочери отцом. Она страдала от истерических симптомов. Напомню, что в понимании Фрейда невротические расстройства имели, несомненно, сексуальное происхождение и что для него речь шла о том, как психика смещает симптом. Его лучший друг Флисс, напротив, предположил, что такое смещение бывает и физическим. Э. Экштайн страдала от менструальных болей, которые Фрейд увязывал с мастурбациями в детстве, а его друг как раз в это время написал очерк о причинно-следственной связи между носом и половыми органами, в котором хирургическое вмешательство в области носа было представлено как адекватное лечение болей при менструации. Таким образом, Фрейд согласился с тем, что Флисс сделает его пациентке такую операцию. Это была первая крупная операция в жизни Флисса. Эмма послужила, так
сказать, «подопытным кроликом» для проверки туманных теоретических гипотез о смещении вагинальных проблем на область носа. Операция была катастрофически неудачной. Флисс оставил в ране полметра марли, из-за длительного носового кровотечения это привело к состоянию, опасному для жизни пациентки. Поначалу Фрейд был очень расстроен этой врачебной ошибкой, но позже стал объяснять длительное кровотечение из носа своей пациентки истерией. Он видел в кровотечении средство обольщения, чтобы удержать врача при себе. Интерпретируя таким образом, он защищал мужчину, Флисса, и не обращал должного внимания на женщину, Эмму Экштайн. Он не принимал всерьез симптомы, опасные для ее жизни, а лишь символически их толковал. Таким образом, эта женщина получила клеймо невероятной истерички, а ее описание обольщения отцом стали рассматривать только как продукт ее фантазии.

2. Нехватка гражданского мужества у Фрейда
Массон утверждает, что нарастающая изоляция Фрейда из-за его теории обольщения обескураживала его и не давала ему плыть «против течения» и обвинять уважаемых венских «отцов семейств».

3. Отношения Фрейда со своим отцом
Марианна Крюлль в своей книге «Фрейд и его отец» детально исследует его разворот к эдиповой теории. Она понимает переворот в его мышлении как защитный механизм, гарантирующий то, что Фрейд психологически не приблизится к реальным обстоятельствам своего собственного детства, что он сможет и дальше приукрашивать образ своего отца, которого он резко и тяжело обвинял в дружеских письмах к Флиссу.
В связи с похоронами своего отца Фрейд описывает сновидение, в котором ему дается поручение: «Кто-то просит закрыть ему глаз(а)». Фрейд указывает на двойственность этого высказывания, что здесь речь идет также о закрывании глаза в смысле недосмотра, игнорирования. По мнению Крюлль, Фрейд как раз и «закрыл глаза» на теорию обольщения. После смерти отца Фрейд оказался в глубоком кризисе, который он описывал как интеллектуальный паралич, проявившийся в неспособности писать. Это можно понимать и как запрет на размышления и написание работ об отцах-извращенцах.

Здесь я освещаю психоаналитические основания этой темы, потому что в сегодняшней судебной и терапевтической практике все еще обнаруживаются пережитки этих теорий. Существует и недоверие сообщениям детей о сексуальном насилии в семье, и аналогичные сомнения в достоверности рассказов взрослых, в том числе так называемых истерических пациенток.
Вот почему я хочу еще раз подчеркнуть: инцест - это реальная тяжелая травма. Фрейдовское понимание травмы на практике оказалось неверным. Современные исследования тяжелых травм, таких как Холокост, пытки и изнасилования, доказательно подтверждают, что за невротические симптомы отвечают не бессознательные фантазии, а реальные события, которые наносят ущерб психической организации личности и делают людей больными.

Unio mystica

В аналитической психологии К. Г. Юнга нет такой темы, как реальный инцест. Юнг не занимался сексуальностью индивида и пренебрегал значением «семейных романов». Юнгу также предъявляют претензии, что «концепция сексуальности» у него «истончается до того, что больше уже невозможно понять, что собственно должно означать это слово (сексуальность)» .
Однако в переписке Фрейда и Юнга толкование инцеста в рамках теории либидо занимает важное место. Предположение Юнга о духовном значении инцеста как символа, которое он делает в работе «Метаморфозы и символы либидо», стало одной из причин разрыва с Фрейдом. Он отказался от главенства исключительно сексуального либидо и тем самым противостоял фаллоцентрической позиции Фрейда. В своих воспоминаниях Юнг пишет, что в течение двух месяцев он не мог взять в руки перо, потому что знал, что его собственное мнение будет стоить ему дружбы с Фрейдом.
Видимо, тема инцеста была комплексом как для Фрейда, так и для Юнга. Под «комплексом» в аналитической психологии понимают психический фактор, который эмоционально очень сильно заряжен. Любой комплекс обладает некоторой автономией и лишь частично доступен сознанию. Комплексы ведут себя как части личности, как «бесы», которые хотят сыграть с нами злую шутку. Источником комплекса, как правило, является травма, например, эмоциональный шок. По большей части, мы не осознаем наши комплексы, что дает им больше простора для отыгрывания вовне.

Выскажу некоторые соображения, которые привели меня к тому, чтобы обозначить юнгианское понимание инцеста как «обусловленное комплексом». Юнг очень ясно дает понять, что для него инцест означает личностную проблему лишь в «редчайших случаях». Вот почему его интерес направлен только на архетипические основы феномена инцеста. Случаи в практике он видит, в конечном счете, только как психопатологические проявления коллективной тематики.

Для Юнга это «cum grano salis не так уж важно… действительно ли произошла сексуальная травма или же это просто фантазия» . В воспоминаниях он пишет: «Инцест и перверсии не были для меня какими-то примечательными новинками и не стоили особого объяснения. Они относились к криминалу, к такому черному осадку жизни, который портил мне благостную картину мира, они слишком ясно тыкали меня носом в уродство и бессмысленность человеческого существования». Он c удовольствием производит на нас впечатление, будто для него, сына природы, сексуальность лишь естественна и, следовательно, не интересна. Однако его страстные выпады «в праведном гневе» против фрейдовской точки зрения на сексуальность говорят нам совершенно о другом. Например, он критикует Фрейда за «грязные подростковые фантазии», которые «затягивают всех и вся в инфантильно-извращенную трясину психологии неприличных шуток».
Юнг яростно отвергал идею Фрейда, что сексуальная травма в детстве является источником невроза. По его мнению, вряд ли найдется ребенок, который не испытал эмоционального шока, но все же сравнительно немного людей потом формируют невроз. У меня сложилось такое впечатление, что Юнг имел личные причины преуменьшать значение сексуальной травмы в детстве и ее возможных невротических последствий.

Поразительно, как сильно Юнг выхолащивает переживание влечений в раннем детстве. Его заявление «Мы не занимаемся тем, что происходит в детской комнате» позволяет предположить, что Юнг имел весомые причины выносить эту тему за скобки. В своей книге «Миф и эмансипация» Эверс указывает на то, что скрыто за образом «того, что происходит в детской комнате», не раскрывая, о чем идет речь. Он упоминает только «вторичное табуирование» сексуальности у Юнга. Другие авторы обосновывают юнговское сексуальное табу атмосферой протестантского родительского дома. Я лично тщательно изучала переписку Фрейда и Юнга и пришла к выводу, что Юнг был обязан во что бы то ни стало вытеснять то, что он был жертвой сексуальной эксплуатации. На фоне его биографии удивительно как раз то, что Юнг защищался от того, чтобы «людей, порядочных до глубины души… подвигать на подлые мотивы и подозревать их естественную чистоту в неестественной грязи» .
Сам Юнг еще мальчиком стал жертвой гомосексуального обольщения со стороны как раз «порядочного человека», старшего и им очень уважаемого. В своих воспоминаниях он не упоминает об этом насилии и, насколько мне известно, Юнг нигде не разглашает, кто это был. В письме от 28 октября 1907 г. он пытается объяснить Фрейду причину своей неспособности писать. Он упоминает о том, что ему мешают аффекты, которые Фрейд называл «комплекс самовоздержания», нечто вроде злых духов. Этот комплекс самовоздержания, пишет Юнг, «происходит из того, что мое почтение к Вам носит „религиозно“-преданный характер, правда, это не доходит до „приставаний“, но его несомненно эротические оттенки заставляют меня ощущать себя отвратительно и глупо. Это отвратительное чувство происходит оттого, что мальчиком я уступил гомосексуальному посягательству со стороны одного человека, которого я ранее очень уважал. Уже в Вене замечания женщин… пробудили мое отвращение, но тогда мне еще не было ясно, в чем дело.

Это чувство, от которого я еще не совсем освободился, теперь во многом мне мешает. Это проявляется в том, что мне стали прямо противны отношения с коллегами, у которых на меня сильный перенос из-за моей психологической проницательности. Поэтому я опасаюсь Вашего доверия. Кроме того, я опасаюсь появления такой же реакции на Вас, если бы я заговорил бы с вами о чем-то своем интимном. Я избегаю этого, насколько это возможно» .
Заметно, что эротический подтекст в его отношениях с Фрейдом сразу возвышается до религиозно-преданного. Страх близости с мужчиной в этом письме Юнга описан очень определенно, хотя, кажется, этот страх имеет двойной аспект: страх того, что мужчина,которому он доверится, может этим воспользоваться ради сексуальных отношений и одновременно страх близости как страх перед собственными эротическими импульсами.

В письмах Юнга к Фрейду совершенно очевидно, что сексуальное насилие оставило в нем такой след, который было необходимо сильно вытеснять. Видимо, он также страдал от чувства вины, потому что в следующем письме он выражает опасения и озабоченность «возможными последствиями своей исповеди» . Исповеданы бывают грехи и нарушения заповедей. С исповедью связано отпущение грехов, избавление от вины, спасение от стыда. Семейная среда, в которой вырос Юнг, не давала ему возможности открыть тайну сексуального насилия. Мальчик оставался один на один со всем этим, прежде всего, с неопределенностью своей мужской идентичности и раненым чувством собственного достоинства. В связи с этим он отстранился от жизни и в своих воспоминаниях рассказывает: «Вся моя юность может быть понята через идею тайны - из-за этого я оказался в почти невыносимом одиночестве». Юнг очень трогательно описывает двойственность своих детских чувств: «Изгнан или избран, проклят или благословен». О своих ранних переживаниях Юнг вряд ли где-то говорит. «С детства в течение десятилетий на это было наложено строгое табу» .
Исследования отсроченных последствий сексуального насилия подтверждают, что обычно происходит эмоциональное отстранение и уход в одиночество, онемение из-за стыда и вины. Все симптомы, которые Юнг описывает в связи с двенадцатым годом своей жизни, называя его подлинно «судьбоносным» , также могут быть увязаны с пережитым сексуальным соблазнением: диссоциация, отщепление или расщепление на две разные личности, обмороки, эпилептоподобные припадки, самообвинения и идентификация с агрессором, провалы в памяти, бессонница, мучительные мысли и т. д. - все это часто описывают как последствия насилия. «С того времени у меня появились обмороки», врачи «считают, что может быть эпилепсия», «я живу в двух мирах, во мне два разных человека». Многие из его высказываний, соотнесенных с тем, что по дороге из школы его толкнул приятель, читаются совсем иначе с учетом нынешних знаний и результатов исследований. Эти описания выглядят смещением, покровом для совсем другой травмы. «Невроз тоже стал моей тайной, но это была гнусная тайна и поражение», «у меня было чувство гнева на себя самого, я стыдился самого себя». Юнг списывает «примечательную» потерю памяти в то время на свой невроз после несчастного случая. Он не считает своего товарища плохим за его выходку, а берет вину на себя. «Никто другой не виноват», но «с моей стороны все складывалось дьявольски».

Из нашего психотерапевтического опыта мы знаем, что люди пытаются утаить нарциссическую или сексуальную эксплуатацию в детстве и обвинять себя в том, что произошло. Также и тут складывается впечатление, что Юнг очень боялся встретиться лицом к лицу с этой детской травмой. Однако заблокированные чувства неизбежно должны были найти себе какой-то выход, раз их невозможно было интегрировать. У Юнга не было «адвоката» или «свидетеля», как называет Алиса Миллер людей, которые могут помочь в детстве в переработке травмы. Он вырос в семье, которая не могла поддерживать ощущение эмоциональной защищенности. В своих воспоминаниях он пишет, что уже ребенком бывал настороже, когда звучало слово «любовь».

Возможно, фантазия, которая появилась у Юнга после того «несчастного случая», является бессознательной попыткой понять, что с ним произошло, и переработать это. Он пишет: в последующие бессонные ночи чувствовал, что должен «думать о чем-то, чего я не знаю и не хочу знать, к чему мне вообще нельзя подойти». Юнг ссылается здесь на фантазию, в которой из-под Бога, сидящего на золотом троне, валятся отвратительные какашки на яркий купол собора в Мюнстере и разрушают его так, что падают стены. Духовный мир церкви, представляющей собой образец морали, благочестия и веры был потрясен и уничтожен. Юнг также рассказывает, что в то время был охвачен глубокими сомнениями во всем, что говорил его отец. Многие высказывания в связи с этим «судьбоносным» годом приобретают другую окраску, если мы видим их на фоне сексуального «посягательства». Насколько далеко зашло влияние отрицания детской травмы на последующие теории Юнга, еще предстоит отдельно исследовать. Также еще нужно изучить, соотносится ли то, что Урсула Баумгардт назвала в своей критике юнговской концепции анимуса «циничным обесцениванием того, что мы обычно понимаем под духом или духовностью», с его переживанием, когда он был оскорблен как раз представителем «собрания отцов и иных авторитетов».

Из сновидений Юнга становится ясно, что переживание раннего сексуального злоупотребления отбросило длинные тени, которыми он был немало озабочен, но в действительности их было как бы запрещено понимать. В своем письме Фрейду после той «исповеди» он пишет, что только сейчас ему стал понятен сон, в котором он видел Фрейда как «древнего, очень дряхлого старца», идущего с ним рядом. «Мой сон успокаивает меня насчет опасности, исходящей от Вас! Как вообще это могло прийти мне в голову, конечно, нет! Надеюсь, теперь подземные боги со своими выходками оставят меня в покое» . В своих воспоминаниях Юнг описывает очень похожее сновидение одного человека, чей дух не мог упокоиться. Здесь не место для более подробного толкования этих сновидений и сексуальных переживаний мальчика. Я лишь хочу подчеркнуть, что окружение Юнга состояло в основном из женщин. Видимо, подземные боги не перестали его беспокоить, потому что его отношения с мужчинами навсегда остались проблематичными.

Я думаю, что из этих разрозненных цитат стало ясно, что, пережив опыт сексуальной эксплуатации, Юнг пострадал намного больше, чем мог себе представить. Не удивительно, что такая травмированность отразилась на юнговском мышлении и его отношении к сексуальности. Юнг описывает в своих воспоминаниях, что главной его целью было «исследовать и объяснить нуминозный смысл» сексуальности, опираясь на ее «персональное значение и биологическую функцию» . Может быть, вытеснение реального уровня сексуального насилия, пережитого в связи с собственным телом, внесло свой вклад в расстановку именно таких акцентов. В кратком тексте Марвина Голдверта из Нью-Йорка одухотворенность юнговского учения и его уклон в религиозно-духовную сферу увязаны с сексуальным соблазнением.

Он указывает на то, что одиннадцатилетний Юнг «предположительно в возрасте обольщения» начал молиться Богу. В своих воспоминаниях Юнг объясняет это тем, что «это казалось мне несомненным. Бог не был омрачен моим недоверием». По мнению Голдверта, такое обращение к религиозно-духовной сфере могло быть отчасти спровоцировано сексуальной травмой. «В своем бегстве от животной жизни у же в очень раннем возрасте Юнг оказался в объятиях архетипического образа Бога и под влиянием духовного мистицизма».

Голдверт ссылается также на Отто Ранка, который был соблазнен в возрасте семи лет и назвал этот опыт «плитой на могиле его радости» и причиной его последующих страданий. Из-за потребности в социализации для него было невозможно говорить об этом переживании. Он отстранился и ушел в одиночество. Важно, что и для Ранка инцест был сильно заряженной темой, которой он посвятил свое творчество. С 1912 г. у Юнга была книга Ранка «Мотив инцеста в поэзии и сказаниях» и он отправил Фрейду свой комментарий для «Ежегодника», но он так и не был опубликован. Он считал эту книгу очень достойной, но не был согласен с теоретической позицией Ранка по теме инцеста.

Юнг также возражал против позиции Фрейда по проблеме инцеста, так как она была слишком регрессивной и редуктивной. Он противопоставил ей свою позицию - прогрессивную и синтезирующую. Для Юнга мотив инцеста - это образ целостности. Он связан с вечным стремлением человека стать целым и вернуться в исходное состояние единства. Насколько это трудно - перерезать пуповину не только физиологически, но и психологически - хорошо известно любому человеку. Зафиксироваться на инцесте означает для Юнга инфантильно застрять в глубинной человеческой тоске, в желании оставаться ребенком. Такое стойкое зависание либидо на первом детском объекте Ницше назвал «кощунственной тягой назад». Удовлетворение такой тоски означало бы конец индивидуальности человека. Вот почему инцест - это преступление, смерть духа в человеке. Функцией табу на инцест является предотвращение такой регрессии.
Если же тяга к инцесту не находит своего воплощения, то влечение одухотворяется. При невозможности прямого удовлетворения человеческий инстинкт создает образы, которые символически выражают соединение противоположностей. Обращаясь к мифам и представлениям алхимиков, Юнг заявляет, что coniunctio - это архетипический образ соединения противоположностей: свадьба Короля и Королевы, Солнца и Луны, Неба и Земли, а также hierosgamos - божественная свадьба, священный брак. Юнг пишет не о реальном сексуальном насилии в семье, не о присущих обществу насильственных структурах, а об архетипе инцеста. Он понимает инцест как непристойный символ для «unio mystica», и тем самым отсылает к сексуальному соединению как священнодействию.
В связи с этим стоит отметить, что слово «табу» происходит от полинезийского глагола tapui и означает «сделать священным». То, что табуировано, наполнено маной и нуминозностью. Нарушение табу оскверняет его. Кто подвергся сексуальной эксплуатации, больше не может переживать сексуальное соединение как нечто священное и обманывается трансцендентным измерением сексуальности.
Для Юнга трагедия реального инцеста состоит в том, что на физическом уровне как раз и не может быть найдено то, что в глубине души люди так ищут. При реальном инцесте тема соединения противоположностей мужского и женского не понята бесконечно глубоко. Стремление к целостности проявляется в действительном инцесте в своей извращенной форме и вообще никогда не будет осознано как внутрипсихическая задача соединения мужского с женским. Без этого внутреннего субъективного интегрирующего подхода индивидуация также невозможна.

Юнг не отдавал должного воздействию реального инцеста на психическую жизнь человека. Случаи, с которыми я имела дело на практике, он называл лишь «эмбриональным примитивным предшественником светской проблематики». Он также не принимал всерьез «истерическое мнение, в соответствии с которым индивид является невротиком». «Это также маловероятно, как и предполагаемые сексуальные травмы истеричек».

Я хорошо понимаю, что жертвы инцеста чувствовали себя непонятыми Юнгом в том, что составляло их конкретный травматический опыт. В письме Фрейду от 13 мая 1907 г. он пишет:
«Сейчас у меня в аналитической работе находится шестилетняя девочка с чрезмерной мастурбацией и ложью, что ее якобы обольстил опекун. Это очень трудное дело! У вас есть опыт работы с такими маленькими детьми? Кроме блеклого и безэмоционального, совершенно неправдоподобного представления о травме в сознании, мне не удается достичь никакого спонтанного или внушенного отреагирования аффекта. В настоящее время она выглядит так, как если бы у нее было головокружение после травмы. Но откуда этот ребенок знает все эти сексуальные истории?» На этот вопрос никоим образом не был найден ответ, что эти сексуальные истории ребенок пережил на собственном теле, а напротив, их списали на воображение ребенка. Юнг, по-видимому, даже размышлял, не диагностировать ли у девочки шизофрению, раз он пишет: «Никаких признаков раннего слабоумия!».

Насколько Юнг оставался глух и слеп к страданиям этой девочки, видно из следующих комментариев: «Гипноз был хорошим и глубоким, но ребенок обходит все внушения представить травму почти безвредной. Важным было следующее: на первой сессии она спонтанно галлюцинировала „колбаску, про которую женщина сказала, что она будет все толще и толще“. На мой вопрос, где она видела такую колбаску, ребенок быстро сказал: „У господина доктора!“. И это все из того, что можно было бы ожидать от трансового состояния. С тех пор все сексуальное полностью отщеплено» . Меня не удивляет то, что эта девочка не сказала больше ни слова о сексуальном. Она наверняка почувствовала, что ей не поверили.
Ответ Фрейда на это письмо - очень типичный пример того, как в то время лечили последствия сексуального насилия. Он пишет: «От вашей шестилетней девочки вы, между прочим, узнали, что посягательство является осознанной фантазией, которая регулярно обнаруживается при анализе и которая сводится для меня к признанию того, что в детстве бывают сексуальные сновидения. Терапевтическая задача состоит в обнаружении источников, из которых ребенок почерпнул свои сексуальные знания. Дети, как правило, дают мало сведений, но подтверждают то, о чем вы догадались и сообщили им. Важно расспросить членов семьи. Если это удается, это дает волнующие результаты в анализе… Ребенок не говорит, потому что он быстро, целиком и полностью, оказывается внутри переноса, что доказывают и ваши наблюдения».

Неудивительно, что Юнг сразу был готов принять рассказ об обольщении за ложь, ведь в детстве он сам был жертвой обольщения и даже много лет спустя выдавал свое собственное обольщение за «покушение», а это слово относится и к убийству (я вспоминаю свои выводы об «убийстве души»), и к изнасилованию. С другой стороны, именно эта готовность Юнга согласиться с Фрейдом при его отказе от теории соблазнения может быть истолкована как защита от его собственной травмы сексуального соблазнения.

Юнг последовательно скрывает правду о себе, когда отрицает значение реального травмирования в раннем детстве и считает его фантазией. Алиса Миллер также очень скептически отзывается о том, что невозможно найти «в архетипическом лесу юнговских понятийных конструкций детей, которыми в первые годы их жизни злоупотребляли и над которыми надругались». Я думаю, что пережитое насилие и чувство, что доверие обмануто и использовано именно тем человеком, к которому было много уважения, представителем отцовского мира, делало особенно значимой заповедь «Не помни!». «Иудейский сын Фрейд лишился своего запретного инсайта в теории влечений, а протестантский сын К. Г. Юнг нашел такое единство с отцами-теологами, при котором любое зло он помещает в лишенное детства бессознательное. В более позднем возрасте заповедь „Не помни!“ делает обоих мыслителей глухими. Как если бы запретное древо познания осталось нетронутым».
______________________________________________________
*Мистический союз, брак (лат .).