Евдокия Ростопчина: да, женская душа должна в тени светиться!
Я не горжусь, что и враги явились,
Враги, незнавшие в лицо меня вовек!..
Что ложью на меня они вооружились,
Что мне анафему их приговор изрек...
Что зависть злобная с уловкою змеиной
На имя женское клевещет и хулит,
И им ругается, - авось-ли за-едино
Она и честнаго поэта поразит!..
(Ростопчина Е.П., без названия,1850 г.)
Графиня Ростопчина Евдокия Петровна (урождённая Сушкова), выдающаяся русская писательница, поэтесса и переводчица, литературная судьба которой, по словам Н.И. Павловой [8], - один из ярких и показательных примеров трагической участи женского дарования в России, родилась 23 декабря 1811 (4 января 1812) года в семье действительного статского советника П.В. Сушкова и Д.И. Пашковой. Кроме Евдокии, в семье было ещё два ребёнка - сыновья Сергей и Дмитрий. Когда девочке исполнилось шесть лет, её мать умерла от скоротечной чахотки, ускоренной последними родами, и отец отдал детей на воспитание в дом богатых деда и бабки по материнской линии. В 1826 году, осев в Оренбурге, он заберёт сыновей к себе, а дочь останется в доме родственников до самого замужества. Девочка рано проявляет одарённость к наукам и литературе, а в возрасте 12-13 лет начинает тайно писать стихи. Первые стихотворные опыты Евдокия Петровна представила публике в салоне своего дяди, литератора Николая Сушкова, и имела значительный успех. После начала выезда в свет она знакомится с Николаем Огаревым, Лермонтовым (он посвятит ей стихотворение «Умеешь ты сердца тревожить…»), Пушкиным.
Сохранилось её раннее неопубликованное стихотворение «Холод сердца» (1829 год), в котором есть строки: «И скучно мне, и грустно, горе гложет, // А радость не согреет никогда» - своеобразное предвосхищение знаменитого лермонтовского «И скучно, и грустно...» [10].
Под впечатлением от казни декабристов, 15-летняя Евдокия (родные называют её Додо) пишет стих «Страдальцам-изгнанникам» (предположительно, в 1827 году):
Соотчичи мои, заступники свободы,
О вы, изгнанники за правду и закон,
Нет, вас не оскорбят проклятием народы,
Вы не услышите укор земных племен!
Пусть сокрушились вы о силу самовластья,
Пусть угнетают вас тирановы рабы, -
Но ваш терновый путь, ваш жребий лучше счастья
И стоит всех даров изменчивой судьбы!..
В 1831 году в альманахе Дельвига «Северные цветы» под псевдонимом Д. С-ва было впервые опубликовано её стихотворение «Талисман»:
Есть талисман священный у меня.
Храню его: в нем сердца все именье,
В нем цель надежд, в нем узел бытия,
Грядущего залог, дней прошлых упоенье.
Он не браслет с таинственным замком,
Он не кольцо с заветными словами,
Он не письмо с признаньем и мольбами,
Не милым именем исполненный альбом,
И не перо из белого султана,
И не портрет под крышею двойной...
Но не назвать вам талисмана,
Не отгадать вам тайны роковой.
Мне талисман дороже упованья,
Я за него отдам и жизнь, и кровь:
Мой талисман - воспоминанье
И неизменная любовь!
(«Талисман», 1830)
Родные отчитали девушку за «неподобающее увлечение», и в следующий раз её стихи появятся в печати уже после замужества.
26 марта 1833 года Евдокия Петровна по настоянию семьи выходит замуж за графа Андрея Фёдоровича Ростопчина, от которого она родит подряд троих детей: двух дочерей и сына.
Ростопчина не была счастлива с мужем, который, по её собственному признанию, был груб, циничен и имел, уже по словам родного брата Ростопчиной, «некоторые странности». Поэтому после рождения детей, считая свой долг замужней женщины выполненным, она отстраняется от мужа и живёт фактически только своими интересами.
После свадьбы семья переезжает в Москву, где хозяйка начинает заниматься единственной дозволенной для женщины высшего света формой деятельности: даёт балы и принимает гостей. Но ни празднества, ни рождение детей, ни поездки по России и за границу, ни тяжёлый продолжительный роман с Андреем Карамзиным (этот тайный роман стал вдохновителем множества её стихов), закончившиеся его женитьбой на другой женщине, не отвращают Ростопчину от творчества. Брат поэтессы, Сергей Петрович Сушков, вспоминал, как она «по пути между Москвою и Вороновым, прислоняясь головою в угол кареты, молча складывала стихи, чтобы записать их вечером или же на другой день».[13]
Когда с людьми я, и придется
Мне в жизни их участье брать:
Смеяться, если им смеется,
Их мыслям мыслью отвечать,-
Я говорящим не внимаю; Их мир-
мир чуждый для меня;
Со мною ты!.. Я повторяю:
Люблю тебя!
(«Дневник девушки», 1842-1850)
С 1834 года её стихи снова начинают появляться в альманахах и журналах. В 1836 году семья переезжает в Петербург, круг знакомств Евдокии Петровны растёт, в него входят Мей, Тютчев, Гоголь, Мятлев, Плетнёв, Одоевский, Жуковский, Вяземский, Соллогуб, Крылов, Тургенев, Дружинин, Лист, Глинка, Полина Виардо, Фанни Эльсрел… Она боготворит Пушкина и дружит с Лермонтовым. Общество поэтов и прозаиков благосклонно - снисходительно встречает новую поэтессу. Однако истинную причину такой благосклонности за несколько десятилетий до Ростопчиной безжалостно описала А.П. Бунина: «Стихотворец охотнее осыпает похвалами женщину-писательницу, нежели своего сотоварища, ибо он привык о себе думать, что знает больше, чем она. Он готов расточать им похвалы самые даже неумеренные.»[6] … ровно до тех пор, пока женщина не оспорит его превосходство.
По воспоминаниям В.И. Аннеской, Пушкин «отдавал должное ее поэтическому таланту, но говорил, что «если пишет она хорошо, то, напротив, говорит очень плохо, опьяняется собственными словами и производит на него впечатление Пифии на треножнике, высказывающей самые противоречивые мысли, совершенно лишенные логики, ради единственного удовольствия спорить» [12].
Были и откровенно негативные отзывы, авторы которых не давали себе труда провести даже самый поверхностный анализ её произведений. Например, Николай Языков, называвший себя «поэтом радости и хмеля» (а также «разгула и свободы»), обозначает стихи Ростопчиной как «бабьи» [13]. Вяземский пишет Тургеневу о Ростопчиной: «… Люблю стихи её, но не люблю самой музы. Она точно Иоанна д’Арк. Та в домашней жизни простая пастушка, а в минуты откровения герой и мученик, эта - пустая вертушка, а в минуту откровения Поэт и апостол душевных таинств… »[14].
Да и интерес мужчин к поэтессе носил вполне определённый характер: «Вечером читал Ростопчину. Как я удивляюсь её таланту! Взяв книгу её в руки, трудно оторваться от чтения. Вот поэт не по одним стихам. Скажи, который ей год и какова её наружность?» (Я. К. Грот -- П. А. Плетневу. 21.IV.1841. Гельсингфорс) [15].
В 1839 году Ростопчина издала книгу «Очерки большого света», которая была проигнорирована общественным мнением (в частности, из-за того, что две повести - «Поединок» и «Чины и деньги» - посвящены чисто женским проблемам). А в 1841 году выходит первый сборник её стихов, который был хорошо принят критиками. Уже разбуженный к тому времени декабристами Белинский, написав довольно положительный отзыв на сборник, не забыл указать на его «избыточную рассудочность и рефлексию» (вероятно, в противовес упомянутым там же обвинениям в «бальности и салонности») [3].
Культ мужского, андроцентричность мышления и творчества в ещё большей мере, чем в наше время, властвовал тогда в любой области жизни, и практически все писательницы и поэтессы вынуждены были ему подчиняться. Унизить и умалить «женское», дать мужчинам вдоволь поиздеваться над женским творчеством, и самим смеяться над ним - было единственной возможностью получить доступ в мужской мир. Получить признание для женщины возможно было лишь имитируя мужское.
Элен Сиксу говорит о том, что подавляющее большинство женских авторов XIX века пишет по «мужским образцам», создавая произведения, не отличающиеся от мужского письма, «затемняющего природу женщин» [16]. Женские мысли, чувства, радости и страдания никогда не допускались в «Высокую» литературу и поэзию.
Именно поэтому Зинаида Гиппиус в ответ на приглашение посетить «женский вечер» заявляет: «Простите, по половому признаку я не объединяюсь» [1], Анна Ахматова, хоть и не отказывается от «женскости» своих стихов, требует называть себя поэтом, а не поэтессой. Наиболее ясно это выразила великая поэтесса Анна Бунина в своём стихотворении «Разговор между мною и женщинами»:
Все правда, милые! вы их не ниже,
Но, ах!
Мужчины, а не вы присутствуют в судах,
При авторских венках,
И слава авторская у них в руках,
А всякий сам к себе невольно ближе.
(«Разговор между мною и женщинами», 1812)
Но и это не спасало их от насмешливого и пренебрежительного отношения «настоящих литераторов» и последующего практически полного забвения или несерьёзного отношения к творчеству.
Однако не такова была Евдокия Ростопчина. В отличие от многих современниц, она «утверждала женские ценности как общечеловеческие и ярко полемизировала с критиками, отвечая на их резкие выпады. Утверждая женское не как второсортное и ущербное, но как полноправное и позитивное, она, хотя и очень далекая от эмансипационных настроений, продолжила феминную линию в литературе, намеченную Зражевской» [17].
Пишущая в жанре романтизма, идейного и художественного направления в русской культуре конца XVIII века - первой половины XIX века, Ростопчина выводит на передний план не романтического героя, а героиню, упорно утверждая в своём творчестве право женщины на личность. В своих стихах она говорит о женщинах, не умаляя женского, каким бы легкомысленным оно не казалось тем, кто привык вершиною всего считать мужской мир. И сама открыто отдаёт предпочтение творчеству соратниц:
Но женские стихи особенной усладой
Мне привлекательны; но каждый женский стих
Волнует сердце мне, и в море дум моих
Он отражается тоскою и отрадой.
(«Как должны писать женщины», 1840)
Противопоставление женского и мужского также находит отражение в её стихах:
Под хитрым словом у мужчины
Мысль часто в речи не видна;
Чтоб скрыть немой тоски причины,
Улыбка женщине дана!..
(«Прежней наперснице, 1834)
Как утверждает Н.И. Павлова, «"Переломный" этап литературной деятельности Ростопчиной связан с актуализацией темы женского писательства в её творчестве конца 1840-начала 1850-х гг. (в романе «Неизвестный роман», 1848; романе в стихах «Дневник девушки», 1850 и др.). Анализ текстов, созданных в этот период, выявляет множественную, противоречивую инстанцию женского пишущего субъекта, испытывающего невозможность самовыражения.»[9]
В 1845 году, находясь в заграничном путешествии, Евдокия Петровна пишет аллегорическую балладу «Насильный брак», где в иносказательной форме выступает против отношения России к Польше. Цензура пропустила балладу, не поняв аллегории. Когда истинный смысл раскрылся, Николай I запретил Ростопчиной появляться в Петербурге. Вернувшись в 1847 году из путешествия, Ростопчины оседают в Москве, в доме свекрови, Е.П. Ростопчиной.
В своём романе «Счастливая женщина» (1851), наполовину биографическом, она посягает на святость и нерушимость брака, поёт гимн романтической любви, что до неё рисковала делать лишь Жорж Санд. Цензура не пропускала роман, справедливо опасаясь «ультра православных злословных», но Евдокия Петровна наотрез отказывается изменить в нём хоть строчку [2]. Роман, по мнению некоторых, был предвосхищением истории Анны Карениной [11].
После окончания эпохи романтизма, когда идейная борьба западников и славянофилов превращает политическую и литературную жизнь страны в предвестие революционного безумия, Ростопчина отказывается принимать чью-либо сторону, считая себя последовательницей старой школы Пушкина, Жуковского и Вяземского:
Сонм братьев и друзей моих далеко,
Он опочил, окончив песнь свою.
Немудрено, что жрицей одинокой
У алтаря пустого я стою.
(«Ода поэзии», 1852 год)
Ее письма последних лет содержат резкую критику славянофилов и лично Хомякова. Славянофилы, - пишет она Дружинину 23 апреля 1854 г., - «сочинили нам какую-то мнимую древнюю Русь, к которой они хотят возвратить нас, несмотря на ход времени и просвещения... эти люди убили нам Языкова во цвете лет, удушили его талант под изуверством; эти же люди уходили Гоголя, окормя его лампадным маслом, стеснив его в путах суеверных обрядов запоздалого фанатизма... Хомяков, личный враг мой... давно разглашает о мне разные небылицы, называет меня врагом Руси и православия, западницей, жорж-зандисткой...» [10].
В отношении западников претензии Ростопчиной касаются, в основном, опасности смертоубийственной революционной бури...
«О, проповедники слепые уравненья...
О! поджигатели общественного мненья!
Грядущего жрецы!.. Прости вам Бог, что вы,
Безумно жаждая и славы и молвы,
Смущаете наш век несбыточным мечтаньем
И тленных благ земных болезненным желаньем;
Что сеете вы горечь и раздор,
Что дразните вы чернь мишурным блеском
Лжеистины, что ваш высокопарный вздор
Детей увлек ко злу хлопушным треском!..
(«Возврат Чацкого в Москву, Или встреча знакомых лиц после двадцатипятилетней разлуки», 1856)
...и падения влияния аристократии, которую Евдокия Петровна, по примеру Пушкина и Вяземского, считала хранительницей надсословных интересов общества и защитницей подлинной свободы: «А насчёт аристокрации, воля ваша, я за неё горою и упираюсь на примеры в очию происходящие. Кто во Франции держит себя честно, тихо, с достоинством, не жертвуя ни верою, ни убежденьями своими, кто как не один faubourg St. Germain?» [22].
Вельможа русский! Ты обязан
Беречь добро крестьян своих!
Их жребий с нашим тесно связан, -
Ответ дадим мы и за них.
С твоей усадьбой заложённой
Ты заложил и дедов прах!
А мы - тщеславные их жёны -
Виновны в мужниных долгах.
(«Русским женщинам», 1856)
Выступления же против лагеря разночинцев совсем не чуждой прогрессивных идеалов Ростопчиной, по мнению исследовательницы её творчества, Л. И. Щеблыкиной, представляют собой не столько выпад против реализма как нового направления в литературе, сколько протест против снижения интереса к высокому в искусстве, подчинения его «злобе дня», протест против отказа нового поколения от красоты, не связанной с практическими ценностями [23].
Не приняла Евдокия Петровна и эмансипационные западные влияния, видя в них лишь кичливое подражание мужскому.
Однако Ростопчина не была безусловной консерваторкой, не приемлющей ничего нового, она лишь призывала к разумной осторожности, умеренности и критичности, предчувствуя, возможно, будущее революционное кровопролитие: «...лекарство состоит единственно в изобличении перед Россиею ничтожности, глупости, недобросовестности тех кружков, тех лиц, которые в тайне и неправедно движут у нас общим мненьем по своему произволу и согласно своим видам. Гласности, гласности и еще гласности! вот что теперь может спасти нас от этих тайных, но сильных паутинных гнезд и нитей, о которых я вам говорю.- Гнать, преследовать, приговаривать к запрету нельзя теперь, несвоевременно, не поможет. Надо все позволять, но все анализировать, и выставлять слабые и дурные стороны всего, что гибельно и недобросовестно.- iUcbt, liebe, lebenh- говорил Кант, умирая; да, света, жизни, любви просит, требует, хочет теперь свет и век. Беда, если не удовлетворить этим потребностям человечества, но еще страшнее беда, если в официальной тьме, насильственном застое будут распространяться под именем света фальшивые огоньки, затеплятся злонамеренными и недобросовестными людьми. Нельзя идти против мненья, но надо им руководить, но создать: средства у вас в руках. Употребите их!..» [20].
Верная своей идее «осмеивать умело все вредное, злонамеренное, безумное и порочное» [21], в 1856 году она пишет злободневную комедию «Возврат Чацкого в Москву, Или встреча знакомых лиц после двадцатипятилетней разлуки», в которой метко и безжалостно обрисовала славянофилов и западников и обличила общество, впустую разглагольствовавшее на тот или иной лад, а на деле преследующее лишь собственные корыстные интересы:
За западом гнилым зачем идти нам следом?
У нас свой Русский дух, у нас свой Русский ум...
Он в массах жил,- а нам, отпадшим, был неведом, -
Но мы нашли его!.. Да,- мы! И вот костюм
Надели свой национальный!
<…>
Да!.. Лишь цензура бы нам развязала руки,-
Мы будем издавать журнал!.. У нас науки
Гигантский шаг свершат! В обитель темноты
Мы света луч внесем!.. Невежеству, застою
Войну мы объявим, по духу правоты,-
И смелой, честною войною
Их в массах победим!
(«Возврат Чацкого в Москву, Или встреча знакомых лиц после двадцатипятилетней разлуки», 1856)
Комедию цензура не допустила ни на сцену, ни в печать, и опубликована она была лишь после смерти поэтессы, в 1865 году, но известности не имела.
Также осталась неопубликованной написанная Ростопчиной в последний год жизни сатира «Дом сумасшедших в Москве в 1858 году», в которой она создала целую галерею карикатурных портретов своих современников, включая А.С. Хомякова, А.И. Кошелева, С. Д. Полторацкого, М.Н. Каткова, С. А. Соболевского, А. Н. Герцена и других.
Подобное вольнодумство не осталось безнаказанным - на Ростопчину ополчились все. Воспринимавшийся ранее положительно романтический характер творчества теперь ставится ей в вину. Друг юности Огарев в стихотворении «Отступнице» угрожающе пишет:
Покайтесь грешными устами,
Покайтесь искренно, тепло,
Покайтесь с горькими слезами,
Покуда время не ушло!
Просите доблестно прощенья
В измене ветреной своей
У молодого поколенья,
У всех порядочных людей.
(«Отступнице», 1857)
Чернышевский и Добролюбов обвиняют её в ретроградстве, Ростопчину стравливают с литературными соперницами: она пишет М.П. Погодину: «Первый задел меня Белинский... Меня принесли в жертву на алтаре, воздвигнутом г-же Ган... Потом меня уничтожали в пользу Павловой, Сальяс, наконец - Хвощинской» [18]. На злые нападки поэтесса отвечает не менее хлёсткими стихотворениями «Моим критикам» (1856), «Простой обзор» (1857). Критика оскорблённых мужчин быстро приобретает характер травли - над ней смеются, её игнорируют, замалчивают, а то и откровенно вредят.
Например, Соболевский (аттестованный Ростопчиной как «Неизвестный сочинитель всем известных эпиграмм» после посвящённого ей издевательского мадригала («Ах! Зачем вы не бульдог, Только пола нежного! полюбить бы вас я мог, Очень больше прежнего») [7], и считвшийся, однако, её близким другом, однажды поступил таким образом: 21-го сентября 1855 г. Е. П. Ростопчина обратилась к С. А. Соболевскому с просьбой написать к «приятелю» его Просперу Мериме: вместе с этим «препроводительным» письмом, которое, как она рассчитывала, будет также и рекомендательным, Ростопчина хотела отправить французскому писателю экземпляр своих сочинений. «Попросите его [Мериме], - писала она Соболевскому, - взять на себя труд написать по поводу моих произведений статью в какой-либо французской Revue. Очень печально, конечно, что иностранцы мало нас знают и не имеют возможности высказываться с надлежащим беспристрастием о наших соотечественниках». Судя по дальнейшей переписке с Мериме, Соболевский исполнил просьбу Е. П. Ростопчиной, притом, вероятно, с буквальной точностью, сообщив ему вместо личного ходатайства текст письма Ростопчиной и уклоняясь тем самым от необходимости высказать собственные суждения о её поэзии. Ответ Мериме был скорым, но отрицательным и очень язвительным. Он писал Соболевскому: «Я получил письмо графини Ростопчиной и два тома её стихов, о которых она просит меня дать отзыв для западных варваров. Я позабыл три из шести слов русского языка, известных мне раньше, а кроме того вы знаете, что я неспособен к суждению о лирических стихах. Все это я ей объяснил в письме» [4]. На этом переписка Ростопчиной с Мериме при посредничестве Соболевского прервалась [5]. В последующем, Евдокия Петровна уже сама связывалась с зарубежными литераторами (и довольно успешно), но, к сожалению, времени у неё уже не было.
В 1857 году у Ростопчиной обнаружили рак. В это время её муж продал все антикварные коллекции, занимаясь неудачными финансовыми операциями, и они были фактически разорены. Отношения со свекровью, ярой католичкой, были тяжёлыми. Но, несмотря на все трудности, она оставалась сильной духом и работала практически до самой смерти. Весь доход от творчеста Евдокия Петровна передавала благотворительным обществам. Последней работой её стал мемуарный рассказ о М. Ю. Лермонтове, который она написала для Александра Дюма-отца. Умерла Евдокия Ростопчина 3 (15) декабря 1858 года, в возрасте 46 лет. Похоронена на старом Пятницком кладбище в Москве, в фамильном склепе Ростопчиных.
Творчество Евдокии Ростопчиной, также как и многих выдающихся женщин в русской и зарубежной литературе, ныне практически забыто. В начале ХХ века году Владислав Ходасевич в своей снисходительной статье «Графиня Е.П. Ростопчина. Её жизнь и лирика» с первых же строк уверяет читателей, что «…Жизнь Ростопчиной, такая обычная и такая трогательная в своей банальности, всё-таки в чем-то крупнее её поэзии»[19], а отказ считать женскую литературу и поэзию частью мужской называет «наивностью». Интерес к личности Евдокии Петровны Ростопчиной начал возвращаться в конце 80-х годов ХХ века, вместе с переосмысление её незаслуженно забытого и оклеветанного творческого наследия.___________________________________________________________
[1] Адамович Г. Из разговоров с 3. Н.Гиппиус // Адамович Г. Сомнения и надежды. М., 2002. С. 67.
[2] Барсуков Н.П. Жизнь и труды М.П Погодина, Спб., 1897 г., Т.2., С. 369.
[3] Белинский В.Г. Стихотворения графини Е. Ростопчиной. 1841. Ч. 1 // Белинский В.Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. Т. 5. - М., 1954. - С. 456-458
[4] Виноградов А.К. Мериме в письмах к Соболевскому. М., 1928, - С. 153
[5] Графиня Ростопчина и Соболевский. Русский архив, 1908, кн. III, - С. 140-142
[6] Грот К.Я. Поэтесса Анна Петровна Бунина. Доклад в Обществе Древн. Письменности в 1930 г.
[7] Павлищев Л.Н. Воспоминания об А.С. Пушкине: Из семейной хроники. М., 1890. - С. 86
[8] Павлова Н. И. Формы репрезентации женской авторской субъективности в творчестве писательниц XIX в. (Писательская драма Е.П. Ростопчиной):Женщины и мужчины в контексте исторических перемен: Материалы Пятой международной научной конференции РАИЖИ и ИЭА РАН, 4 - 7 октября 2012 г., Тверь.Том 2. - 514 с.
[9] Там же.
[10] Письма к А. В. Дружинину. (1850-1863), М., 1948. С. 268
[11] Ранчин А. М. История женщины и поэтессы - в романе, повести, комедии // Ростопчина Е. П. Счастливая женщина. М.: Правда, 1991. С. 9-11.
[12] Ростопчина Е. П. Памяти Пушкина (посвящение «Дочери Дон-Жуана»). Пантеон, 1856, кн. 1.С. 2.
[13] Ростопчина Е.П. Талисман: Избранная лирика. Драма. Документы. Письма, воспоминания / Сост. В. Афанасьев. - М.: Моск. рабочий, 1987. - 319 с.
[14] там же.
[15] Там же.
[16] Сиксу Элен. Хохот Медузы // Гендерные исследования. 1999. № 3. С. 71.
[17] Строганова Е. Н. О двух векторах развития женского писательства в России XIX в.:Женщины и мужчины в контексте исторических перемен: Материалы Пятой международной научной конференции РАИЖИ и ИЭА РАН, 4 - 7 октября 2012 г., Тверь.Том 2. - 514 с.
[18] Ходасевич В. Ф. Графиня Е. П. Ростопчина: ее жизнь и лирика // Ростопчина Е. П. Счастливая женщина. М.: Правда, 1991.С.416-432.
[19] Там же.
[20] ЦГАЛИ, ф. 195, on. I, ед. хр. 2683, л. 31об. Из письма П. А. Вяземскому и А. С. Норову, товарищу министра и министру просвещения.
[21] Там же, л. ЗОоб.
[22] ЦГАЛИ, ф. 394, on. I, ед. хр. 142, лл. 19-19об.
[23] Щеблыкина Л.И. Поэзия нравственного идеала // Литература в школе. 1997. No 7. С. 27.
В названии статьи использована строка из стихотворения Е.П. Ростопчиной «Как должны писать женщины», 1840 год.