"Я знаю, что я ничего не знаю..." или рассказ о привидении
Я долго шла в это состояние. Мне был непонятен посыл многих исследователей - "мне интересна эта тема настолько, что я перестаю замечать, какие неприятности она приносит". Я сейчас в этом состоянии. Чем больше я погружаюсь в мир травмы, тем более разнообразным он открывается, с тем большим уважением, интересом и вниманием я отношусь к людям, живущим в этом мире травмы. И более того, с тем большим уважением я отношусь не только к их миру, но к миру их травмы, как к самостоятельному и целостному миру.
Да, есть метод, есть схема, система понимания и схватывания, помогающие справляться с травмой, проводить терапию. Но при этом травма и адаптация к ней настолько сильны, что шаги адаптации выкручиваются иногда совершенно витиеватым образом, таким, что добраться до этого извилистого рисунка иногда почти невозможно.
Травма как будто обладает собственным мировоззрением, интеллектом и даже личностью. Она будто утверждает: я есть, при мне человек научился тому и тому (обычно это особые способности, умения и достижения), без меня ну вот никак. Она изворачивается и требует места в жизни человека. Временами она кричит и требует: "Плохо, всё плохо, спасите, помогите". Очень часто в минуты приближения к ней она прячется так, что её никто не видит, её трудно нащупать, и она трудно отделима от приятных воспоминаний, оттого, что сердцу дорого, важно и нужно. Но если ей не изгонять, относиться к ней с уважением, признавать её, проживать и отпускать, то она хочет быть отпущенной и рассыпаться в прах, оставаясь только в воспоминаниях, которые тоже довольно быстро исчезают, оставляя место здоровью и целостности.
"...- Кто привел меня сюда? - спросил он, очнувшись. Мулей указал на меня, и я подошел к нему по ближе. - Благодарю тебя, неведомый чужестранец, ты спас меня от долгих мучений. Уже пятьдесят лет мое тело плавает по этим волнам, а дух мой был осужден возвращаться в него каждую ночь. Но теперь головы моей коснулась земля, я получил отпущение и могу удалиться к праотцам.
- Пятьдесят лет тому назад я был влиятельным, именитым человеком и жил в Алжире; страсть к наживе побудила меня снарядить корабль и заняться пиратством. Я промышлял этим ремеслом уже некоторое время, когда в Занте на корабль ко мне сел один дервиш. которому хотелось проехать бесплатно. Мы с товарищами были люди грубые и ни во что не ставили святость дервиша; я даже позволял себе насмехаться над ним. Однажды он, в благочестивом рвении, осудил мой греховный образ жизни; ночью, во время выпивки с моим штурманом, я вспомнил его слова и вскипел от гнева. Разъяренный тем, что какой-то дервиш осмелился сказать мне слова, которых я не потерпел бы даже от султана, я бросился на палубу и вонзил ему в грудь кинжал. Умирая, он проклял меня и мой экипаж, сказав, что нам не дано ни жить, ни умереть, пока мы не коснемся головой земли. Дервиш умер, мы бросили его в море и посмеялись над его угрозами. Но слова его сбылись в ту же самую ночь. Часть моего экипажа возмутилась против меня. Произошла яростная схватка; мои приверженцы были побеждены, и мятежники пригвоздили меня к мачте. Но и они погибли от полученных ран, и скоро весь мой корабль представлял собой большую могилу. У меня тоже помутилось в глазах, дыхание остановилось, я думал, что умираю. Но то было лишь оцепенение, сковавшее меня. На следующую ночь, в тот самый час, когда мы бросили дервиша в море, все мы пробудились. Жизнь вернулась, но говорить и делать мы могли лишь то, что говорили и делали в роковую ночь. Так мы плаваем уже целых пятьдесят лет - не можем ни жить, ни умереть, ибо как нам было достичь земли? С безумной радостью распускали мы все паруса каждый раз, как начиналась буря, надеясь разбиться об утесы и найти усталой голове покой на дне моря. Но это нам не удавалось. Теперь же наконец я умру. Еще раз благодарю тебя, мой неведомый спаситель! Если сокровища могут тебя вознаградить, возьми мой корабль в знак моей признательности.
Сказав это, капитан поник головой и испустил дух. Тотчас и он превратился в прах, как его спутники. Мы собрали прах в ящичек и закопали его в землю; в городе я нашел рабочих, которые починили мой корабль. С большой прибылью выменяв те товары, что имелись у меня на борту, на другие, я нанял матросов, щедро одарил моего друга Мулея и направился к себе на родину. Однако плыл я не прямым путем, а приставал к разным островам и странам, продавая свои товары. Пророк благословил мое начинание. Спустя девять месяцев я прибыл в Бальсору, удвоив наследство, полученное от умершего капитана. Мои сограждане немало удивились моим богатствам и моей удаче и полагали, что я, наверное, нашел алмазную пещеру знаменитого морехода Синдбада. Я не стал разуверять их; но с тех пор все бальсорские юноши, едва достигнув восемнадцати лет, пускались в странствия, чтобы, подобно мне, найти свое счастье. А я жил спокойно и мирно и каждые пять лет совершал путешествие в Мекку, дабы возблагодарить в святых местах господа за его милости и умолить его, чтобы он принял к себе в рай капитана и его товарищей".
Любители Гауфа узнали в этом фрагменте "Рассказ о корабле привидений" из сборника сказок "Караван". Для меня эта история о травме, которая никак не отпускает человека. Но если же человек находит смелость и встречается со своей травмой лицом к лицу, честно, не пытаясь спрятаться и убежать, то травма с уважением удаляется к праотцам, рассыпаясь в прах, и оставляя после себя роскошные дары в виде умений, навыков, знаний, опыта. Человек становится упругим, здоровым и крепким.
И уже на пути знакомства с травмой эта крепкость и упругость растёт всё больше и больше, человек вспоминает, что даже в самые трудные времена в нём есть его часть здоровая и крепкая, обладающая целостностью и упругостью. И именно эта часть позволяет жить, несмотря ни на какую искорёженность. И если этой части дать время и место сыграть свою партию, то её упругость и целостность распространяются на всё существо, постепенно захватывая и оздоравливая все больные части.
Так и в этом рассказе купец нашёл способ не испугаться и выжить в страшных условиях, не отказаться от своих убеждений и искать возможности, каждый день отвоёвывая кусочек себя у смерти и ужаса.
Да, есть метод, есть схема, система понимания и схватывания, помогающие справляться с травмой, проводить терапию. Но при этом травма и адаптация к ней настолько сильны, что шаги адаптации выкручиваются иногда совершенно витиеватым образом, таким, что добраться до этого извилистого рисунка иногда почти невозможно.
Травма как будто обладает собственным мировоззрением, интеллектом и даже личностью. Она будто утверждает: я есть, при мне человек научился тому и тому (обычно это особые способности, умения и достижения), без меня ну вот никак. Она изворачивается и требует места в жизни человека. Временами она кричит и требует: "Плохо, всё плохо, спасите, помогите". Очень часто в минуты приближения к ней она прячется так, что её никто не видит, её трудно нащупать, и она трудно отделима от приятных воспоминаний, оттого, что сердцу дорого, важно и нужно. Но если ей не изгонять, относиться к ней с уважением, признавать её, проживать и отпускать, то она хочет быть отпущенной и рассыпаться в прах, оставаясь только в воспоминаниях, которые тоже довольно быстро исчезают, оставляя место здоровью и целостности.
"...- Кто привел меня сюда? - спросил он, очнувшись. Мулей указал на меня, и я подошел к нему по ближе. - Благодарю тебя, неведомый чужестранец, ты спас меня от долгих мучений. Уже пятьдесят лет мое тело плавает по этим волнам, а дух мой был осужден возвращаться в него каждую ночь. Но теперь головы моей коснулась земля, я получил отпущение и могу удалиться к праотцам.
- Пятьдесят лет тому назад я был влиятельным, именитым человеком и жил в Алжире; страсть к наживе побудила меня снарядить корабль и заняться пиратством. Я промышлял этим ремеслом уже некоторое время, когда в Занте на корабль ко мне сел один дервиш. которому хотелось проехать бесплатно. Мы с товарищами были люди грубые и ни во что не ставили святость дервиша; я даже позволял себе насмехаться над ним. Однажды он, в благочестивом рвении, осудил мой греховный образ жизни; ночью, во время выпивки с моим штурманом, я вспомнил его слова и вскипел от гнева. Разъяренный тем, что какой-то дервиш осмелился сказать мне слова, которых я не потерпел бы даже от султана, я бросился на палубу и вонзил ему в грудь кинжал. Умирая, он проклял меня и мой экипаж, сказав, что нам не дано ни жить, ни умереть, пока мы не коснемся головой земли. Дервиш умер, мы бросили его в море и посмеялись над его угрозами. Но слова его сбылись в ту же самую ночь. Часть моего экипажа возмутилась против меня. Произошла яростная схватка; мои приверженцы были побеждены, и мятежники пригвоздили меня к мачте. Но и они погибли от полученных ран, и скоро весь мой корабль представлял собой большую могилу. У меня тоже помутилось в глазах, дыхание остановилось, я думал, что умираю. Но то было лишь оцепенение, сковавшее меня. На следующую ночь, в тот самый час, когда мы бросили дервиша в море, все мы пробудились. Жизнь вернулась, но говорить и делать мы могли лишь то, что говорили и делали в роковую ночь. Так мы плаваем уже целых пятьдесят лет - не можем ни жить, ни умереть, ибо как нам было достичь земли? С безумной радостью распускали мы все паруса каждый раз, как начиналась буря, надеясь разбиться об утесы и найти усталой голове покой на дне моря. Но это нам не удавалось. Теперь же наконец я умру. Еще раз благодарю тебя, мой неведомый спаситель! Если сокровища могут тебя вознаградить, возьми мой корабль в знак моей признательности.
Сказав это, капитан поник головой и испустил дух. Тотчас и он превратился в прах, как его спутники. Мы собрали прах в ящичек и закопали его в землю; в городе я нашел рабочих, которые починили мой корабль. С большой прибылью выменяв те товары, что имелись у меня на борту, на другие, я нанял матросов, щедро одарил моего друга Мулея и направился к себе на родину. Однако плыл я не прямым путем, а приставал к разным островам и странам, продавая свои товары. Пророк благословил мое начинание. Спустя девять месяцев я прибыл в Бальсору, удвоив наследство, полученное от умершего капитана. Мои сограждане немало удивились моим богатствам и моей удаче и полагали, что я, наверное, нашел алмазную пещеру знаменитого морехода Синдбада. Я не стал разуверять их; но с тех пор все бальсорские юноши, едва достигнув восемнадцати лет, пускались в странствия, чтобы, подобно мне, найти свое счастье. А я жил спокойно и мирно и каждые пять лет совершал путешествие в Мекку, дабы возблагодарить в святых местах господа за его милости и умолить его, чтобы он принял к себе в рай капитана и его товарищей".
Любители Гауфа узнали в этом фрагменте "Рассказ о корабле привидений" из сборника сказок "Караван". Для меня эта история о травме, которая никак не отпускает человека. Но если же человек находит смелость и встречается со своей травмой лицом к лицу, честно, не пытаясь спрятаться и убежать, то травма с уважением удаляется к праотцам, рассыпаясь в прах, и оставляя после себя роскошные дары в виде умений, навыков, знаний, опыта. Человек становится упругим, здоровым и крепким.
И уже на пути знакомства с травмой эта крепкость и упругость растёт всё больше и больше, человек вспоминает, что даже в самые трудные времена в нём есть его часть здоровая и крепкая, обладающая целостностью и упругостью. И именно эта часть позволяет жить, несмотря ни на какую искорёженность. И если этой части дать время и место сыграть свою партию, то её упругость и целостность распространяются на всё существо, постепенно захватывая и оздоравливая все больные части.
Так и в этом рассказе купец нашёл способ не испугаться и выжить в страшных условиях, не отказаться от своих убеждений и искать возможности, каждый день отвоёвывая кусочек себя у смерти и ужаса.