О подметках на душе
Как известно, мир - довольно гадкое место. И даже не потому, что кто-то там ущемляет чьи-то права, а кто-то развязывает войну или шнурки на вонючих кроссовках прямо в кабинете - хотя и это тоже. Мир становится год от года хуже внутри меня самой.
Я читаю, переходя по ссылкам новостей и страничкам в соцсетях, о 18-тилетней девочке из моего родного города, которая шла поздно вечером домой - и не дошла; и то, что от нее осталось, нашли спустя несколько дней в лесу. И внезапно, с каким-то болезненным не то страхом, не то стыдом понимаю - я уже не живая; я, кажется, почти совсем, окончательно окаменела, как какой-нибудь случайный приятель Горгоны.
Потому что первое, о чем я думаю, это не «Боже мой, бедная девочка! Бедные родители!» И даже не о том, что всю работу за ментов, ой, простите, господ полицейских выполнили, по сути, волонтерские поисковые отряды. И даже не о том, что хроники ее последних «отслеженных» действий кажутся какими-то мутными - проводил парень, но почему-то только на полдороги до дома; видели на троллейбусной остановке одну, ответила на звонок матери - и исчезла…
Я думаю о том, что все эти записи на ее стене «вконтакте» про ангелочка, улетевшего на небо, обещания заказать сорокоуст и прочая вечная память с кучей уменьшительных суффиксов; все вот это вот меня уже почти совсем не трогает. Более того; кажется мне… нелепым, что ли. Потому что в моем мозгу прочно засела гаденькая мысль: ни один человек не плохой, не хороший и уж тем более не ангел. И смерть приходит за ним именно тогда, когда кончается его срок, ни раньше, ни позже. А не за что-то или почему-то. Да, мне жаль эту обычнейшую, нормальную студентку, каких тысячи по всему городу и какой была когда-то и я. Жаль, как любое молодое существо, рано погибшее, да еще и очень неприятной, болезненной смертью. Но что ей с моей, да и с любой другой такой вот «сетевой» жалости? И ее близким, если я не могу помочь им чем-то конкретным, как это делают поисковые отряды - за что им плюс миллионы к карме?..
Видимо, с этого и начинается смерть сердца. Когда обычное проявление сострадания, без размышлений о причинах, становится чем-то мало тебе понятным.
И я еще удивляюсь, почему никак не научусь дружить с людьми, с которыми познакомилась после своих двадцати двух…
Я читаю, переходя по ссылкам новостей и страничкам в соцсетях, о 18-тилетней девочке из моего родного города, которая шла поздно вечером домой - и не дошла; и то, что от нее осталось, нашли спустя несколько дней в лесу. И внезапно, с каким-то болезненным не то страхом, не то стыдом понимаю - я уже не живая; я, кажется, почти совсем, окончательно окаменела, как какой-нибудь случайный приятель Горгоны.
Потому что первое, о чем я думаю, это не «Боже мой, бедная девочка! Бедные родители!» И даже не о том, что всю работу за ментов, ой, простите, господ полицейских выполнили, по сути, волонтерские поисковые отряды. И даже не о том, что хроники ее последних «отслеженных» действий кажутся какими-то мутными - проводил парень, но почему-то только на полдороги до дома; видели на троллейбусной остановке одну, ответила на звонок матери - и исчезла…
Я думаю о том, что все эти записи на ее стене «вконтакте» про ангелочка, улетевшего на небо, обещания заказать сорокоуст и прочая вечная память с кучей уменьшительных суффиксов; все вот это вот меня уже почти совсем не трогает. Более того; кажется мне… нелепым, что ли. Потому что в моем мозгу прочно засела гаденькая мысль: ни один человек не плохой, не хороший и уж тем более не ангел. И смерть приходит за ним именно тогда, когда кончается его срок, ни раньше, ни позже. А не за что-то или почему-то. Да, мне жаль эту обычнейшую, нормальную студентку, каких тысячи по всему городу и какой была когда-то и я. Жаль, как любое молодое существо, рано погибшее, да еще и очень неприятной, болезненной смертью. Но что ей с моей, да и с любой другой такой вот «сетевой» жалости? И ее близким, если я не могу помочь им чем-то конкретным, как это делают поисковые отряды - за что им плюс миллионы к карме?..
Видимо, с этого и начинается смерть сердца. Когда обычное проявление сострадания, без размышлений о причинах, становится чем-то мало тебе понятным.
И я еще удивляюсь, почему никак не научусь дружить с людьми, с которыми познакомилась после своих двадцати двух…