Что уйдет и что останется
В детстве и юности я была уверена, что вершина мироздания и земного счастья находится в нашей деревне. Вершина помещалась там примерно до моих лет 16-ти. У меня там было все, что только может понадобиться человеку: друзья, степень свободы и шикарный полигон для игр в виде старого колхозного элеватора. С наступлением пубертатного периода этот сказочный мирок раскрыл мне новые горизонты. Оказалось, что в деревне мне, будучи вверенной бабушке и дедушке, вечно поглощенным сельхозработами, гораздо проще было вкушать настоящей жизни, а именно: сигарет «прима», мутного самогону и первых - как это ни странно - довольно целомудренных страстей со все с теми же подросшими друзьями. Вкушение, конечно, перемежалось работой - но в том моем возрасте и здоровье, и в том ее количестве, которое отмеряла мне бабушка, работа эта была скорей чем-то вроде физкультуры - с плеером в ушах и возможностью спокойно поперебирать мысли в своей голове.
В общем, лучшего места, чем деревня, в моем нежном возрасте и представить было нельзя. И я искренне полагала, что мои родители, навещавшие нас каждые выходные и тут же по приезду обнаруживающие себя с тяпкой в руках, просто не понимают этого счастья. Ну, чего уж там - почти у всех подростков та же проблема: родители, не понимающие, Как На Самом Деле Надо Жить…
А потом я стала старше, и в какой-то момент осознание этого мирка с позиции моих родителей поразило меня так, что мигом высохли у меня все сентиментальные сопли по поводу этого дома в деревне, проданного торжествующим отцом в 2006 году. Продажа была результатом длительной скрытой войны; но одержала в ней верх природа - деды на этом огороде банально уработали себя так, что потом мы их еле выходили.
Наверное, это был первый момент, когда я действительно смогла поставить себя на место другого. И, честно говоря, ужаснулась.
Представьте себе: вы - отец сильно несовершеннолетней дочери и еще более несовершеннолетнего сына. На дворе 90е годы. Вы работаете так, как не видит во сне и ломовая кобыла. Бабушка с дедушкой для вас с супругой - подарок судьбы: готовы нянчится с внуками и на все каникулы забирать их в деревню, благо денег на какой-либо другой детско-юношеский отдых у вас все равно нет. Во внуках не чается душа, они освобождаются от любой неинтересной или слишком тяжелой работы, и даже нормо-часы обязательного летнего чтения, «что задали на лето», контролируются более-менее строго. Внуки счастливы. Все остальные, казалось бы, тоже.
Но вы каждый - каждый! - выходной, с начала мая по конец сентября, обязаны приезжать в деревню и помогать с огородом. Ну, точнее, как «обязаны»? Старики-то золото, и не устанут повторять, что для вас, только для вас и для внуков они живут на этом свете. Никаких повелительных наклонений. Они и сами, сами справятся, что поделать, «бабка никогда не жаловалась, справляется бабка, а что делать…» (цитата из бабушки). И вы, тихий, вежливый инженер, да еще и единственный сын (мой отец) - как вы после всего может взять и не приехать? Вас не так воспитали. Вы просто физически не можете быть сволочью даже чуть-чуть.
Тяжелые времена, когда с картофельного поля кормились в прямом смысле слова, позади. Внуки уже не ездят в деревню на все лето; у них учеба, подготовка к ВУЗу (я) и просто прочая всякая хрень. Но огород по-прежнему велик и прекрасен. А как же иначе? Земля не должна стоять. А «бабка такой человек, что без работы все равно не может сидеть, только работой и живем, а иначе что? Сразу ложиться и помирать». И вы каждый выходной по-прежнему приезжаете (вместе с внуками, конечно). И почти каждый раз застаете дедов (один из которых уже без палочки и ходить-то не может), лежащих пластом. После того, как они, к примеру, за пять рабочих дней, как могли, окучили 20 соток картошки. Вручную. Тяпками. А ведь при этом не далее, как в прошлое воскресенье вы договаривались, что приедете «всей бригадой» специально на эту самую картошку. Вы тогда еще долго, убедительно и очень доброжелательно говорили, что вам это сделать будет несложно, а у дедов силы уже не те, и что надо не рисковать здоровьем, а просто дождаться пятницы.
Ваше недоумение переходит в бешенство, плохо скрытое за словами сочувствия. На ваше «Почему?» вы получаете всю ту же песенку: пока мы как-то еще ползаем - надо делать, надо шевелиться, а то что ж, скажут, бабка села и сидит, мы решили - потихоньку, пока силы есть, всю жизнь работаем, кто ж за нас…
И с течением лет сперва у вашей более прагматичной жены (моя мама), а затем и у вас нарастает ощущение, что все это специально. Чтобы вы приехали, когда все уже сделано, и прочувствовали всю глубину вашей неблагодарности, что, мол, бросили стариков одних убиваться на поле. Чтобы все соседи, завидя бабушку у колодца, сочувственно начинали: «Ан-Тихоновна, бедная, как же вы справляетесь-то?..»
И вот - избавление! - дом и огород проданы. И летом у вас даже появляется время по выходным поехать и пойти туда, куда хотите вы. Но! Вас ждут в гости теперь в городскую квартиру - каждый выходной, опять же, хотя бы на полчасика, повидаться. Для вас приготовлен праздничный обед - со все той же самоотверженность, конечно; со скачками давления и чуть ли не при смерти от жара плиты, но приготовлен: «Как же, дети-внуки придут, а я их не угощу!» Говорить, что вы на минуточку, только чаю попить, предупреждать об этом заранее бессмысленно - обед будет все равно приготовлен и подан вам с молчаливой, кроткой обидой: «Ну вот, бабка старалась, а никому это не надо». И через раз во время вкушения оного обеда заводится любимая песня: не надо было продавать дом… Однажды вы, не сдержавшись, прямо так и говорите, что вы об этом огороде думаете и где вы его видали есть на свете масса мест, куда можно поехать ВМЕСТО деревни, и масса дел, которыми интересно заниматься ВАМ. Угадайте, что в ответ? Правильно! Бровки домиком, печальная улыбка: «Не знаю… Бабка всю жизнь только в деревню и рвалась и нигде больше не была, и не стремилась. Ведь там такая красота, а воздух, а лес, а природа! Какие там ваши... (нужное вписать)».
Всю жизнь вы вынуждены лавировать, дипломатничать, пытаться жить так, как хотите вы, и при этом «не бросать». Здесь стоит заметить, что никакие ваши облегчающие быт подарки (вроде автоматической стиральной машины) приняты не будут: куда-нам-мы-старой-обойдемся-забери. Вы предлагаете забирать белье в стирку, приходить убираться, готовить - а вам в ответ знакомый рефрен: «Не надо, пока я сама справляюсь - я буду делать, вы только проведать приходите чаще», - и на этом бабушка стоит, как защитник Сталинграда на берегу Волги. В итоге - очередные приступы от непосильной уже работы, в ваше отсутствие, разумеется.
И ведь все это иезуитство - оно не со зла. Не из жажды испортить вам жизнь, вечным чувством вины заставлять вас делать то, что нужно им. Они в самом деле любят и вас, и ваших детей - своих внуков, и в самом деле отдадут вам и за вас все, не колеблясь. Просто эти люди - они сами всю жизнь прожили ТАК, и они просто не понимают, не хотят понимать, что может быть по-другому. Да и поздно им это понимать.
Дед совсем сдал, временами уже не узнает никого, падает с кровати и не может подняться - в последний месяц отказало все, кроме, по-моему, пищеварения. Бабушка сидела с ним пять дней в неделю, на выходные приезжал отец. В Рождество бабушка с очередной аритмией уехала в больницу, а с дедом, которого теперь нельзя оставить одного и на час, отец сидит, бросив работу пока что за свой счет. Моя мама считает, что хорошо всем, кроме отца, и не спешит хлопотать над ними горлицей. Она говорит, что ему просто не надо бегать к ним по первому бабушкину зову - и все. Сколько это все еще будет продолжаться - неизвестно. Как ему помочь - не очень понятно. Ни про сиделок, ни про иную помощь, кроме присутствия отца, бабушка не хочет и слышать.
Я давно уже отплакала по ним и отгоревала. Я помню о них много хорошего; так же как помнит это и мой отец, и моя мама. Но я простилась с теми дедами, которых помню. Я не знаю, как и чем меня за такие мысли шарахнет мироздание - но я хочу одного: чтобы все это наконец закончилось. Для всех.
В общем, лучшего места, чем деревня, в моем нежном возрасте и представить было нельзя. И я искренне полагала, что мои родители, навещавшие нас каждые выходные и тут же по приезду обнаруживающие себя с тяпкой в руках, просто не понимают этого счастья. Ну, чего уж там - почти у всех подростков та же проблема: родители, не понимающие, Как На Самом Деле Надо Жить…
А потом я стала старше, и в какой-то момент осознание этого мирка с позиции моих родителей поразило меня так, что мигом высохли у меня все сентиментальные сопли по поводу этого дома в деревне, проданного торжествующим отцом в 2006 году. Продажа была результатом длительной скрытой войны; но одержала в ней верх природа - деды на этом огороде банально уработали себя так, что потом мы их еле выходили.
Наверное, это был первый момент, когда я действительно смогла поставить себя на место другого. И, честно говоря, ужаснулась.
Представьте себе: вы - отец сильно несовершеннолетней дочери и еще более несовершеннолетнего сына. На дворе 90е годы. Вы работаете так, как не видит во сне и ломовая кобыла. Бабушка с дедушкой для вас с супругой - подарок судьбы: готовы нянчится с внуками и на все каникулы забирать их в деревню, благо денег на какой-либо другой детско-юношеский отдых у вас все равно нет. Во внуках не чается душа, они освобождаются от любой неинтересной или слишком тяжелой работы, и даже нормо-часы обязательного летнего чтения, «что задали на лето», контролируются более-менее строго. Внуки счастливы. Все остальные, казалось бы, тоже.
Но вы каждый - каждый! - выходной, с начала мая по конец сентября, обязаны приезжать в деревню и помогать с огородом. Ну, точнее, как «обязаны»? Старики-то золото, и не устанут повторять, что для вас, только для вас и для внуков они живут на этом свете. Никаких повелительных наклонений. Они и сами, сами справятся, что поделать, «бабка никогда не жаловалась, справляется бабка, а что делать…» (цитата из бабушки). И вы, тихий, вежливый инженер, да еще и единственный сын (мой отец) - как вы после всего может взять и не приехать? Вас не так воспитали. Вы просто физически не можете быть сволочью даже чуть-чуть.
Тяжелые времена, когда с картофельного поля кормились в прямом смысле слова, позади. Внуки уже не ездят в деревню на все лето; у них учеба, подготовка к ВУЗу (я) и просто прочая всякая хрень. Но огород по-прежнему велик и прекрасен. А как же иначе? Земля не должна стоять. А «бабка такой человек, что без работы все равно не может сидеть, только работой и живем, а иначе что? Сразу ложиться и помирать». И вы каждый выходной по-прежнему приезжаете (вместе с внуками, конечно). И почти каждый раз застаете дедов (один из которых уже без палочки и ходить-то не может), лежащих пластом. После того, как они, к примеру, за пять рабочих дней, как могли, окучили 20 соток картошки. Вручную. Тяпками. А ведь при этом не далее, как в прошлое воскресенье вы договаривались, что приедете «всей бригадой» специально на эту самую картошку. Вы тогда еще долго, убедительно и очень доброжелательно говорили, что вам это сделать будет несложно, а у дедов силы уже не те, и что надо не рисковать здоровьем, а просто дождаться пятницы.
Ваше недоумение переходит в бешенство, плохо скрытое за словами сочувствия. На ваше «Почему?» вы получаете всю ту же песенку: пока мы как-то еще ползаем - надо делать, надо шевелиться, а то что ж, скажут, бабка села и сидит, мы решили - потихоньку, пока силы есть, всю жизнь работаем, кто ж за нас…
И с течением лет сперва у вашей более прагматичной жены (моя мама), а затем и у вас нарастает ощущение, что все это специально. Чтобы вы приехали, когда все уже сделано, и прочувствовали всю глубину вашей неблагодарности, что, мол, бросили стариков одних убиваться на поле. Чтобы все соседи, завидя бабушку у колодца, сочувственно начинали: «Ан-Тихоновна, бедная, как же вы справляетесь-то?..»
И вот - избавление! - дом и огород проданы. И летом у вас даже появляется время по выходным поехать и пойти туда, куда хотите вы. Но! Вас ждут в гости теперь в городскую квартиру - каждый выходной, опять же, хотя бы на полчасика, повидаться. Для вас приготовлен праздничный обед - со все той же самоотверженность, конечно; со скачками давления и чуть ли не при смерти от жара плиты, но приготовлен: «Как же, дети-внуки придут, а я их не угощу!» Говорить, что вы на минуточку, только чаю попить, предупреждать об этом заранее бессмысленно - обед будет все равно приготовлен и подан вам с молчаливой, кроткой обидой: «Ну вот, бабка старалась, а никому это не надо». И через раз во время вкушения оного обеда заводится любимая песня: не надо было продавать дом… Однажды вы, не сдержавшись, прямо так и говорите, что вы об этом огороде думаете и где вы его видали есть на свете масса мест, куда можно поехать ВМЕСТО деревни, и масса дел, которыми интересно заниматься ВАМ. Угадайте, что в ответ? Правильно! Бровки домиком, печальная улыбка: «Не знаю… Бабка всю жизнь только в деревню и рвалась и нигде больше не была, и не стремилась. Ведь там такая красота, а воздух, а лес, а природа! Какие там ваши... (нужное вписать)».
Всю жизнь вы вынуждены лавировать, дипломатничать, пытаться жить так, как хотите вы, и при этом «не бросать». Здесь стоит заметить, что никакие ваши облегчающие быт подарки (вроде автоматической стиральной машины) приняты не будут: куда-нам-мы-старой-обойдемся-забери. Вы предлагаете забирать белье в стирку, приходить убираться, готовить - а вам в ответ знакомый рефрен: «Не надо, пока я сама справляюсь - я буду делать, вы только проведать приходите чаще», - и на этом бабушка стоит, как защитник Сталинграда на берегу Волги. В итоге - очередные приступы от непосильной уже работы, в ваше отсутствие, разумеется.
И ведь все это иезуитство - оно не со зла. Не из жажды испортить вам жизнь, вечным чувством вины заставлять вас делать то, что нужно им. Они в самом деле любят и вас, и ваших детей - своих внуков, и в самом деле отдадут вам и за вас все, не колеблясь. Просто эти люди - они сами всю жизнь прожили ТАК, и они просто не понимают, не хотят понимать, что может быть по-другому. Да и поздно им это понимать.
Дед совсем сдал, временами уже не узнает никого, падает с кровати и не может подняться - в последний месяц отказало все, кроме, по-моему, пищеварения. Бабушка сидела с ним пять дней в неделю, на выходные приезжал отец. В Рождество бабушка с очередной аритмией уехала в больницу, а с дедом, которого теперь нельзя оставить одного и на час, отец сидит, бросив работу пока что за свой счет. Моя мама считает, что хорошо всем, кроме отца, и не спешит хлопотать над ними горлицей. Она говорит, что ему просто не надо бегать к ним по первому бабушкину зову - и все. Сколько это все еще будет продолжаться - неизвестно. Как ему помочь - не очень понятно. Ни про сиделок, ни про иную помощь, кроме присутствия отца, бабушка не хочет и слышать.
Я давно уже отплакала по ним и отгоревала. Я помню о них много хорошего; так же как помнит это и мой отец, и моя мама. Но я простилась с теми дедами, которых помню. Я не знаю, как и чем меня за такие мысли шарахнет мироздание - но я хочу одного: чтобы все это наконец закончилось. Для всех.