по реестру ЖЗЛ
Возвращаясь к теме дорогой юдофилии. Вот тут «Гардиан» выложила видео про квинтэссенцию фрустрированного человека. Смотришь и думаешь про себя: по ощущениям - один в один, тоже жизнь не клеится, хочется к раввину… Только в отличие от героя, я даже circumcision по слогам не прочту. Circumfession вернее.
А тут еще такое дело: Вагрича Бахчаняна не стало. Одно дело быть талантом эпохи, а другое, когда ты к тому же армяно-украинский еврей. То есть на роду написано по реестру ЖЗЛ проходить. Ну, вот кто за исключением Битова и Юза такие довлатовские истории сегодня может рассказать:
Наставники в искусстве, которых мне подарила судьба, стали моей семьей. Благодаря студии я познакомился с одним из лидеров украинского авангарда Василием Дмитриевичем Ермиловым, другом Хлебникова, Бурлюка, Татлина. Он мне очень много дал. Это был интеллигентный, симпатичный человек. Правда, обиженный на власть, поскольку, несмотря на свою славу, жил в 60-е на минимальную пенсию, а жена его работала уборщицей. Василий Дмитриевич обычно говорил: “Идемте погуляем, я вам кое-что покажу” (мы были на “вы”). Гуляем, и он говорит: “Вот в этом доме жил Вова”. “Какой Вова?” - спрашиваю я. “Ну Вова. Татлин”. - И далее следовал рассказ. С Татлиным Ермилов, оказывается, знаком был чуть ли не с детства, поскольку Татлин жил в Харькове с семнадцати-восемнадцати лет. Или гуляем, и Василий Дмитриевич замечает: “Вот здесь Витя снимал комнату, я у него бывал”. - “Какой Витя?” - “Хлебников”. Велимир был Виктором, Витей, а Василия Дмитриевича в письмах называл Асей. Не Васей, а Асей. “В комнате, которую снимал Витя Хлебников, не было ничего. Разве что кровать солдатская, чуть ли не без матраса...” - продолжал Василий Дмитриевич. Стихи Хлебников писал на подоконнике. В старых харьковских домах очень широкие, как стол, подоконники, там даже можно было лечь. Однажды Василий Дмитриевич пришел к Виктору, а тот лежит на подоконнике без сил и просит: “Ася, помоги мне, я уже сутки не спал: пошли стихи, у меня просто нет сил. Возьми тетрадь, возьми перо, я буду диктовать”. Хлебников так много диктовал, что Ермилов тоже несколько часов без перерыва писал. Позже тетрадь этих стихотворений, исправленных Велимиром, осталась у Василия Дмитриевича.