Владимир Маяковский «Лицо классового врага», 1928 г.
I. Буржуй-нуво
Распознать буржуя - просто (знаем ихнюю орду!):
толстый, низенького роста и с сигарою во рту.
Даже самый молодой - зуб вставляет золотой.
Чудно стрижен, гладко брит... Омерзительнейший вид.
А из лысинных целин подымается - цилиндр.
Их, таких, за днями дни - раздраконивал Дени.
А буржуй - завел бородку (зря соваться - нет причин),
влез, как все, в косоворотку и почти неотличим.
Вид под спеца, худ с лица - не узнаешь подлеца.
Он вшой копошится на вашем теле, никак не лезет в тузы,
гнездится под вывеской разных артелей,
дутых, как мыльный пузырь.
Зал парадных не любит он, по задворкам ищите хвата.
Где-то он закупает лен, где-то хлеб у нас перехватывает.
Он лавку украсит сотнею ваз...
Куда государственным органам!
В такую любезность обсахарит вас, что вы прослезитесь растроганно.
Не сам штурмует, тих да хитёр, сначала движется парламентёр:
он шлет в канцелярский замок
своих расфуфыренных самок.
Бывает, раскиснет партиец иной:
- И мне бы влюбиться в звезду из кино! - мечтает, ничем не замаран...
А частник встает за его спиной, как демон сзади Тамары.
"Не угодно ли взаймы? Что вы? Ах! Сочтемся мы!.."
И идет заказ на сии дрова в артель гражданина Сидорова.
Больше, Сидоров, подноси даров! И буржуй, от чувства великого,
из уральского камня, с ласкою, им чернильницу с бюстом Рыкова
преподнес в годовщину февральскую.
Он купил у дворника брюки (прозодежда для фининспектора), -
а в театре сияют руки всей игрой бриллиантного спектра.
У него обеспечены рублики - всем достояньем республики.
Миллионом набит карман его, а не прежним советским "лимоном".
Он мечтает узреть Романова... Не Второго - а Пантелеймона.
На ложу в окно театральных касс тыкая ногтем лаковым,
он дает социальный заказ на "Дни Турбиных" - Булгаковым.
Хотя буржуй и лицо перекрасил и пузо не выглядит грузно -
он волк, он враг рабочего класса, он должен быть понят и узнан.
Там, где речь о личной выгоде, у него глаза навыкате.
Там, где можно пролезть для своих нажив, там его глаза - ножи.
Не тешься, товарищ, мирными днями. Сдавай добродушие в брак.
Товарищи, помните: между нами орудует классовый враг.
II. Новый кулак
Кулака увидеть - просто - посмотри любой агит.
Вон кулак: ужасно толстый, и в гармошку сапоги.
Ходит - важный, волосья - припомажены.
Цепь лежит тяжелым грузом на жилетке через пузо.
Первый пьяница кулак. Он гуляка из гуляк -
и целуется с попами, рабселькорам на память.
Сам, отбился от руки, всё мастачат батраки.
Сам, прельщен оконным светом, он, елозя глазом резвым,
ночью преда сельсовета стережет своим обрезом.
Кулака чернят - не так ли? - все плакаты, все спектакли.
Не похож на кулачество этот портрет. Перекрасил кулак и вид и масть.
Кулаков таких почти и нет, изменилась кулачья видимость.
Сегодня кулак и пашет, и сам на тракторе
прет, коптя, он лыко сам дерет по лесам - чтоб лезть в исполком в лаптях.
Какой он кулак?! Помилуй бог! Его ль кулаком назовем?
Он первый выплатил свой налог и первый купил заем.
А зерно - запрятано чисто и опрятно.
Спекульнуть получше на голодный случай.
У него никакого батрачества, крестьянин лучшего качества.
На семейном положеньице, - чтоб не было зря расходца,
каждый сын весною женится, а к зиме опять расходится.
Пашут поле им от семи до семи батраков семнадцать под видом семьи.
Попробуй разобраться! Иной работник еще незрел,сидит под портретом Рыкова,
а сам у себя ковыряет в ноздре,ленясь, дремля и покрикивая.
То ли дело - кулак: обхождение - лак. Все дворы у него, у черта, учтены корыстным учетом:
кто бедняк и который богатый, где овца, где скот рогатый,
У него на одной на сажени семенные культуры рассажены.
Напоказ, для начальства глазастого, де - с культурой веду хозяйство.
Но попрежнему десятинами от трехполья веет сединами.
И до этого дня наш советский бедняк голосит на работе "Дубину",
а новейший кулак от культурнейших благ приобрел за машиной машину.
"Эх, железная, пустим, Деревенщина - сама пойдет. Заплатит, - получим и пустим".
Лицо приятное, ласковый глаз, улыбка не сходит с губ.
Скостит на копейку задолженность с вас, чтоб выпотрошить - рупь.
Год, другой - и вся округа в кабалу затянута туго.
Трут в поклонах лбом онучи: "Почет Иван Пантелеймонычу".
Он добряк, но дочь, комсомолку, он в неделю со света сживет.
"Где была? Рассказывай толком! Набивала детьми живот?"
Нет управы. Размякло начальство от его угощения частого.
Не с обрезом идет под вечер, - притворясь, что забыл о вражде,
с чаем слушает радиоречи - уважаемых вождей.
Не с обрезом идет такой мужик. Супротив милиции...
Где ж им?! Но врагу своему сегодня гужи он намажет салом медвежьим.
И коняга, страшась медведя, разнесет того, кто едет.
Собакой сидит на своем добре. У ямы, в кромешной темени,
зарыта деньга и хлеб, - и обрез зарыт до поры до времени.
Кулак орудует, нечего спать. Будем крепче, чем кремни.
Никаким обрезом обратно и вспять не повернуть советского времени.
Хотя кулак лицо перекрасил и пузо не выглядит грузно -
он враг и крестьян, и рабочего класса, он должен быть понят и узнан.
Там, где речь о личной выгоде, у него глаза навыкате.
Там, где брюхо голодом пучит, там кулачьи лапы паучьи.
Не тешься, товарищ, мирными днями, сдавай добродушие в брак.
Товарищ, помни: между нами орудует классовый враг.