Кок 80 лвл
Однажды в конце 1920-х один парусник возвращался через Атлантику домой. Внезапно на борту случился пожар, при тушении которого сильно пострадал кок. Вместо него стряпать был временно назначен молодой матрос, для которого этот рейс был первым, а в помощь ему дали примерно такого же.
Ребята, до сей поры никогда ничем подобным не занимавшиеся, всё же призвали на помощь всю свою изобретательность и на ходу придумывали более-менее разнообразные блюда из давно насточертевшего - и не очень богатого - набора продуктов, что был на борту, за что немедленно снискали благодарность команды и снисходительность капитана.
И вот затеяли они приготовить очередную ффкусняшку, но выяснили, что кончилась краснокочанная капуста. Проблема была решена самым простым и радикальным путём: использовали белокочанную, подкрасив её суриком.
Команда блевала и дристала на всю Атлантику двое суток подряд...
[А звали того молодого матроса... >>>]А звали того молодого матроса...
...Гюнтер Прин.
Да-да, тот самый Гюнтер Прин. Бык Скапа-Флоу.
«...Начали мы в пятницу. На парусном флоте пятница - день солонины. Балкенхоль и Тайсон* просто бросали куски солонины в котёл и отваривали их. А потом мы сами были свидетелями того, как это варево действовало на наши зубы и желудки.
* Предыдущие коки.
Мы поступили иначе: провернули мясо вместе со старым хлебом через мясорубку и из фарша налепили биточков… После обеда мы прошли через носовой кубрик и «синагогу»* и собрали самые лестные отзывы: «С момента моего последнего миссионерского костреца я не ел ничего столь вкусного», - сказал Кремер, похлопывая себя по животу…
* Ещё один кубрик на паруснике «Гамбург».
Суббота на парусном флоте была рыбным днём. Когда мы выставили на баке фрикадельки из трески, наша популярность стала угрожающей.
В воскресенье мы намеревались приготовить консервы с краснокочанной капустой и пудинг «Гроссер Ханс»*. Мясные консервы и остатки хлеба для пудинга имелись. Но мы не смогли найти краснокочанную капусту. Я послал Циппеля на корму в лазарет, чтобы спросить у Тайсона, где она находится. Циппель вернулся и сообщил, что краснокочанной капусты больше нет, осталась только белокочанная.
* Важная особа (разг.).
Я в раздумье пожевал мундштук трубки. Это было бы нашей неудачей, так как белокочанная капуста по традиции не соответствовала воскресенью.
- Разрази меня гром, - сказал Циппель озабоченно, - они придут и поколотят нас. - Он не строил себе никаких иллюзий по поводу людской благодарности. - Может, подкрасим капусту малиновым соком? - предложил он.
Я отрицательно покачал головой:
- Его не хватит. Подожди-ка, подожди… Так, я нашёл! Иди-ка к боцману и попроси сурик. А если он спросит, зачем, то скажи, что мы хотим покрасить камбуз.
Циппель понимающе подмигнул и, свистя сквозь зубы, исчез.
Когда он вернулся, мы сначала попробовали с суриком на вареве в одной консервной банке. Белокочанная капуста покраснела так, как будто она никогда и не была белой…
В обед за добавкой трижды прибегали бачковые - так понравилась всем «краснокочанная капуста». Сами мы к ней не прикасались, жадно поглощая припасы, которые пробуждали аппетит - спаржу, какао и «Гроссер Ганс»…
Был прекрасный, ясный день, штиль и никакого повода для морской болезни. Однако спустя четыре часа после обеда матрос Шлегельбергер вышел на верхнюю палубу, перегнулся через леера, и из него весь обед вышел такой струёй, какая характерна для «сухопутных крыс» во время шестибалльного шторма.
Спустя полчаса оба толчка в гальюне были заняты, а рядом стояла очередь с расстёгнутыми поясами и торопила сидящих, от нетерпения стуча кулаками по переборке.
На шканцах на прямых ногах, как на ходулях, из угла в угол напряжённо вышагивал Шлангенгрипер* с бледно-зелёным лицом. Время от времени он исчезал в проёме капитанской будки, где был оборудован его индивидуальный гальюн.
* Капитан.
Ещё полчаса спустя в большой сетке под бушпритом плотно, бок о бок, сидела вся команда и унавоживала поверхность моря.
- С голыми задами над голым морем, - ухмыльнулся Циппель.
Но смех тут же застрял в его горле. Дверь распахнулась, и перед нами возник Шлангенгрипер.
- А… вы тут, оказывается, совершенно здоровые, на вашем камбузе… - обвёл он камбуз колючим взглядом.
Я подумал уже, что он обнаружит бачок с какао и миску со спаржей на столе. Но нет! Он подошёл к плите, наклонился к бачкам и обнюхал их.
Потом он ткнул указательным пальцем в бачок с «краснокочанной капустой», повернулся и сунул палец нам под нос: палец был красным.
- Эт-то что? - прошипел он.
- Сурик, - ответил Циппель. Он произнёс это таким невинным тоном, будто сурик в бачке с капустой - обычное дело.
Шлангенгрипер в ответ не смог произнести ни слова. Его трясло, как паровой котёл под давлением. Я уверен, что его первым желанием было нас отдубасить. И мне кажется также, что от побоев нас спасла только Божья заповедь о любви к ближнему.
- Вон отсюда! - прошипел он. - Возвращайтесь в кубрик и продолжайте свою службу! Завтра в четыре утра на вахту!
Это была «собачья вахта», или просто «собака», самая трудная из вахт.
Мы направились к выходу. На пороге он снова окликнул нас:
- Вы должны молчать о вашей глупой выходке. Никому ни слова, понятно?!
И он удалился в направлении кормы.
Шлангенгрипер был умным человеком. С помощью опия, касторки и молчания он устранил последствия нашей выходки в три дня».
(Гюнтер Прин. "Мой путь в Скапа-Флоу". Берлин, 1940)
Ребята, до сей поры никогда ничем подобным не занимавшиеся, всё же призвали на помощь всю свою изобретательность и на ходу придумывали более-менее разнообразные блюда из давно насточертевшего - и не очень богатого - набора продуктов, что был на борту, за что немедленно снискали благодарность команды и снисходительность капитана.
И вот затеяли они приготовить очередную ффкусняшку, но выяснили, что кончилась краснокочанная капуста. Проблема была решена самым простым и радикальным путём: использовали белокочанную, подкрасив её суриком.
Команда блевала и дристала на всю Атлантику двое суток подряд...
[А звали того молодого матроса... >>>]А звали того молодого матроса...
...Гюнтер Прин.
Да-да, тот самый Гюнтер Прин. Бык Скапа-Флоу.
«...Начали мы в пятницу. На парусном флоте пятница - день солонины. Балкенхоль и Тайсон* просто бросали куски солонины в котёл и отваривали их. А потом мы сами были свидетелями того, как это варево действовало на наши зубы и желудки.
* Предыдущие коки.
Мы поступили иначе: провернули мясо вместе со старым хлебом через мясорубку и из фарша налепили биточков… После обеда мы прошли через носовой кубрик и «синагогу»* и собрали самые лестные отзывы: «С момента моего последнего миссионерского костреца я не ел ничего столь вкусного», - сказал Кремер, похлопывая себя по животу…
* Ещё один кубрик на паруснике «Гамбург».
Суббота на парусном флоте была рыбным днём. Когда мы выставили на баке фрикадельки из трески, наша популярность стала угрожающей.
В воскресенье мы намеревались приготовить консервы с краснокочанной капустой и пудинг «Гроссер Ханс»*. Мясные консервы и остатки хлеба для пудинга имелись. Но мы не смогли найти краснокочанную капусту. Я послал Циппеля на корму в лазарет, чтобы спросить у Тайсона, где она находится. Циппель вернулся и сообщил, что краснокочанной капусты больше нет, осталась только белокочанная.
* Важная особа (разг.).
Я в раздумье пожевал мундштук трубки. Это было бы нашей неудачей, так как белокочанная капуста по традиции не соответствовала воскресенью.
- Разрази меня гром, - сказал Циппель озабоченно, - они придут и поколотят нас. - Он не строил себе никаких иллюзий по поводу людской благодарности. - Может, подкрасим капусту малиновым соком? - предложил он.
Я отрицательно покачал головой:
- Его не хватит. Подожди-ка, подожди… Так, я нашёл! Иди-ка к боцману и попроси сурик. А если он спросит, зачем, то скажи, что мы хотим покрасить камбуз.
Циппель понимающе подмигнул и, свистя сквозь зубы, исчез.
Когда он вернулся, мы сначала попробовали с суриком на вареве в одной консервной банке. Белокочанная капуста покраснела так, как будто она никогда и не была белой…
В обед за добавкой трижды прибегали бачковые - так понравилась всем «краснокочанная капуста». Сами мы к ней не прикасались, жадно поглощая припасы, которые пробуждали аппетит - спаржу, какао и «Гроссер Ганс»…
Был прекрасный, ясный день, штиль и никакого повода для морской болезни. Однако спустя четыре часа после обеда матрос Шлегельбергер вышел на верхнюю палубу, перегнулся через леера, и из него весь обед вышел такой струёй, какая характерна для «сухопутных крыс» во время шестибалльного шторма.
Спустя полчаса оба толчка в гальюне были заняты, а рядом стояла очередь с расстёгнутыми поясами и торопила сидящих, от нетерпения стуча кулаками по переборке.
На шканцах на прямых ногах, как на ходулях, из угла в угол напряжённо вышагивал Шлангенгрипер* с бледно-зелёным лицом. Время от времени он исчезал в проёме капитанской будки, где был оборудован его индивидуальный гальюн.
* Капитан.
Ещё полчаса спустя в большой сетке под бушпритом плотно, бок о бок, сидела вся команда и унавоживала поверхность моря.
- С голыми задами над голым морем, - ухмыльнулся Циппель.
Но смех тут же застрял в его горле. Дверь распахнулась, и перед нами возник Шлангенгрипер.
- А… вы тут, оказывается, совершенно здоровые, на вашем камбузе… - обвёл он камбуз колючим взглядом.
Я подумал уже, что он обнаружит бачок с какао и миску со спаржей на столе. Но нет! Он подошёл к плите, наклонился к бачкам и обнюхал их.
Потом он ткнул указательным пальцем в бачок с «краснокочанной капустой», повернулся и сунул палец нам под нос: палец был красным.
- Эт-то что? - прошипел он.
- Сурик, - ответил Циппель. Он произнёс это таким невинным тоном, будто сурик в бачке с капустой - обычное дело.
Шлангенгрипер в ответ не смог произнести ни слова. Его трясло, как паровой котёл под давлением. Я уверен, что его первым желанием было нас отдубасить. И мне кажется также, что от побоев нас спасла только Божья заповедь о любви к ближнему.
- Вон отсюда! - прошипел он. - Возвращайтесь в кубрик и продолжайте свою службу! Завтра в четыре утра на вахту!
Это была «собачья вахта», или просто «собака», самая трудная из вахт.
Мы направились к выходу. На пороге он снова окликнул нас:
- Вы должны молчать о вашей глупой выходке. Никому ни слова, понятно?!
И он удалился в направлении кормы.
Шлангенгрипер был умным человеком. С помощью опия, касторки и молчания он устранил последствия нашей выходки в три дня».
(Гюнтер Прин. "Мой путь в Скапа-Флоу". Берлин, 1940)