Большая трагедия 12

Sep 03, 2024 05:09


- Вопрос дня! - объявил Игорь. - Почему Альберу не пришло в голову раньше обратиться за помощью к Герцогу? Зачем влезать в долги, если есть такой разумный и законный способ?

- Что-то мешало, а теперь перестало мешать, - предположил Витек.



- Гордость? Он ее потерял после встречи с евреем? - предположила Наталья.

- Потерял он ее или нет, если она была и проявлялась в решении не обращаться за помощью к государю, вопрос остается в силе. Почему эта помощь могла его унизить?

- Официальная (или, если хотите, "лицевая") версия: Альбер ждал смерти отца, а теперь понял порочность этого ожидания, - сказал Сигизмунд.

- Почему он, вместо того чтобы ждать смерти отца, не обратился за помощью к Герцогу? - спросил клерк.

Все тяжело вздохнули.

- Варианты, - объявила Гюльчитай:

1) Герцог может встать на сторону Барона ввиду его семейного старшинства;

2) Альбер в чем-то виновен перед отцом (например, в попытке его обокрасть), из-за чего Герцог может отказать ему в поддержке;

3) недавно вступивший на престол Герцог еще не вошел в силу и не может повлиять на Барона;

4) Альбер испытывает к Герцогу недоверие в связи с загадочной смертью его отца.

- Я так понимаю, нас интересует только последний вариант? - спросила Наталья.

- Вариант с кражей тоже может оказаться релевантен, - заметил Игорь, - правда пока у нас мотив кражи ни в какую линию не встраивается.

- Перейдем к причине решения ехать к Герцогу, - предложил Юра.

- Варианты, - объявила Гюльчитай:



1) изменение ситуации при дворе, ставшее причиной визита Соломона и связанное либо с началом правления Герцога, либо с поведением Клотильды на турнире;

2) Альбер почувствовал себя в ситуации, близкой к той, в которой некогда оказался Герцог - конфликт с отцом, дающий пищу домыслам о желании его убить; обратившись к нему за помощью, он покажет свою веру в невиновность государя;

3) Альбер надеется найти у Герцога управу не только на Барона, но и на Соломона;

4) выказывая стремление к мирному решению конфликта, Альбер желает застраховаться на случай убийства отца кем-либо.

Все одобрительно кивнули.

- С Ивана подозрение снимаем? - спросил Сигизмунд.

- Думаешь, еврей не отпустит ему яд бесплатно? - усмехнулся Витек.

- Нет, Иван остается под подозрением, - сказал Юра. - То, что мы его давно не упоминали, не означает, что мы не принимаем во внимание вероятность того, что любая из предполагаемых нами драм разыгрывается для него.

- Про Клотильду хотелось бы подробнее, - сказала Лена.

Все переглянулись.

Гюльчитай пожала плечами и посмотрела на Юру.

Тот почесал затылок.

- Ну, хорошо, - начал он. - Наталья недавно заикнулась о изгнании Клотильды и я подумал, что мы ей в последнее время тоже уделяли мало внимания. А тут еще Гюльчитай обмолвилась о возможной связи визита Соломона с изменившейся ситуацией при дворе. В-общем, картинка начала вырисовываться.

Клотильда - мать Герцога, до его воцарения правившая страной и, возможно, до сих пор сохранявшая влияние на сына. Однако открывшаяся на турнире ее связь с Делоржем дала повод для подозрения, что он причастен к смерти ее мужа. Делорж - покровитель и в то же время клиент Соломона, так как для ухаживания за государыней, конечно, требовались большие деньги. Ростовщик является к Альберу в надежде поправить свое положение, но и не может скрыть ненависть к нему, ставшему виновником краха Делоржа, отсюда нотки угрозы в его речах. Альбер становится как бы вдвойне его должником. Понимая нынешнее положение Соломона, молодой рыцарь чувствует свои руки развязанными: он может просто ограбить ростовщика и даже повесить его, поскольку теперь за него заступаться некому. Альбер так увлекается, что выгоняет Соломона, когда тот предлагает ему деньги. Свою роль сыграл, разумеется, и мотив убийства отца: еврей как будто признается в соучастии Делоржу и позволяет Альберу почувствовать себя на месте карающего Герцога-сына. Поэтому, когда он вспоминает, что ему нужны деньги, решает действовать по-государственному чинно - написать расписку. Однако тут же догадывается, что евреи, по всей видимости, в ближайшее время будут у Герцога не в чести. Ну, и отправиться в итоге к Герцогу за решением проблем - это уже сам бог велел.

- Если он такой преданный вассал Герцога, почему не отправился к нему сразу? - спросил Сигизмунд. - Не мог упустить случая покуражиться над представителем враждебной партии?

- Возможно, но скорее всего, он не чувствовал себя безусловным однопартийцем Герцога до встречи с Соломоном и хотел просто воспользоваться ситуацией с максимальной выгодой для себя, прижать еврея к ногтю. К тому же, Герцога могло дискредитировать сходство семейных ситуаций, мол, берет под покровительство сыновей, желающих смерти своим отцам. Но к концу встречи Альбер, вероятно, почувствовал себя на одной волне с государем и решил, так сказать, официально вступить в его партию.

Все задумались.

- "Сенсационная" линия? - первым выразил общую мысль Федя.

- Похоже, она, - почесал затылок Юра.

Склизкая Шваль презрительно сплюнул.

- Интертекстуальные или контекстуальные аргументы имеются? - спросила Лена.

- Исторический граф де Лорж, как уже было сказано, убил своего короля, - подала голос Зоя, - и хотя это произошло случайно, его вдова Екатерина Медичи люто ненавидела графа и позже во время религиозных войн во Франции, взяв его в плен и нарушив обещание сохранить жизнь сдавшимся, приказала казнить.

- Отчасти "Гамлет", - сказала Галя. - Помимо мести любовнику матери, убившему отца, и серии отравлений, важен коррелирующий с нашим мистическим сюжетом призрак отца, требующий этой мести.

- Остальное как-то не очень, - почесал затылок Игорь.

- Через посредство "русского Гамлета", как называли Павла I, будет получше, - сказала Зоя. - Любовник матери становится фаворитом, обиженный сын - государем.

- У нас же на Павла I Герцог-отец проецируется, - напомнил Федя.

- У нас не аллюзионная пьеса, а возможный аллюзионный план пьесы, который не обязан быть линейным, - напомнила Зоя.

- Иначе говоря, в аллюзионном плане у нас тоже столбики, - сказал Витек.

- А как насчет мыши? - громко спросил Сторожевский.

- Мы уже говорили, что она, возможно, тоже из "Гамлета", - напомнила Лена.

- Я про неопределенность. Есть она в этом образе?

- Есть мотив кражи, - заметил Витек.

- Вроде нет никаких неопределенностей, - почесал затылок Юра, - Альбер, вероятно, имеет в виду, что нищ как церковная мышь.

- Очередной косвенный намек, что Барон отправляет культ в своем подвале? - спросила Лена.

- "Рожденная в подполье" означает, что Альбер не воспитывался в духе служения сундукам? - спросил Игорь. -  Отец мог сызмальства приобщить его к этому культу, но не стал или сын сам улизнул от такого воспитания?

- Судя по этой фразе, Барон до сих пор ждет, что Альбер смирится со своей нищенской участью, держит сына как церковную мышь, возможно, ожидая, что он наконец станет его достойным преемником - заметила Наталья.

- Ты про "выстрадай сперва себе богатство"? - спросил Юра. - Он может иметь в виду не свое богатство, а то, которое сын заработает себе сам.

- А его богатство куда денется? Останется Герцогу, когда Альбер отправится в изгнание? Барон предвидит финал сцены во дворце?

- Может быть он завещал свои сундуки Герцогу? - предположил Федя. - Мы же говорили, что образ наследника в его монологе больше похож на Герцога, чем на Альбера.

- "Украв ключи у трупа моего" - никакого завещания нет, - сказал Витек, - завещание - это, по сути, передача ключей, где бы они ни находились в момент смерти завещателя. Если изымание ключей у мертвого он называет кражей, значит добровольная передача не подразумевается.

- Наследником станет тот, в чьих руках окажутся ключи? - спросил Федя.

- Есть вероятность, что Барон предвидит конфискацию его имущества Герцогом, - сказал Юра.

- За что? Герцог вроде мирно настроен во время их встречи, - удивился Федя.

- Он что-то хочет узнать от Барона об Альбере. Мог бы просто заставить дать ему содержание (не зря же Альбер на это рассчитывал), но вместо этого выспрашивает Барона о сыне.

- Он хочет, чтобы Барон признался, что Альбер - незаконнорожденный? - догадалась Наталья. - Что он не его сын?

- А опального Делоржа, - усмехнулся Витек.

Все замерли.

- Так значит на турнире... - широко открыв глаза, начал Федя.

- Шеф, когда вы нас прервете? - нервно перебила его Гюльчитай. - Мы же забежали далеко вперед!

Сторожевский встал.

- Итак, мышь актуализирует и проблематизирует тему рождения Альбера? - задал он вопрос, не требующий ответа.

Все молча согласились.

- А может быть, вы хотите узнать, есть ли смысл в многочисленных недоверсиях, которые мы высказали при обсуждении данной сцены? - спросил Сторожевский с саркастической улыбкой.

- Мы же вроде говорили, что есть, - напомнил Юра. - "Сенсационная" линия не отменяет другие возможные линии, а просто выигрывает конкурс, подчеркивая необходимость его проведения и присутствия других участников.

- Это вы Удодову говорили, - резко осадил его Петр Петрович, - он ваши слова изучит и вынесет свой дебильный теоретический вердикт. Нам нужен реальный читательский смысл. Не коллекция убогих вариантов, а мастерская по их изготовлению.

- Изготовлению именно убогих? - спросил Витек.

- Да, именно убогих. Если пьеса вынуждает нас плодить убогие варианты, то может быть, дело в ней, а не в нас? Может быть, ей это зачем-то нужно? Может быть, это надо прочитать, зайти в эту мастерскую, а не поглазеть на витрину, назначить лучшую - "сенсационную" - версию и сдержанно похлопать остальным?

Никто ничего не понял.

- Сам ты убогий! - пропищал сверху Склизкая Шваль.

Сторожевский подождал еще немного.

- Если разобраться, вся сцена какая-то безумная, - сказала Гюльчитай, - начинается с Ивана и непонятной дыры в шлеме, потом Клотильда, Герцогский стол, непонятно зачем примчавшийся еврей, четыре страшных старика, денежный дождь на похоронах, хитрые танцы вокруг яда, запах Иудиных сребреников и финальный внезапный рывок к Герцогу. А мы говорим, что это про то, как перспективный спортсмен вынужден обратиться в сомнительную кредитную организацию, которая, видя его отчаянное положение, склоняет его к криминалу, но он проявляет моральную стойкость и порывает с нею.

- Но мы и не можем отрицать эту лубочную мораль, - заметил Юра, - она наставительным "простодушно-идеальным" облаком нависает над нашей сценой...

- … делая ее еще безумнее, - закончила Наталья.

- Точнее, делая безумными попытки интерпретировать ее как-то иначе, - сказал Сигизмунд.

- "Гамлетовская" линия (ничего если я ее так назову?) разве безумная? - спросил Федя.

- А какая? - удивился его вопросу Соломон. - В ней, конечно, есть свой резон, но как можно покушаться на лубочную истину? На ней мир держится. Если сыновья начнут травить отцов, нас ждут войны, хаос и вымирание.

- Разве?

- А как же? Зачем их тогда рожать?

- Логично.

- "Гамлетовская" линия, кстати, не спорит с лубочной истиной, в ее контексте Альбер, пусть и несколько демонстративно, пусть и угождая Герцогу, тоже отказывается травить отца.

- Зато соглашается проткнуть его копьем на турнире, - усмехнулся Витек.

- Вот именно! - воскликнул Сигизмунд. - Альбер отказывается убить мнимого отца, но рад убить истинного отца. Причем сам он, скорее всего, не знает о степени своего родства с ними. Этот процесс еще труднее контролировать. Разумнее всего диагностировать его как безумство и заключить под спуд - отправить в камеру с другими безумными вариантами.

- Лучше в отдельную камеру, - посоветовал Витек, - иначе он будет действовать угнетающе на товарищей по несчастью - заставит их почувствовать себя по-настоящему безумными.

- То есть "гамлетовская" линия безумна не сама по себе, а только в качестве противостоящей лубочной линии? - спросила Лена.

- С точки зрения целесообразности ее актуализации, - уточнил Юра.

- Пьеса бдит за своими интерпретациями? - спросил Федя.

- Да, мотив исследования ее неопределенностей актуализирован именем слуги Альбера. Мы на многое можем закрыть глаза, удовлетвориться если не объяснением, то его перспективой или даже ее отсутствием, как, например, в случае с хромотой Эмира, которую мы можем просто отставить в сторону до лучшего момента или навсегда, классифицировав как неразрешимую неопределенность. С Иваном иначе - это имя делает нас вдвинутыми в пьесу, включенными в нее, мы не можем не задаться вопросом, что делает "наш человек" в пьесе английского автора, не применить к нему свой культурно-исторический опыт, так как в истории литературы и драматургии нет такого архетипа, нет такого традиционного персонажа как русский слуга или слуга с русским именем, он мог появиться только из культурно-исторического контекста, из общего у него с нами культурно-исторического тела. И вот это "мы не можем" делает нас персонажами пьесы. Мы вглядываемся в Ивана, как в зеркало, в котором видим себя, вглядывающихся в него и в пьесу, в которой мы вместе с ним оказались...

- То есть читателей "гамлетовской" линии можно считать декабристами? - неожиданно спросила Зоя.

- Почему декабристами? - выразил всеобщее удивление Федя.

- Делорж - аллюзия на фаворитов Екатерины II, декабристы считались наследниками заговорщиков XVIII века. Нельзя не вспомнить и несчастного Ивана VI Антоновича - законного наследника престола, которого Елизавета держала в заточении и которого Екатерина приказала убить в случае, если его попытаются освободить, то есть если о нем узнают и захотят его найти с целью сместить ее с престола. Не правда ли похоже на наше вглядывание в Ивана? Мы, конечно, не преследуем никаких политических целей, но в проявленном нами внимании к данному персонажу можно этот исторический мотив угадать.

- Напомню тогда о мотиве рождения в подполье, о том, что бедный наследник русского престола всю жизнь провел в заточении, а также о пристальном внимании Герцога к Альберу и о том, что, по логике интертекстуальных соответствий, "истинным" Иваном Айвенговичем должен являться он, а не его слуга, - сказала Галя.

У клерка снова расширились глаза.

- Так Альбер не просто незаконорожденный, он...

- … долбоеб! - вмешался в разговор Петр Петрович.

- Барон называет его безумцем (чему, кстати, в тексте недостаточно подтверждений), Екатерина II после встречи с Иваном VI утверждала, что он неадекватен, - подло влезла Зоя.

- Итак, Гюльчитай нам напомнила, что начинается сцена непонятной дырой в шлеме, а кончается внезапным рывком к Герцогу, - сказал Сторожевский, - о чем-то это нам говорит?

Все угрюмо молчали: никому не понравилось, что он знает ответ и ждет когда кто-нибудь его угадает.

- Сдаемся, шеф, - сказал Витек с виноватой улыбкой.

- Без царя в голове! - осенило Наталью.

- "О взбалмошном, глупом, пустом, неосмотрительном человеке, не умеющем управлять собой. По одной версии, происхождение фразеологизма связано с пословицей "У каждого свой царь в голове", где разум в голове сопоставляется с царем в государстве. По другой - оборот возник в результате свертывания пословицы "Свой ум - царь в голове"", - зачитала Лена из интернета.

- Свой ум - царь в голове - это про Барона и вторую сцену, - заметила Гюльчитай.

- Царь - всему голова - про Герцога и третью, - завершил Федя.

Сторожевский просто наблюдал.

- То есть "безумные" интерпретации первой сцены - это особое состояние общественного сознания, в частности, проявляющееся в поведении Альбера, который недаром предстает в начале сцены как безголовый шлемоносец, - начал Юра.

- А его финальный рывок к Герцогу говорит о том, что это состояние вызвано междуцарствием, - продолжила Гюльчитай, - Клотильда теряет контроль над ситуацией, взоры обращаются к Герцогу. Соломон же (недаром носящий царское имя) пытается в этот период установить контроль при помощи денег, меры всего, как бы диктующей общественному сознанию принципы мышления, освобожденные от предрассудков. Но он не укоренен в "царствиях", системах ценностей, его идеология - чистое "между", чистое желание...

- Да! - гордо подтвердил Склизкая Шваль.

- Найдя свой объект в конкретном сознании, это желание рискует быть подавлено системой ценностей, которой его объект обязан своей кристаллизацией.

- Своим физическим рождением, - кивнул Витек, - нельзя убивать породившего тебя папу.

Гюльчитай смутилась.

- Соломон вносит смуту в сознание? - спросил Федя.

- Нет, он просто ее спонсирует и наслаждается ею, - сказал Юра.

- Удовлетворяя в том числе свои мазохистские наклонности, - добавил Витек.

- Забывая тем временем утвердить основания для субъекта удовлетворения, - добавил Сигизмунд.

- На то оно и чистое желание, - сказал Игорь.

- Поэтому Иуда повесился? - спросила Лена.

- А как насчет сценического плана? - спросил Федя. - Его как-то обобщать будем? Его неопределенность разве та же, что у текста? Зачем он тогда здесь актуализирован?

- Полагаю, неопределенность сценического плана подтверждает актуальность текстовых неопределенностей: мол, дело вовсе не отдано на откуп интерпретациям, здесь действительно происходит нечто, не доступное точным определениям и остро нуждающееся в них (шлем Альбера, "тут", возраст Соломона, его интонация в речах о яде). Мы имеем не просто множество трактовок некой картины, а множество картин, каждая из которых имеет множество трактовок.

- То есть дело в чисто количественном значении? - спросил Федя.

- Речь о фактичности, - сказал Юра, - если автор не удосуживается уточнить, как это выглядит, из-за чего возникают противоречивые трактовки, значит он сам это ясно видит и, вероятно, не представляет, как это можно увидеть по-другому.

- Или не представляет, что это может быть важно, - усмехнулся Витек.

- Или полагает, что вариативность может быть к месту, - усмехнулась Наталья.

- Наш автор-переводчик, как мы выяснили, видел пьесу на сцене, - напомнила Лена.

- Мы не выяснили, а только предположили, - заметил Федя, - он вполне мог имитировать свое посещение представления.

- Или неопределенностью сценического плана сместить то, что видел, в сторону русского контекста.

- С автором затык, - резюмировал Сторожевский.

Все согласились и воззрились на Гюльчитай.

- Сценическая неопределенность не просто напоминает о воплощении данного действия в сценических образах, а проблематизирует это воплощение. То есть наше воображение уже не может ограничиться методичной и почти инстинктивной работой нашего внутреннего режиссера, оно то и дело видит его притормозившим над тем или иным местом, не способным на оперативное решение. Он просит помощи у сознания, влезает в кадр чтения, и даже потом, когда мы переходим к менее проблемным местам, мы не упускаем его из внимания, пусть он и находится уже не на первом плане.

Например, если мы согласимся, что дыру в шлеме организовали кузнец и Иван, нам нужно представить ее так, чтобы было видно ее происхождение от инструмента, которым пытались выправить вмятину (скорее всего, в районе лба). Мы, таким образом, подгоняем сценический образ под свою трактовку. Далее нам нужно будет представить Ивана, напоминающего о подаренной бутылке, например, сожалеющим об этом "подарке" или стыдящимся своего вчерашнего пьянства, возможно, злым на хозяина за что-то, - вариантов много. Альбера придется представить раздраженным своим слугой или смеющимся над ним, возможно, жалеющим его. В свете "гамлетовской" линии мы можем представить Альбера говорящим о Клотильде с сарказмом или садистическим удовольствием. Каждое новое прочтение неопределенностей будет сопровождаться в нашем представлении не каким-то одним сценическим образом, а рядом образов, каждый из которых подходит для того или иного ответвления данной возможной линии, точнее, ее определенной сценической реализации. Этот долг сценической реализации, педалированный необходимостью выбора из ряда вариантов, делает эти варианты как бы плотными, вещественными. Это уже не просто шальные идеи, а живые истории, существующие независимо от того, будут или не будут они когда-либо выведены на реальной сцене.

- Да уж, трудно выкинуть из головы идею, что они все гомосексуалисты, - вздохнул Сигизмунд.

- Этого не скажешь, например, о героях "Горя от ума", - продолжила Гюльчитай. - Конечно, их тоже можно представить по-разному, но их сценическая неопределенность другого плана, она не имеет сюжетной значимости, не связана с различными трактовками сюжетных неопределенностей. Читая Грибоедова, наш внутренний режиссер делает движение в сторону того или иного сценического образа и успокаивается, дальше эта функция работает на автопилоте. В "Скупом рыцаре" это невозможно, ни одно из наших режиссерских решений не может быть единственным, завершенным и, подчеркиваю, не принятым.

- Все это больше похоже на определение структурной функции сценических неопределенностей, чем на обобщение сценического плана, - сказал Федя.

- Речь пока может идти только о его приобщении к сюжетному развитию, а оно так и происходит - на этот план распространяется "безцаряголовость" первой сцены, - сказал Юра.

- Условная "безцаряголовость", - уточнил Сторожевский. - Как в семантическом плане есть "царский" вариант - "лицевая" линия с "простодушно-идеальным" ореолом, - так и в сценическом плане...

- А шлем в каком месте пробит в "царском" варианте? - спросил Федя.

- В области короны, - усмехнулся Витек.

- А Соломону сколько лет? А "тут" - это где?

- Существование царя не означает отсутствие придворных шатаний, особенно если царь еще не вошел в силу.

Соломон, Альбер, Делорж, Иван, Скупой рыцарь, Клотильда, Большая трагедия, Пушкин

Previous post Next post
Up