Поле подсолнухов (начало)
Самолет стал снижаться и заходить на посадку, и только тогда он проснулся, как от толчка, вынырнув из своей пьяной дремоты на поверхность, к солнцу, бьющему в иллюминатор, не по-московски яркому солнцу юга. Колеса шасси коснулись взлетной полосы и загремели на стыках бетонных плит. Пассажиры зааплодировали, славя то ли невидимого командира авиалайнера, то ли поздравляя самих себя, что им удалось в очередной раз преодолеть запретную территорию небесной тверди. Лайнер подкатил к самому аэропорту, чуть ли не трапом в зал прилета.
Он ничего в багаж не сдавал, поэтому просто взял свой рюкзак и прошел через стеклянные двери аэровокзала на улицу. Солнце, казалось, давило жаром и ослепительным сиянием.
Солнце здесь не небесное тело, но постоянный твой спутник и участник всего происходящего. Это он знал хорошо. Он ведь и сам был с юга, обугленный солнцем кусок высохшего дерева, мягкие согласные перекатываются в горле, как речная разноцветная галька, мутные реки среди глинистых берегов, нет вот этого обреченного ожидания ветра в мороз, ожидания, формирующего характер и непонятно, то ли закаляет это ожидание, то ли сводит с ума, наводя безумие холода даже в ясный летний полдень, но на юге этого нет, напротив, декабрьский снег ложится на пару недель, чтобы потом, в такой вот август и жару напоминать о благословенности прохлады.
Ты просто берешь и склеиваешь себя из разрозненных вещей, чаще всего разнородных и не стыкуемых между собой. Берешь то, что попадается под руку, тут не до выбора, и не нужно воротить нос, ничего другого уже не будет. Ты просто склеиваешь осколки и называешь результат сердцем? Посмотрите, какое нелепое у него сердце! Что это вообще такое? На что это похоже? Современное искусство такое современное искусство склеивать черепки в подобие мусорного ведра. Но ты говоришь, давайте подойдем к делу с другой стороны, сделаем вид, что мы понимаем, о чем он нам толкует уже битый час, стоп-стоп, ты уверен, что произойдет это чудо, и твое сердце сможет отмеривать ритм для чего-нибудь, кроме гимна ужасу судьбы? Твое молчание ярче всего показывает правильный ответ, а солнце сверху придает ему изначальную правдивость.
Его встречает зять, муж сестры, обобщенное название всех посторонних мужчин, женившихся на вашей родственнице, зять, наверно, от слова взять. Зять сидит в тени возле бетонного забора, и он не сразу видит его, ослепленный душным жаром после прохладной сырости столицы, столицы, экономящей на летнем тепле, не собирающейся додавать тебе главного в жизни, городе суеты, хамства и лицемерия. Даже лето в столице обозначается, но не наступает никогда в истинном своем виде, а, может быть, он просто немного зол и наговаривает на этот прекрасный город ста шестидесяти языков, превратившийся в вавилонское столпотворение по божественному окрику.
Они садятся в машину, успевшую раскалиться на солнце. Кондиционера нет, да-да, в двадцать первом веке в России все еще производят машины без кондиционеров, аэрбегов, гидравлического усилителя руля, без анти-пробуксовочной системы торможения, без электрических стеклоподъемников и с механической коробкой передач. То есть, предполагается, что машина имеет одну функцию - перемещаться в пространстве. Неважно, как, куда, с кем, откуда, в жару покрутите вот эту пластиковую ручку и опустите стекло, в случае аварии можно воспользоваться прямым обращением к Господу, но для этого необходимы тренировки, времени тупо может не хватить, нет, ничего совершенствоваться уже не будет, берите, как оно все есть.
Берите, как оно есть, на самом деле это очень мудрый подход по жизни, не выебывайтесь, лучше уже не будет, но и ухудшить сильно у вас не получится. Берите, что дают и пока дают, потому что потом окно в небо, откуда он только что спустился на подержанном боинге, закроется, как закрылось оно перед ним, и вот он сбегает от своих нелепых надежд, порушенных планов, тайных знаков свыше, от всех этих заморочек и недоговоренностей, от слез обиды на сердце, от всего того, что сопровождает долгое и тяжелое расставание двух эгоистов. В детстве ему часто приходилось слышать от старших: дают - бери, бьют - беги. Теперь самое время воспользоваться этим советом мертвых родственников и дать деру, хотя давно уже ее удары не достигают цели, как, впрочем, и его жалкие попытки что-то прояснить, досказать, исчерпать тему, и вот они стоят, сцепившись в клинче, как равные примерно по силам боксеры в конце поединка, и обмениваются ватными ударами, летящими в пустоту. Он продержался дольше, чем она, мужчина все-таки, ценен за свою упертость, как же, презирает психологию во всех ее видах, потому что рулят факты, и только факты, несмотря, что фактов во всех их видах у него накопилось, хоть жопой ешь, но он продолжал в одиночестве своей снова холостяцкой квартирки копить эти факты. Наблюдение как один из методов научного подхода к сексуальным и брачным игрищам общественных млекопитающих, ага.
«Девятка» катит по шоссе, и в салоне хотя бы можно стало дышать. Через пыльные стекла тут и там проглядывает первозданная степь, которую люди хотели одомашнить, приручить плугом и тяпкой, покрыть виноградной лозой и пшеничными полями, но степь, как покорная самка, только затаилась до лучших времен, курганами напоминая о других завоевателях, тоже мнивших себя крутыми, но легших, как милые, в сырую глину. Они были мужчинами, по-мужски упертыми и, наверняка, ценили только факты. И им это не помогло, как не помогло и ему, когда жизнь стала разваливаться на куски, грозя завалить его под обломками. Или насыпать над ним милый такой курган с геодезическим знаком на вершине, где написано: еще один лох.
Лох сидит в «девятке» и пьет теплое пиво, купленное в придорожном кафе, как же без пива, если впереди еще два-три часа дороги, сделаем фото на фоне обочины, нужник на улице с огромными металлическими мухами внутри, прячущимися от солнечного безумия, в кафе, естественно, нет кондиционера, и поэтому жизнь тут вялая, как мухи в нужнике. Покрытая гравием обочина мелькает в паре метров от него, он высовывает фотоаппарат и делает несколько снимков, фоном на которых степь, степь без конца - дно древнего моря, на склонах возвышенностей изрезанное оврагами.
Он купил электронный билет на сайте авиакомпании, заплатив с кредитки, неожиданно для самого себя, не раздумывая, что было в его духе, он терпеть не мог строить планы, загадывать наперед и презирал саму идею мечты. Просто сложился такой момент, когда вид из окна настолько ему настопиздил, что останкинская башня вдали и панельные серые многоэтажки стали казаться ему декорациями самого занудного сериала без начала и конца, да, пресловутое пора валить, рюкзак за спину, ноут, пара банок пива и небольшая фляжка с коньяком в дорогу до аэропорта, сейчас все жидкости приходится выпивать до трапа самолета, сборы холостяка недолги, вот бы еще оставить тут отношения с ней, нет, не отношения даже, их-то давно нет, а скользкое существо внутри него, память, остатки эмоций, факты слепились в мерзкую тварь, ползающую в его животе в полной темноте.
Он был старшее ее на двадцать почти лет. То есть, поколение, да? Он из уходящего, она приходящая ему на смену, господи, что за бред, нет никаких поколений, просто они не слишком подходили друг другу, ему это было понятно с самого начала, она по-своему пыталась противостоять объективным фактам, среди которых и разница на целое поколение в возрасте, звонки каждый вечер по часу, три дня ее нет, потом показывается на три дня, разговоры о замужестве, ты точно уверена, что тебе нужен такой муж, как я, это все факты, он их видит и умеет анализировать, но что от этого, какой толк? Факты протягивают свои щупальца и присасываются к его животу холодным скользким поцелуем одиночества и безнадеги.
Он допивает уже почти горячее пиво и открывает другую бутылку. Шоссе упирается в горизонт, по сторонам тянутся лесопосадки. Точно такие же лесополосы разрезают поля на части. Руку в открытом окне обжигает воздух. Любой побег с неизбежностью заканчивается катастрофой. Подержи во рту глоток пива, может быть, это твой последний шанс ощутить в себе Бога.
Его зять говорит без умолка, да, все знают, что он зануда, но наши достоинства всего лишь продолжение наших недостатков, тоже своего рода упертость в детали, подробности, так что, кто сам не зануда пусть первый бросит в него камень.
Пусть картинка сама сложится в голове, тут подойдет любой способ провести время в ожидании прихода, и алкоголь не самый плохой из них, во всяком случае гораздо дешевле всех прочих, например, секс без взаимного сумасшествия оставляет послевкусие выдохшегося пива, а карьера без честолюбия и местечковой макиавелливщины всего лишь одна из разновидностей дежурного онанизма. Нельзя же просто тупить в окно в ожидании божественного откровения, не правда ли? Подспудно все равно будешь думать, что небесам по большому счету посрать на твои метания и проблемы, потому что тебе элементарно не хватит ни терпения, ни выносливости, ни эмоциональной экспрессии преодолеть равнодушие трансцендентального.
А вот когда ты заряжаешься с утра пивом и куришь сигареты одну за другой, в этом уже есть мелодрама, дешевая, сентиментальная, провинциальная постановка заштатной труппы в одном лице. Карго-культ высокой трагедии, месть клоуна с помощью водяного пистолетика из пластмассы. В конце концов, трагедии Софокла строились по тем же лекалам, что и современный триллер или блокбастер. Из всего можно устроить балаган, он знал это получше, чем кто-либо, обратное тоже верно - искренность коверных маскируется нелепым гримом, но скроет ли грим их слезы? Не факт.
Некоторые вещи надо просто пережить, тупо уставившись в стену, выглядывая в окно, где прохожие идут по своим делам, как ни в чем ни бывало, откуда у них эта толстокожесть, неужели они не видят эту пустоту, откуда не доносится ни единого человеческого слова? Пустота пропитана сыростью осеннего тумана. Мокрые листья, не успевшие облететь с веток, скорбно и неподвижно ожидают своей участи при свете желтых уличных фонарей. Он идет к ее дому, чтобы пополнить свою нелепую коллекцию фактов, фактов, которыми он сможет удержать наступление ада, когда она в очередной раз вернется к нему на несколько дней. Или просто позвонит, непонятно для чего. Он слаб и беспомощен без фактов, как мидии без двустворчатых ракушек, всего лишь скользкий кусочек плоти где-то в грудной клетке, на месте, где у обычных людей находится сердце.
Он садится в автобус и выходит на остановке. Время подходит к полуночи, и в салоне кроме него еще пара человек, не больше. Проезжая мимо храма, он крестится. Так он делает всегда, хотя точно знает, что это не поможет, но усугубит, потому что абсурдно, а Он именно там, в глубине абсурда. И пусть, мокрый асфальт, святой крест, положенный на лоб, живот и плечи, свет желтых ламп уличных фонарей, порыкивающий автобус - экспозиция маленькой трагикомедии. Участники водевиля репетируют свои роли, чтобы герой перед занавесом мог выложиться в нелепом по своей откровенности монологе.
Наступает время, когда приходится быть откровенным с самим собой, дежурная фраза уже не выручает, засуньте в жопу все свои дежурные фразы, выстраданные ожиревшими мозгами под мелодичную песенку с телеэкрана, исполняемую вонючими пидарасами. Она исчезает на несколько дней, телефон не отвечает на его жалобные длинные гудки, но иногда она берет все же трубку, он слышит музыку и веселые голоса, я с девочками, но у девочек почему-то мужские голоса, всегда есть объяснения всему, факты можно объяснить словами, осенний вечер объяснений не требует, потому что он есть, поначалу она еще откликается на его беспокойство и тревогу, и ревность, но потом и этот этап пройден, она перестает реагировать, напоминает сценарий бездарного сериала, а кто сказал, что боль должна быть эстетична, глупость завораживает, да, слабость лишает воли в угоду фактам.
Но кому они нужны, эти факты? Она не показывалась по полгода, а он не звонил ей, потому что знал, что это бессмысленно и опасно, как ходить по тонкому льду в неурочную оттепель. Ждал ли он ее? Нет, не ждал, как никто не ждет следующего вдоха или сокращения сердца. Он жил размеренной жизнью, загоняя в себя свои тревоги и ожидания, которых, да-да, на самом деле не было.
С самого начала он отчетливо осознавал, что их связь, их отношения бесперспективны. Они различались даже не как кошка с собакой, но как вымершее в кембрий морское чудовище, вроде гигантского скорпиона, различается в своих повадках и устремлениях с тропической колибри. Или бабочкой в широколиственных лесах. Просто разные среды обитания и геологические эпохи. Любая удача в совпадении их образов жизни была бы чудом. Но чуда не произошло, гигантские скорпионы должны были вымереть, и они вымерли. И теперь последний их представитель пьет теплое пиво, ловя в ладонь горячий воздух степей на переднем сиденье «девятки» в надежде убежать от исхода насовсем.
Он ничего в багаж не сдавал, поэтому просто взял свой рюкзак и прошел через стеклянные двери аэровокзала на улицу. Солнце, казалось, давило жаром и ослепительным сиянием.
Солнце здесь не небесное тело, но постоянный твой спутник и участник всего происходящего. Это он знал хорошо. Он ведь и сам был с юга, обугленный солнцем кусок высохшего дерева, мягкие согласные перекатываются в горле, как речная разноцветная галька, мутные реки среди глинистых берегов, нет вот этого обреченного ожидания ветра в мороз, ожидания, формирующего характер и непонятно, то ли закаляет это ожидание, то ли сводит с ума, наводя безумие холода даже в ясный летний полдень, но на юге этого нет, напротив, декабрьский снег ложится на пару недель, чтобы потом, в такой вот август и жару напоминать о благословенности прохлады.
Ты просто берешь и склеиваешь себя из разрозненных вещей, чаще всего разнородных и не стыкуемых между собой. Берешь то, что попадается под руку, тут не до выбора, и не нужно воротить нос, ничего другого уже не будет. Ты просто склеиваешь осколки и называешь результат сердцем? Посмотрите, какое нелепое у него сердце! Что это вообще такое? На что это похоже? Современное искусство такое современное искусство склеивать черепки в подобие мусорного ведра. Но ты говоришь, давайте подойдем к делу с другой стороны, сделаем вид, что мы понимаем, о чем он нам толкует уже битый час, стоп-стоп, ты уверен, что произойдет это чудо, и твое сердце сможет отмеривать ритм для чего-нибудь, кроме гимна ужасу судьбы? Твое молчание ярче всего показывает правильный ответ, а солнце сверху придает ему изначальную правдивость.
Его встречает зять, муж сестры, обобщенное название всех посторонних мужчин, женившихся на вашей родственнице, зять, наверно, от слова взять. Зять сидит в тени возле бетонного забора, и он не сразу видит его, ослепленный душным жаром после прохладной сырости столицы, столицы, экономящей на летнем тепле, не собирающейся додавать тебе главного в жизни, городе суеты, хамства и лицемерия. Даже лето в столице обозначается, но не наступает никогда в истинном своем виде, а, может быть, он просто немного зол и наговаривает на этот прекрасный город ста шестидесяти языков, превратившийся в вавилонское столпотворение по божественному окрику.
Они садятся в машину, успевшую раскалиться на солнце. Кондиционера нет, да-да, в двадцать первом веке в России все еще производят машины без кондиционеров, аэрбегов, гидравлического усилителя руля, без анти-пробуксовочной системы торможения, без электрических стеклоподъемников и с механической коробкой передач. То есть, предполагается, что машина имеет одну функцию - перемещаться в пространстве. Неважно, как, куда, с кем, откуда, в жару покрутите вот эту пластиковую ручку и опустите стекло, в случае аварии можно воспользоваться прямым обращением к Господу, но для этого необходимы тренировки, времени тупо может не хватить, нет, ничего совершенствоваться уже не будет, берите, как оно все есть.
Берите, как оно есть, на самом деле это очень мудрый подход по жизни, не выебывайтесь, лучше уже не будет, но и ухудшить сильно у вас не получится. Берите, что дают и пока дают, потому что потом окно в небо, откуда он только что спустился на подержанном боинге, закроется, как закрылось оно перед ним, и вот он сбегает от своих нелепых надежд, порушенных планов, тайных знаков свыше, от всех этих заморочек и недоговоренностей, от слез обиды на сердце, от всего того, что сопровождает долгое и тяжелое расставание двух эгоистов. В детстве ему часто приходилось слышать от старших: дают - бери, бьют - беги. Теперь самое время воспользоваться этим советом мертвых родственников и дать деру, хотя давно уже ее удары не достигают цели, как, впрочем, и его жалкие попытки что-то прояснить, досказать, исчерпать тему, и вот они стоят, сцепившись в клинче, как равные примерно по силам боксеры в конце поединка, и обмениваются ватными ударами, летящими в пустоту. Он продержался дольше, чем она, мужчина все-таки, ценен за свою упертость, как же, презирает психологию во всех ее видах, потому что рулят факты, и только факты, несмотря, что фактов во всех их видах у него накопилось, хоть жопой ешь, но он продолжал в одиночестве своей снова холостяцкой квартирки копить эти факты. Наблюдение как один из методов научного подхода к сексуальным и брачным игрищам общественных млекопитающих, ага.
«Девятка» катит по шоссе, и в салоне хотя бы можно стало дышать. Через пыльные стекла тут и там проглядывает первозданная степь, которую люди хотели одомашнить, приручить плугом и тяпкой, покрыть виноградной лозой и пшеничными полями, но степь, как покорная самка, только затаилась до лучших времен, курганами напоминая о других завоевателях, тоже мнивших себя крутыми, но легших, как милые, в сырую глину. Они были мужчинами, по-мужски упертыми и, наверняка, ценили только факты. И им это не помогло, как не помогло и ему, когда жизнь стала разваливаться на куски, грозя завалить его под обломками. Или насыпать над ним милый такой курган с геодезическим знаком на вершине, где написано: еще один лох.
Лох сидит в «девятке» и пьет теплое пиво, купленное в придорожном кафе, как же без пива, если впереди еще два-три часа дороги, сделаем фото на фоне обочины, нужник на улице с огромными металлическими мухами внутри, прячущимися от солнечного безумия, в кафе, естественно, нет кондиционера, и поэтому жизнь тут вялая, как мухи в нужнике. Покрытая гравием обочина мелькает в паре метров от него, он высовывает фотоаппарат и делает несколько снимков, фоном на которых степь, степь без конца - дно древнего моря, на склонах возвышенностей изрезанное оврагами.
Он купил электронный билет на сайте авиакомпании, заплатив с кредитки, неожиданно для самого себя, не раздумывая, что было в его духе, он терпеть не мог строить планы, загадывать наперед и презирал саму идею мечты. Просто сложился такой момент, когда вид из окна настолько ему настопиздил, что останкинская башня вдали и панельные серые многоэтажки стали казаться ему декорациями самого занудного сериала без начала и конца, да, пресловутое пора валить, рюкзак за спину, ноут, пара банок пива и небольшая фляжка с коньяком в дорогу до аэропорта, сейчас все жидкости приходится выпивать до трапа самолета, сборы холостяка недолги, вот бы еще оставить тут отношения с ней, нет, не отношения даже, их-то давно нет, а скользкое существо внутри него, память, остатки эмоций, факты слепились в мерзкую тварь, ползающую в его животе в полной темноте.
Он был старшее ее на двадцать почти лет. То есть, поколение, да? Он из уходящего, она приходящая ему на смену, господи, что за бред, нет никаких поколений, просто они не слишком подходили друг другу, ему это было понятно с самого начала, она по-своему пыталась противостоять объективным фактам, среди которых и разница на целое поколение в возрасте, звонки каждый вечер по часу, три дня ее нет, потом показывается на три дня, разговоры о замужестве, ты точно уверена, что тебе нужен такой муж, как я, это все факты, он их видит и умеет анализировать, но что от этого, какой толк? Факты протягивают свои щупальца и присасываются к его животу холодным скользким поцелуем одиночества и безнадеги.
Он допивает уже почти горячее пиво и открывает другую бутылку. Шоссе упирается в горизонт, по сторонам тянутся лесопосадки. Точно такие же лесополосы разрезают поля на части. Руку в открытом окне обжигает воздух. Любой побег с неизбежностью заканчивается катастрофой. Подержи во рту глоток пива, может быть, это твой последний шанс ощутить в себе Бога.
Его зять говорит без умолка, да, все знают, что он зануда, но наши достоинства всего лишь продолжение наших недостатков, тоже своего рода упертость в детали, подробности, так что, кто сам не зануда пусть первый бросит в него камень.
Пусть картинка сама сложится в голове, тут подойдет любой способ провести время в ожидании прихода, и алкоголь не самый плохой из них, во всяком случае гораздо дешевле всех прочих, например, секс без взаимного сумасшествия оставляет послевкусие выдохшегося пива, а карьера без честолюбия и местечковой макиавелливщины всего лишь одна из разновидностей дежурного онанизма. Нельзя же просто тупить в окно в ожидании божественного откровения, не правда ли? Подспудно все равно будешь думать, что небесам по большому счету посрать на твои метания и проблемы, потому что тебе элементарно не хватит ни терпения, ни выносливости, ни эмоциональной экспрессии преодолеть равнодушие трансцендентального.
А вот когда ты заряжаешься с утра пивом и куришь сигареты одну за другой, в этом уже есть мелодрама, дешевая, сентиментальная, провинциальная постановка заштатной труппы в одном лице. Карго-культ высокой трагедии, месть клоуна с помощью водяного пистолетика из пластмассы. В конце концов, трагедии Софокла строились по тем же лекалам, что и современный триллер или блокбастер. Из всего можно устроить балаган, он знал это получше, чем кто-либо, обратное тоже верно - искренность коверных маскируется нелепым гримом, но скроет ли грим их слезы? Не факт.
Некоторые вещи надо просто пережить, тупо уставившись в стену, выглядывая в окно, где прохожие идут по своим делам, как ни в чем ни бывало, откуда у них эта толстокожесть, неужели они не видят эту пустоту, откуда не доносится ни единого человеческого слова? Пустота пропитана сыростью осеннего тумана. Мокрые листья, не успевшие облететь с веток, скорбно и неподвижно ожидают своей участи при свете желтых уличных фонарей. Он идет к ее дому, чтобы пополнить свою нелепую коллекцию фактов, фактов, которыми он сможет удержать наступление ада, когда она в очередной раз вернется к нему на несколько дней. Или просто позвонит, непонятно для чего. Он слаб и беспомощен без фактов, как мидии без двустворчатых ракушек, всего лишь скользкий кусочек плоти где-то в грудной клетке, на месте, где у обычных людей находится сердце.
Он садится в автобус и выходит на остановке. Время подходит к полуночи, и в салоне кроме него еще пара человек, не больше. Проезжая мимо храма, он крестится. Так он делает всегда, хотя точно знает, что это не поможет, но усугубит, потому что абсурдно, а Он именно там, в глубине абсурда. И пусть, мокрый асфальт, святой крест, положенный на лоб, живот и плечи, свет желтых ламп уличных фонарей, порыкивающий автобус - экспозиция маленькой трагикомедии. Участники водевиля репетируют свои роли, чтобы герой перед занавесом мог выложиться в нелепом по своей откровенности монологе.
Наступает время, когда приходится быть откровенным с самим собой, дежурная фраза уже не выручает, засуньте в жопу все свои дежурные фразы, выстраданные ожиревшими мозгами под мелодичную песенку с телеэкрана, исполняемую вонючими пидарасами. Она исчезает на несколько дней, телефон не отвечает на его жалобные длинные гудки, но иногда она берет все же трубку, он слышит музыку и веселые голоса, я с девочками, но у девочек почему-то мужские голоса, всегда есть объяснения всему, факты можно объяснить словами, осенний вечер объяснений не требует, потому что он есть, поначалу она еще откликается на его беспокойство и тревогу, и ревность, но потом и этот этап пройден, она перестает реагировать, напоминает сценарий бездарного сериала, а кто сказал, что боль должна быть эстетична, глупость завораживает, да, слабость лишает воли в угоду фактам.
Но кому они нужны, эти факты? Она не показывалась по полгода, а он не звонил ей, потому что знал, что это бессмысленно и опасно, как ходить по тонкому льду в неурочную оттепель. Ждал ли он ее? Нет, не ждал, как никто не ждет следующего вдоха или сокращения сердца. Он жил размеренной жизнью, загоняя в себя свои тревоги и ожидания, которых, да-да, на самом деле не было.
С самого начала он отчетливо осознавал, что их связь, их отношения бесперспективны. Они различались даже не как кошка с собакой, но как вымершее в кембрий морское чудовище, вроде гигантского скорпиона, различается в своих повадках и устремлениях с тропической колибри. Или бабочкой в широколиственных лесах. Просто разные среды обитания и геологические эпохи. Любая удача в совпадении их образов жизни была бы чудом. Но чуда не произошло, гигантские скорпионы должны были вымереть, и они вымерли. И теперь последний их представитель пьет теплое пиво, ловя в ладонь горячий воздух степей на переднем сиденье «девятки» в надежде убежать от исхода насовсем.