Использование разумом прааллелей и аналогий (часть 4)
Эффективность нашего мышления, как правило, определяется тем, какие модули информации мы можем свободно использовать, создавая ассоциативные цепочки. Чем больше информации мы привлекаем для решения задачи, чем более натренирован мозг находить единственно правильные взаимосвязи - тем успешнее происходит "мышления".
Об этом вы можете прочитать ниже.
Рассмотрим в этом свете примерное начало статьи, предложенное в качестве трафарета тем же Стивеном Роузом (условная статья посвящена теме, которую разрабатывает сам нейрофизиолог, и к теме которой мы уже обращались ранее):
«Однодневные цыплята клюют мелкие предметы, но быстро научаются отличать те из них, что имеют неприятный вкус (ссылки на литературу). Они могут служить хорошей модельной системой для изучения клеточной биологии памяти (ссылки). Обучение цыплят этой задаче приводит к каскаду клеточных процессов, в частности … (ссылки). Такими-то авторами высказано предположение об участии процесса Х, например, в долговременной потенциации (ссылки). Поэтому данная статья посвящена изучению процесса Х у цыплят (ссылки)».[1]
Мы видим, что оно должно сплошь состоять из устойчивых моделей. Из коротенького отрывка мы можем узнать, что учеными принято считать, что цыплята узнают мелкие предметы, научаются отличать их от других, а это, в свою очередь, сопровождается определенными изменениями в головном мозгу. На сегодняшний день это многократно перепроверенное (наличие ссылок) утверждение перестает быть просто научным фактом, оно становится моделью, тем кирпичиком, который непременно надо положить в каждое вновь возводимое здание научной гипотезы или теории.
Так удачно обнаруженная способность однодневных цыплят отличать горькое от сладкого становится частью научной парадигмы, крайне удобной для тех, кто занимается собаками, аплизиями, слонами или дрозофилами.
Таким образом, наука практически узаконила то, чем обычные люди пользуются в быту, - модели и ассоциации. Модели не только получили прописку в научной среде, но и стали там своеобразными диктаторами. И если исследователь хочет, чтобы его труд не пропал зря, он должен обязательно перевести его на язык моделей - органический язык человеческого мышления.
Более того, мы легко можем вспомнить, как наряду с проектами вечного двигателя, французская Академия Наук априорно отвергала все сообщения о метеоритах, ибо согласно устоявшейся модели «камни с неба падать не могли». Метеориты просто-напросто не могли быть включены в существовавший мир моделей, а значит, должны были быть безжалостно отвергнуты, как артефакт.
В этой связи любопытен казус, порожденный конфликтом, возникающим из-за единой природы научных и бытовых ассоциаций. Это конфликт особенно ярко проявляется в биологии и состоит в том, что исследователь часто очеловечивает исследуемые объекты, с чем и ведет непримиримую борьбу научное сообщество.
Испытатель, строящий модели, часто находит вполне оправданные аналогии между поведением какого-нибудь подопытного кролика, а то и вовсе неодушевленного объекта, со своим собственным поведением, и пытается строить модели на базе подобных напрашивающихся сравнений. И тут-то на сцену выходит строгая научная рефлексия, которая мнит о себе, что только она и может отличить зерна от плевел, отрицая общую природу научных и бытовых ассоциаций.
Обычно она дремлет, снисходительно относясь к построению бытовых моделей, однако, пробужденная строгой волей исследователя, она напоминает ему самому, что улитка или цыпленок вовсе не испытывают тех сложных чувств, которые могут обуревать исследователя.
Впрочем, и такие порывы служат яркой иллюстрацией к тезису о том, что построение моделей является важной и неотъемлемой частью научного исследования.
Итак, даже беглый взгляд, позволил нам убедиться в том, что модели и аналогии активно используются человеком в трех различных сферах мыслительной деятельности, охватывающих, пожалуй, все ее многообразие, - в быту, искусстве и науке. Очевидно, это может свидетельствовать о том, что способность к построению моделей и использование аналогий является естественным свойством человеческого сознания.
Говоря о моделях и аналогиях нельзя не вспомнить и о загадочных знаках Игры в бисер, каждый из которых был, подобно клюющим цыплятам из современной нейробиологии, формализованной моделью, подчиняющейся правилам Игры и правилам науки.
В каком-то смысле Игру вообще можно назвать отражением науки, или творческого познания, ведь каждую партию, являющую собой пример взаимосвязи множества знаков-элементов можно уподобить определенной научной парадигме. А каждый знак - модели того или иного реального процесса или явления.
Впрочем, если следовать за Гессе, необходимо признать, что знаки являются моделями или аналогиями уже второго порядка, отражающими другие, созданные людьми модели. И в этом смысле Игра оперирует гораздо большими интегрированными блоками информации, нежели простые модели, а каждый знак апеллирует к картинам более высокого порядка.
Гессе предполагал, что Игра в бисер будет естественным занятием человеческого разума, объединившем науки и искусства. И возможно, в каком-то смысле, современная наука уже может называться прообразом будущей Игры, ибо в основе своей содержит все те же операции со знаками-моделями.
Уже сейчас модели и аналогии помогают современному творцу использовать в своей работе фантастические массивы информации.
Когда-то это удивительное свойство сознания оставалось в тени, ведь решаемые задачи не требовали привлечения ни широкого инструментария, ни глобальных информационных массивов. Когда же необходимость в этом появилась, оказалось, что мозг вполне способен справиться и с этой задачей.
[1] С. Роуз «Устройство памяти», М., 1995, стр. 340.