Человеческая культура - продукт мышления (часть 15)
Возвращаюсь к публикации отрывков книги. Продолжаем разговор о "зиме" культуры. Шпенглер отмечает возрастающее именно зимой значение политической жизни, но впадает в грех натяжек. Впрочем, политика нас интеерсует все-таки меньше, чем наука.
Говоря об «этико-общественных жизненных идеалах» следует заметить, что философ посвящает отдельную таблицу эволюции собственно общественно-политической жизни человека, а потому появление ссылок на общественно-политическую жизнь в «общей» таблице следует воспринимать, как указание на то, что феномен общественной жизни, и сопутствующие ему картины, постепенно занимают важнейшее место в мирочувствовании человека вообще.
Действительно, мы сами можем видеть, какое большое значение для нас сегодняшних имеет обустройство нашей социальной жизни, как много внимания мы уделяем развитию многочисленных, связанных с этим явлением картин.
То что человек «животное общественное», или социальное, было замечено еще в далекие времена, однако до поры до времени общественные отношения строились «как бог на душу положит». Формирование общественного строя мало зависело от воли большинства людей, составлявших социальную группу, а потому им не особенно приходилось задумываться над сущностью этого самого строя.
С развитием же культуры, вопрос о построении гармоничного и «справедливого» общество начинает все больше и больше волновать ее представителей. Немудрено, что это сопровождается бурным развитием картин, посвященных этому явлению. Эти картины, оказавшиеся на стыке обыденной жизни и «чистого философствования» приобретают небывалую популярность, что справедливо отражает Шпенглер в зимней части своей таблицы.
Любопытно, что в «политической» таблице этому периоду Шпенглер предлагает сопоставить трагические события распада наций, и оформления поликультурных (и посткультурных) деспотических империй. Тут нам бы пришлось столкнуться с почти непреодолимым противоречием между заявленными в таблицах подъемом интереса к общественной жизни, и угасанием традиционных форм этой самой жизни. Однако, это противоречие возникает лишь в том случае, если мы примемся жестко увязывать эволюцию культуры с историческим развитием того или иного сообщества людей, являющегося ее носителем. На самом деле, как мы уже говорили, такая жесткая привязка вряд ли может существовать вообще, тем более, что до последних исторических времен, мир был более чем разобщен, и судьбы носителей различных культур в различных стадиях развития пересекались зачастую самым неожиданным и непредсказуемым образом. А уж эти столкновения, в первую очередь, оказывали свое влияние именно на систему политических отношений, которые резко изменялись не в силу внутрикультурной логики, а в силу внешних обстоятельств.
И если, скажем, можно согласиться с тем, что античный Рим был дряхл и стар, когда пал под ударами «юных» европейских культур, то совершенно непонятно, как в этой связи рассматривать сложные взаимоотношения Китая и Степи, которые порабощали друг друга не слишком заботясь о том, достигнул ли противник стадии упадка.
Странно также, говорить, к примеру, об упадке и имперской дряхлости американских индейцев, народов севера, африканских племен, в разное внутрикультурное время столкнувшихся с агрессией завоевателей, которые также в культурном плане были не слишком «юны».
Впрочем, больше в зимний период нас, очевидно, заинтересует десятый пункт. В нем Шпенглер упоминает о «культе науки», и распространении материалистического мировоззрения.
«Культ науки» - это словосочетание достаточно интересно и само по себе, а уж в данном контексте оно глубоко символично. Вводя его в свою таблицу, Шпенглер ставит науку на одну доску с религией, для которой культ, несомненно является центральным понятием.
И такой взгляд на науку с точки зрения эволюции культуры вполне правомерен, ибо на разных стадиях развития культуры именно суперкартины религии и науки заполняют, по сути одну и ту же нишу - занимаясь интерпретацией внешнего мира, и связей с ним человека.
В пору своего расцвета, именно религия представляла собой основную суперкартину познающего человечества. Теперь же, после того, как религия достигает вершины своего величия, основной суперкартиной познания становится как раз бурно развивающаяся наука.
Символично, что это тождество, и эту преемственность подмечает Шпенглер, прямо указывая на возникновение «культа науки».