(no subject)
Ах, да. Поездка-то была дурная. Но прекрасная. Дурная, но прекрасная, понятно, да? Бестолковая, короче, была поездка, но я в чеширскую улыбку утекаю немедленно вся без остатка, вот прямо дурниной улыбаюсь, как вспомню. И неправда все, что я там ниже написала, потому что Грузия - это чистая чувственность, взращенная на вине и солнце. Голова там кружится всегда и ежесекундно, вот только глаза откроешь - и летит к тебе в лицо из окна вся эта чумовая красота утонувшего в ладони холмов Тбилиси. И валишься с этим ухающим сердцем в сон так же, как и просыпаешься - это да. И ходишь там танцующей походкой, в паре сантиметров от брусчатки, от заката до рассвета, с этим чертовым чернильным ртом. И - простите, признаюсь сейчас в этом новом, сладком своем фетише - теряешь волю при звуках грузинской речи. Делайте со мной все, что угодно, только говорите, пожалуйста, говорите на грузинском. Сердце встает на дыбы, как конь. Голоса там… нет, не могу про это вслух. Кащенко мне, Кащенко, санитаров и мигалку «неотложки». Эту женщину уже не спасти.
В Тбилиси густые, как кровь, духмяные острые ночи. Жирные, чернильные, как шлепки туи, закрасившие сверху донизу мостовую Винного подъема. В первую же тебя выкрадут безапелляционно, и до двух ночи и будешь смеяться, и не сможешь справиться с горой пахучих хинкали и графином густого киндзмараули. Два следующих дня - +16, марш-броски из солнца в проливной дождь, теплый, как слезы праведников, пока солнце не разойдется вконец и не испепелит тебя вместе с оловянным соленым сгустком глубоко внутри. Не достать билетов на спектакль в театр Резо Габриадзе: попытаться трижды, расстроиться, а после плакать под чистый хор прихожан в церкви Анчисхати. Истоптать каждый сантиметр центра , дважды влипнуть, дважды изумиться, что тбилисские мозоли переплюнули по степени кровавости римские, подарив ужасающие и сладкие стигматы. Долго и остро болит, будто нутром насадили на лезвие: дольше, чем ожидаешь. Потому что наскоро выдумал себе путевую, душистую южную сказку про «Грузия держит крепко, отпускает быстро» - и до последнего веришь, что правда. Дуреха, будешь метаться, как кролик в силке, не вырвешься, муха на клейкой ленте. Никуда она тебя не отпустит.
В Тбилиси будешь возвращаться бесконечно.
В Тбилиси густые, как кровь, духмяные острые ночи. Жирные, чернильные, как шлепки туи, закрасившие сверху донизу мостовую Винного подъема. В первую же тебя выкрадут безапелляционно, и до двух ночи и будешь смеяться, и не сможешь справиться с горой пахучих хинкали и графином густого киндзмараули. Два следующих дня - +16, марш-броски из солнца в проливной дождь, теплый, как слезы праведников, пока солнце не разойдется вконец и не испепелит тебя вместе с оловянным соленым сгустком глубоко внутри. Не достать билетов на спектакль в театр Резо Габриадзе: попытаться трижды, расстроиться, а после плакать под чистый хор прихожан в церкви Анчисхати. Истоптать каждый сантиметр центра , дважды влипнуть, дважды изумиться, что тбилисские мозоли переплюнули по степени кровавости римские, подарив ужасающие и сладкие стигматы. Долго и остро болит, будто нутром насадили на лезвие: дольше, чем ожидаешь. Потому что наскоро выдумал себе путевую, душистую южную сказку про «Грузия держит крепко, отпускает быстро» - и до последнего веришь, что правда. Дуреха, будешь метаться, как кролик в силке, не вырвешься, муха на клейкой ленте. Никуда она тебя не отпустит.
В Тбилиси будешь возвращаться бесконечно.