Достоевский (3). Вокруг совести. (легкомысленные заметки на полях)
Примечательный момент из исследователя творчества Достоевского Б. Басова («Личность Достоевского»): «... великую заслугу Достоевского в защите права человека на автономность (индивидуализм\либерализм? - Fes). Но это право, как любил говорить Достоевский, палка о двух концах. Автономной личности «все позволено». И этого надо бояться также, как и того, чтобы человек не превратился в «тварь дрожащую». А середины не найти. Значит, безвыходная трагедия.«
И в следующем абзаце, без всякого прямого указания на связь с вышеприведенным:
... «Один человек вознамерился помочь другому, в его помощи нуждающемуся. В самый разгар действия у помогающего появляется сомнение в искренности своих намерений. Он ставит перед собой вопрос: действительно ли он такой хороший, что способен сострадать своему ближнему? И намеревающийся поддержать другого - делает ему гадость, явно насилуя себя. Так, в частности, случилось с героем »Записок из подполья«. Он совершает дурные поступки, но не потому, что ему это приятно, а потому, что не верит в свою доброту, вообще сомневается в способности человека быть добрым: добро хорошо, когда от души, но в том-то для него и вопрос, от души ли оно? Мучая других, он вдвойне казнит самого себя. Может, думает он, я дурной человек, а не добрый, может, вся склонность моя к доброте навеяна мне литературой, нутро же мое поганое - так зачем мне поступать против собственной натуры, пускай и поганой? Человек теряет человеческое достоинство, сознавая, что без него нельзя жить.»
Описанная ситуация меня несколько удивила. Ну как же так-то?! Не могу себе представить такого. Ведь есть сокрытое где-то в глубине души чувство справедливости, «правильности», совесть, что ли (интересно, о какой «вести» идет речь? Уж не о Евангелие ли, дословно - «Благая весть»?), и ощущается оно вполне конкретно. Оно выше любых «писаных» законов, авторитетов, «всеобщих мнений» и т.п. Действуя согласно ей, получаешь удовлетворение, почти физическое, покой, уверенность, согласие с самим собой и... , чем-то еще..., «спокойно спишь по ночам», наконец.
Проблема и трагизм здесь очевидны: совесть\справедливость слишком часто и, иногда, очень глубоко, входит в противоречие с тем, выше чего стоит (именно поэтому человек столь искушен и изобретателен в попытках её обмана). Нужно делать выбор и он, очень часто, - мучителен и дорогого (иногда - очень) стоит. И представляется это так. А вот «дурные поступки» в силу неверия в свою доброту - представляется плохо.
***
Не сразу «сложился» кубик Рубика. Помогла первая процитированная фраза про «автономию» и «палку о двух концах», как бы не связанную со второй и, главное, отношение Достоевского к самодержавию, а еще «главнее» - к религии, а конкретнее - к Иисусу и Евангелие. Напомним - Иисуса он ставит выше «истины».
Получилось следующее: человек, «делающий дурные поступки в силу неверия в свою доброту» - это и есть «автономный человек» (индивидуалист, либерал, «прогрессист», атеист, наконец). В нем отсутствуют или очень слабы «справедливость», «правильность», «совесть», поэтому и конфликта с ними у него быть не может, а вот с прорывающимися от первопредков практически животными инстинктами (которые со-весть, при наличии, контролирует)- могут. Его душа «автономна» от со-вести и поэтому - страшна. Прежде всего для тех, с кем этот «бес-со-вестный» человек соприкасается, так или иначе.
Можно серьезно предположить, что именно эта сфера рассуждений непосредственно связана с раскрытым Достоевским резко нарастающим в ту эпоху (и в нынешнюю, впрочем) бесовством: нигилизм (полная «автономия» человека), индивидуализм, человекоцентризм и пр. Человек, оставшийся один на один с самим собой - деградирует, стремится (даже против своей воли) к какому-то хтоническому состоянию. Никакие «образования» и «интеллектуализмы» этому не могут противостоять, а вот наоборот - могут.
Проникнув в этот аспект человеческой сущности, в сочетании с эпохой, - раскручивающиеся «народовольство», «социал-революционизм», «гуманизм», материализм и всякие «-измы», вообще - Достоевский манифестировал глубокую озабоченность и предостережение об их пагубности и лояльность к самодержавию и православию, как к возможному спасению. За что и был причислен большой частью «передовой», «демократической», «прогрессивной» либеральной интеллигенции (в недрах которой зарождалось и раскручивалось бесовство) к консерваторам-ретроградам.
Затем, когда нащупанная Достоевским истина, стала все активнее (и кровавее) являться в конкретных событиях в России 1-й четверти 20 века (и не только в России), после его смерти, о нем все чаще стали говорить, как о величайшем философе среди писателей и гениальном провидце. Ну, а сегодня, казалось бы, в совершенно иной конкретно-исторической среде, эти результаты творческих изысканий писателя актуальны, как никогда.