Цвингли и Лютер. Спор о вечере.
Взгляды Лютера относительно вечери Господней хоть и отличались от учения католиков, тем не менее, были очень на него похожи . По их мнению, хлеб и вино, над которыми произносил молитву священник, становились по существу плотью Христа и Его Кровью. Цвингли решительно отделился как от учения римской церкви, так и от учения немецких реформаторов о действительном пребывании Господа в вине и хлебе на вечере.
Слова нашего Господа: „Сие есть тело Мое" и " Сие есть Кровь Моя ", - как утверждал Цвингли, - носят фигуральный характер и означают ни что иное, как то, что хлеб и вино, употребляемые на вечере, являются образом или знамением тела и крови Христа и что все совершается в воспоминание о Его смерти за нас; и слова апостола подтверждают это в 1 Кор. 11,22-28: „Сие творите... в Мое воспоминание. Ибо всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он придет."
Разность в понимании этого вопроса двумя великими реформаторами положила конец их братскому общению. В 1525 году Цвингли публикует важный трактат „Об истинной и ложной религии". В этом труде он ясно и основательно выразил свое мнение о вечере Господней.
В ответ на это появился другой трактат автором которого был Лютер, озаглавленный „Против нового лжеучения сторонников таинств". Цвингли ответил на это в том же году , где не упустил возможности наставить своего лютеранского противника быть менее субъективным и личностным и в своих несогласиях и в поношениях быть более разумным и вести свои доказательства на основании Слова Божьего.
Эколампадиус, задушевный друг Цвингли, опубликовал полемическое сочинение в защиту своих воззрений о простом учении о вечере Господней. Ответ на эту книгу появился весьма быстро в форме острого памфлета со стороны четырнадцати немецких теологов; предисловие к этой книге написал сам Лютер. Цвингли был оскорблен и весьма опечалился от такого враждебного нападения на такого справедливого ученого человека, как Эколампадиус, со стороны своих немецких братьев.
„В этом столетии, - говорил он, - я ничего такого не нахожу, что заслуживало бы меньшего внимания, чем этот памфлет, будь то по силе, с какой наносится ущерб Священному Писанию, так по надменности высокомерного тона, с каким он написан. Эколампадиус, простодушнейший из всех людей, настоящий образец истинной праведности и учености, от которого большинство из них получило и обучение, и наставление в области литературы, заслужил ли от них такой памфлет, выдержанный в такой не по-детски жестокой неблагодарности, так что мы через это склонны просить не укора на них, но анафемы."
Так борьба вошла в русло бесконечности. Число поборников своих воззрений непрерывно росло с обеих сторон. Воистину, дело было не из легких: успокоить ожесточившийся дух христианских докторов и примирить их друг с другом. Для этого в Марбурге в 1529 году была организавана встреча, на которой Лютер, Цвингли и их сторонники могли бы обсудить вопрос о вечере и примириться друг с другом.
Настал день встречи. Когда они сели за стол, Лютер взял мел и написал на бархатном покрывале стола слова
„Hoc est corpus meum" - „Сие есть тело Мое". Он желал постоянно иметь перед своими глазами эти слова, отчасти чтобы поддерживать в себе мужество, отчасти из желания привести своих противников в замешательство. „Да, - сказал он, - это есть слова Христовы, и с этой скалы меня никто не сдвинет".
„Я торжественно заявляю, - продолжил Лютер, - что полностью расхожусь во мнениях со своими противниками в отношении учения о вечере и впредь буду отличаться от них. Христос сказал: „Это есть тело Мое". Покажите мне, когда тело не есть тело. Я отвергаю разум здравого человеческого рассудка, плотские основы и математические доказательства. Бог стоит выше математики. Нам дано Божие Слово, ему мы должны поклоняться и его мы должны исполнять."
Однако швейцарцы не позволили обескуражить себя высокомерной гордой речью Лютера. Эколампадиус ответил на это в спокойном тоне: „Очевидно и вне сомнения, в Слове Божьем есть такое образное выражение. Иоанн есть Илия, камень был Христос, "Я есмь Лоза" - это такое же образное выражение: „Сие есть тело Мое".
Эколампадиус затем напомнил Лютеру о том, что в Евангелии от Иоанна, 6 говорится: „Дух животворит, плоть не пользует ни мало". Если Христос сказал жителям Капернаума „плоть не пользует ни мало", то Он этими словами отверг вкушение Своего тела материально. Таким образом, вытекает, что Он и не помышлял материального вкушения Его тела, когда устанавливал вечерю".
И хотя Лютер оставался непоколебимым, многие слушатели были изумлены ясностью и твердостью самых разных аргументов, с какими Цвингли вел поединок, и многие сердца здесь были подготовлены к принятию этой весьма важной истины. Один из них когда выслушал доказательства швейцарца, то не смог удержаться от восклицания: „Когда я направлялся на эту конференцию, то желал быть чистым листом бумаги, на которой перст Божий мог бы писать Свою истину. Теперь я вижу, что Дух воистину животворит, плоть же не пользует ни мало! Я отныне с Эколампадиусом и Цвингли единомышленник".
На следующий день в воскресенье совещание было продолжено. Лютер постоянно твердил один ответ: „Сие есть Тело Мое". Наконец он схватил скатерть, развернул ее и поднял высоко перед глазами своих противников. „Вот, смотрите! - возбужденно кричал он при этом. - Так гласит наша тема! Вы ни на йоту не сдвинули нас с нашей позиции, чтобы вы смогли похвалиться! Мы не нуждаемся ни в каком ином доказательстве!"
Конференция была закончена, но никаких результатов не было. Ландграф Филипп, который более всего хотел примирить оппонентов, да и многие другие с ним искали, как подвести обе стороны по крайней мере хотя бы к внешней видимости перемирия. Он приглашал к себе в свой дом теологов по одиночке и предупреждал, уговаривал и заклинал проявить друг ко другу терпимость и снисходительность. „Подумайте, - говорил он, - о благополучии христианства и исторгните ссору из среды вас."
Швейцарские реформаторы охотно шли навстречу желаниям ландграфа. „Позволь нам, - сказал Цвингли, - во всем, в чем мы едины, во мнениях, объявить наше согласие и в других пунктах не забывать, что мы братья. В отношении основ спасения, в необходимости веры в Господа Иисуса, ведь у нас нет никакого разногласия." „Да, да! - воскликнул ландграф, - вы едины во мнениях! Засвидетельствуйте о вашем единстве и признайте друг друга братьями." Тут Цвингли подошел к Лютеру и сказал ему: „Нет на земле никого, с кем бы я желал быть более единым,чем с вами".
Со слезами на глазах Цвингли приблизился к Лютеру и протянул свою руку и просил его произнести только одно слово"брат". Однако увы! Искреннее сердце Цвингли должно было испытать глубокое разочарование. . Лютер оттолкнул протянутую к нему правую руку Цвингли и решительно сказал: „У вас совсем иной дух, чем у нас!", что было равно тому, если бы было сказано: „В нас Дух Божий, а в вас дух сатаны".
Таким образом, швейцарцы сделали все, что было только возможно с их стороны. Они проявили воистину христианские чувствования и помышления, и мнение присутствующих слушателей было благосклонно к ним и их учению. Когда Лютер заметил это и увидел гнев ландграфа, то начал играть на более приятных струнах. Он подошел к швейцарцам и сказал: „Мы признаем вас друзьями, но не рассматриваем вас как братьев и членов Церкви Христа, но любовь, которой не лишаются даже враги, не должна быть вам отказана."
Мы уже не раз говорили о верности Цвингли Божьему Слову, но в этом эпизоде мне хотелось бы обратить внимание на его сердце, в нем было настолько, же много истины, как и любви. С неподдельной любовью Цвингли относился к своим оппонентам, как заочно, не допуская оскорблений в их адрес, рассуждая о доктрине, так и очно, говоря с ними мягко и будучи готовым, принять их, как братьев, ведь они исповедовали одно Евангелие, и лишь в одном вопросе они не сошлись во мнениях!
Да, истина важна, несомненно, мы не должны признавать за братьев тех, кто отрицает Евангелие, и проповедует спасение делами или в ком-то другом. Но разве нам не братья и сестры те, кто, веря в спасение во Христе, по благодати, через веру, не от дел, притом имеют в важной, но второстепенной доктрине по отношению к спасительной Вести другое мнение? Не прибавили ли мы к Евангелию важность правильного понимания таких доктрин, как предопределение и избрание, понимание тысячелетнего Царства и понимание понятие Церковь? Не унижаем ли мы тех братьев и сестер, которые мыслят иначе? На кого мы больше похожи сегодня, на ослепленного Лютера, не признающего Цвингли как брата во Христе, или Цвингли, принимающего во Христе своих оппонентов? В погоне за истиной не растеряйте любви..