Посреди урагана.
В наших жизнях ещё осталось место для неожиданного и волшебного. Например, можно выйти с работы посередине рабочего дня и отойти от теплого офиса достаточно далеко, чтобы внезапный ливневый дождь не позволил к нему вернуться. Спрятаться в бетонном закутке и смотреть, как ураган болтает деревья, словно они превратились в легкие спички. Видеть, как порывы ветра гнут кусты к земле и не дают им подняться.
Восхищаться стихией и во все глаза смотреть на то, как ветер цепкими пальцами хватает крупные капли дождя и несет их вперед, разбивая о стены и мусорные быки. Смотреть как с треском гнуться стволы могучих деревьев и гадать, выдержат ли они следующий ураганный порыв. Забиваться в угол своего укрытия, преклоняясь перед стихий, сила которой не вызывает сомнений. Здесь нет никаких «а вдруг». В том, что она проглотит тебя и не подавиться, спорных моментов быть не может.
По асфальту носятся ветки, вырванные у деревьев вместе с клочками листьев. Утихомирить дождь невозможно. Ему нельзя сказать «остановись» или «подожди». Он приходит без всякого приглашения, когда ему вздумается, даже не заглядывая в календарь синоптиков.
Есть в этой стихии что-то беспечное и вольное, бескомпромиссное и свободное. Этим хочется восхищаться, но только на расстоянии или сквозь крепкое окно, прикасаясь к стеклам кончиками пальцев и чувствуя температуру стихии.
После того, как она утихла, можно выйти на улицу в легких шлепках и измерить потоки воды, которые ползут по улицам и переулкам. Там же можно оценить сваленные ветром деревья и покореженные рекламные щиты. Ощущения похожи на те, что бывают, когда вытираешь стол мокрой тряпкой после большого веселья. Моешь стаканы и аккуратно расставляешь их на полку в шкафу, расставляешь вещи по своим местам, придвигаешь стулья ближе к столу, пытаясь вернуть кухню к её первоначальному виду.
Веселье было хорошим, но оно уже прошло и нужно вернуть всё в исходное состояние, чтобы всё было чистым и блестело. Но штука в том, что «исходное состояние» уже никогда не получится. Ведь здесь уже что-то было. Что-то важное, что останется пятнами на большом пушистом ковре или пустыми бутылками в мусорном пакете, или какой-то маленькой крошкой на идеально чистом полу. Того, что было уже не вернуть и не переделать. Оно было.
Восхищаться стихией и во все глаза смотреть на то, как ветер цепкими пальцами хватает крупные капли дождя и несет их вперед, разбивая о стены и мусорные быки. Смотреть как с треском гнуться стволы могучих деревьев и гадать, выдержат ли они следующий ураганный порыв. Забиваться в угол своего укрытия, преклоняясь перед стихий, сила которой не вызывает сомнений. Здесь нет никаких «а вдруг». В том, что она проглотит тебя и не подавиться, спорных моментов быть не может.
По асфальту носятся ветки, вырванные у деревьев вместе с клочками листьев. Утихомирить дождь невозможно. Ему нельзя сказать «остановись» или «подожди». Он приходит без всякого приглашения, когда ему вздумается, даже не заглядывая в календарь синоптиков.
Есть в этой стихии что-то беспечное и вольное, бескомпромиссное и свободное. Этим хочется восхищаться, но только на расстоянии или сквозь крепкое окно, прикасаясь к стеклам кончиками пальцев и чувствуя температуру стихии.
После того, как она утихла, можно выйти на улицу в легких шлепках и измерить потоки воды, которые ползут по улицам и переулкам. Там же можно оценить сваленные ветром деревья и покореженные рекламные щиты. Ощущения похожи на те, что бывают, когда вытираешь стол мокрой тряпкой после большого веселья. Моешь стаканы и аккуратно расставляешь их на полку в шкафу, расставляешь вещи по своим местам, придвигаешь стулья ближе к столу, пытаясь вернуть кухню к её первоначальному виду.
Веселье было хорошим, но оно уже прошло и нужно вернуть всё в исходное состояние, чтобы всё было чистым и блестело. Но штука в том, что «исходное состояние» уже никогда не получится. Ведь здесь уже что-то было. Что-то важное, что останется пятнами на большом пушистом ковре или пустыми бутылками в мусорном пакете, или какой-то маленькой крошкой на идеально чистом полу. Того, что было уже не вернуть и не переделать. Оно было.